– Мисси Анна!.. Мисси Анннннна! – изо всех сил крикнула Киззи. – Мисси Анннннна!
Она продолжала кричать, и крики ее звучали, пока повозка неслась к главной дороге.
Когда Кунта окончательно задохнулся, повозка была уже в полумиле от него. Он остановился и смотрел ей вслед, пока пыль не осела, а дорога не опустела.
Масса повернулся и быстро ушел в дом, не поднимая головы. Белл бессильно рыдала на ступеньках крыльца. Кунта словно во сне вернулся к дому. Африканские воспоминания вспыхивали в его памяти. Перед домом он согнулся и стал осматриваться вокруг. Увидев самые четкие отпечатки босых ног Киззи, он собрал эту пыль в ладони и пошел к хижине. Древние предки говорили, что драгоценную пыль нужно хранить в надежном месте – тогда Киззи вернется туда, где оставила свой след. Кунта вбежал в хижину, взглядом обшарил комнату – и увидел флягу с камешками. Он метнулся туда, но бессильно опустил руки, неожиданно осознав: его Киззи ушла; она не вернется. Он никогда больше не увидит свою Киззи.
Лицо его исказилось. Он швырнул пыль вверх. Слезы жгли ему глаза. Кунта поднял тяжелую флягу над головой, рот его раскрылся в беззвучном крике, и он швырнул ее на пол со всей силой. Фляга разлетелась на куски. И 662 камешка – каждый месяц его 55 дождей – полетели во все стороны.
Глава 84
Обессиленная и несчастная Киззи лежала в темноте на каких-то мешках. Когда повозка добралась до места вскоре после заката, ее втолкнули в какую-то хижину. Она гадала, сколько сейчас времени. Казалось, ночь будет длиться вечно. Киззи начала извиваться и дергаться, пытаясь заставить себя подумать о чем-нибудь – о чем угодно! – что не пугало бы ее. Наконец, в сотый раз она попыталась сосредоточиться на том, как добраться до Севера. Она часто слышала, что черные могут обрести свободу – если доберутся туда. Но если она ошибется, то окажется на дальнем Юге, где массы и надсмотрщики еще хуже, чем масса Уоллер. Что такое Север? Киззи не знала. Все равно сбегу, глотая слезы, клялась она себе.
Но тут холодок пробежал у нее по спине. Она услышала, как со скрипом открывается дверь хижины. Выпрямившись и отшатнувшись назад в темноте, она увидела фигуру человека. Рукой он прикрывал свет свечи. Киззи узнала лицо белого мужчины, который ее купил. В другой руке он держал кнут с короткой рукояткой. Киззи почувствовала, что он готов пустить его в ход. Но еще больше ее напугало похотливое выражение его лица.
– Да уж, тебя лучше не портить, – пробормотал он.
От запаха спиртного Киззи замутило. Она сразу поняла, чего он хочет – того же, что паппи делал с мамми, когда они думали, что она заснула, и из-за шторки раздавались странные звуки. Он хотел того же, чего и Ной, когда они гуляли вдоль изгороди. Она уже почти уступила ему – но он напугал ее, когда хрипло вскрикнул: «Я хочу, чтобы у тебя был мой ребенок!» И теперь Киззи по-думала, что этот белый, наверное, сошел с ума, если считает, что она позволит ему это.
– Я не собираюсь с тобой играть!
Язык белого заплетался. Киззи примерилась, как бы оттолкнуть его и убежать в ночь – но он, похоже, прочитал ее мысли и слегка подвинулся, полностью загородив дверь. Не отрывая от нее глаз, он наклонился и опустил свечу так, что воск стал капать на сиденье единственного сломанного стула в хижине. Потом небольшое пламя выровнялось. Киззи осторожно отступила назад. За спиной она почувствовала стену хижины.
– Ты что, еще не поняла, что я твой новый масса? – Мужчина смотрел на нее с кривой ухмылкой. – Ты симпатичная девка. Может быть, я даже тебя освобожу, если ты мне понравишься…
Он бросился на Киззи, схватил ее, она с криком вырвалась, и тогда он, изрыгая проклятия, вытянул ее хлыстом по спине.
– Я шкуру с тебя спущу!
Киззи сопротивлялась, как настоящая дикарка. Она кусалась и царапалась, но ему все же удалось повалить ее на пол. Киззи дернулась вверх, но получила еще один удар. Мужчина стоял над ней на коленях. Одной рукой хлестал ее по щекам, не обращая внимания на мольбы и крики, другой заталкивал ей в рот скомканный грязный мешок, пока она не умолкла. Киззи отчаянно сопротивлялась, извивалась и выгибалась, чтобы сбросить его с себя. Тогда он стал колотить ее голову об пол, снова, и снова, и снова. А потом начал хлестать ее – все более возбужденно. Киззи почувствовала, что ее платье задирается. Белый разорвал на ней белье. Мешковина во рту душила ее. Она чувствовала, как его руки лезут между ее бедер, ощупывают и щиплют самые интимные ее места, грубо раздвигают ноги в стороны. Еще раз хлестнув Киззи, мужчина отстегнул свои подтяжки и завозился с брюками. А потом пришла обжигающая боль – он вошел в нее. Киззи казалось, она сейчас умрет. Он тыкался в нее снова и снова, пока она не потеряла сознание.
На рассвете Киззи открыла глаза. Она чуть не сгорела со стыда, увидев над собой черную женщину, которая осторожно обмывала ее интимные места тряпочкой, смоченной в теплой мыльной воде. По запаху Киззи почувствовала, что все совсем плохо. Она закрыла глаза от стыда, но почувствовала, что женщина обмыла ее и там. Когда она решилась открыть глаза, то увидела, что лицо женщины совершенно бесстрастно – точно так же она могла стирать одежду или заниматься другой домашней работой. Казалось, что подобное занятие для нее вполне привычно. Положив чистое полотенце между бедер Киззи, женщина посмотрела на нее.
– Думаю, разговаривать тебе сейчас не захочется, – сказала она, собрала грязные тряпки, взяла ведро с водой и собралась уходить.
Держа ведро на сгибе локтя, она снова наклонилась и прикрыла Киззи мешковиной.
– Лежи, я скоро принесу тебе еду.
С этими словами она закрыла за собой дверь хижины.
Киззи лежала, и ей казалось, что она парит в воздухе. Она пыталась забыть, что с ней произошло что-то немыслимое и невозможное. Но резкая боль в разорванном лоне напоминала, что это был не сон. Она чувствовала себя грязной, ей казалось, что эту грязь ничем не смоешь. Киззи попыталась повернуться, но боль была невыносимой. Она замерла, натянула мешковину до самой шеи, чтобы укрыться от мира, но боль нарастала.
Киззи вспоминала последние четыре дня. Перед глазами ее стояли напуганные лица родителей, она слышала их беспомощные крики, когда ее увозили. Она вспоминала, как пыталась бежать от белого работорговца, которому передал ее шериф Спотсильвании. Ей почти удалось ускользнуть, когда она упросила отвести ее в туалет. А потом они оказались в каком-то небольшом городке, где после долгой торговли с криками и оскорблениями ее все же продали новому массе, который только и дожидался ночи, чтобы ее обесчестить. Мамми! Паппи! Если бы они только слышали! Но они даже не знали, где она. И кто знает, что случилось с ними. Киззи было известно, что масса Уоллер не станет продавать своих рабов, «если они не нарушают его правил». Но, пытаясь помешать массе продать ее, они могли нарушить десятки этих правил.
А Ной? Что случилось с Ноем? Неужели его забили до смерти? Киззи снова вспомнила, как это было. Ной страшно разозлился. Он твердил, что она должна доказать ему свою любовь, должна выписать подорожную, чтобы он мог показать документ, если его остановят патрульные или другие белые. Она помнила его мрачное упорство, когда он твердил, что обязательно доберется до Севера – быстро найдет работу и соберет денег.
– А тогда я вернусь сюда и увезу тебя на Север, – твердил он, – и мы будем жить вместе до конца наших дней.
Киззи заплакала. Она знала, что никогда больше его не увидит. И родителей тоже… Если только…
В ее душе зародилась новая надежда! Мисси Анна клялась, что, когда она выйдет замуж за красивого, богатого, молодого массу, Киззи станет ее личной горничной, а потом будет заботиться о ее многочисленных детях. Может быть, узнав, что Киззи продали, она устроит скандал и упросит массу Уоллера вернуть ее? Мисси Анна может уговорить его на что угодно! Может быть, масса уже отправил людей разыскивать этого торговца? Может быть, он узнает, куда ее продали, и выкупит?
Но надежда исчезла так же быстро, как и зародилась. Киззи поняла, что шериф точно знал, кому из работорговцев отдал ее. И ее бы давно уже нашли – если бы искали. Она почувствовала себя страшно одинокой, брошенной и забытой всеми. Когда слез уже не осталось, Киззи молила Бога убить ее, если она все это заслужила – своей любовью к Ною. Почувствовав липкую влагу между ногами, Киззи поняла, что кровотечение не остановилось. Но боль вскоре притупилась, перестав быть такой острой.
Когда дверь хижины снова открылась, Киззи вскочила и прижалась спиной к стене. Только тогда она поняла, что перед ней женщина. Женщина принесла небольшой горшок, над которым поднимался пар, миску и ложку. Киззи сползла на земляной пол. Женщина опустила горшок на стол, положила немного еды в миску и поставила миску на пол перед Киззи. Киззи, казалось, не замечает ни женщины, ни еды. Женщина присела рядом с ней и заговорила так, словно они были знакомы много лет.
– Я – кухарка в большом доме. Меня зовут Малица. А как тебя зовут?
Киззи молчала, но потом, решив, что это слишком глупо, ответила:
– Я – Киззи, мисс Малица.
– Похоже, ты воспитанная девушка, – одобрительно кивнула кухарка. Посмотрев на нетронутую еду, она сказала: – Полагаю, ты знаешь, если еда остынет, ничего хорошего не будет.
Мисс Малица говорила почти как сестра Мэнди или тетушка Сьюки.
Робко взяв ложку, Киззи попробовала жаркое, потом стала медленно есть.
– Сколько тебе лет? – спросила мисс Малица.
– Мне шестнадцать, мэм.
– Массе место в аду за то, что он делает! – задохнувшись от возмущения, воскликнула кухарка. Посмотрев на Киззи, она пояснила: – Понимаешь, наш масса из тех, кто любит ниггерских женщин, особенно таких молоденьких, как ты. Он и ко мне подкатывал – я-то всего на девять лет старше тебя. Но потом отстал, когда привез сюда мисси и сделал меня поварихой. И теперь я работаю в доме с ней – благодарение Господу! – Мисс Малица скривилась. – Похоже, тебе придется видеться с ним постоянно.