– Детка, что это ты такая несчастная? У тебя такой чудесный малыш! – как-то утром сказала мисс Малица, заметив мрачное выражение лица Киззи и то, как неловко она держит младенца, почти на боку, чтобы не смотреть на него.
Потом ей все стало ясно, и она разворчалась:
– Детка, не думай ни о чем! Сегодня никому нет дела друг до друга! На это никто и внимания не обращает. Сегодня мулатов столько же, сколько и черных ниггеров, как мы. Такова жизнь – и все… – Мисс Малица пристально посмотрела на Киззи: – И можешь быть уверена, масса никогда не поинтересуется ребенком… никогда. Масса счастлив, что у него появился ниггер – и за него не нужно платить, а со временем он будет работать в поле рядом с тобой. Так что ты должна радоваться, что этот большой, красивый ребенок – твой, детка! И больше ни о чем не думай!
Слова кухарки помогли Киззи немного воспрять духом – хотя бы чуть-чуть.
– А что будет, если этого ребенка увидит наша или другая миссис?
– Она поймет, что наш масса плохой! Если бы каждая белая женщина, знающая, что у ее мужа есть дети от ниггеров, давала мне пенни, я была бы уже богачкой. Миссис может ревновать только из-за того, что сама не способна иметь детей.
На следующую ночь масса Ли пришел в хижину – примерно через месяц после рождения ребенка. Он наклонился над постелью и поднес свечу к личику спящего младенца.
– Хмммм… Неплохо, неплохо… И крупный какой… – Указательным пальцем он коснулся крохотного сжатого кулачка, повернулся к Киззи и сказал: – Ну хорошо… Эти выходные последние. В понедельник возвращайся в поле.
– Но, масса, я же должна кормить его! – растерянно пробормотала Киззи.
Масса буквально взорвался от гнева:
– Заткнись и делай, как тебе говорят! Привыкла нежиться у вирджинских аристократов! Возьмешь младенца с собой в поле, или я отберу его, а тебя продам так быстро, что ты и опомниться не успеешь!
У напуганной Киззи потекли слезы от одной только мысли, что ее могут продать, оторвав от ребенка.
– Да, масса! – рыдала она.
Видя такую покорность, масса быстро успокоился, но Киззи почувствовала, что он собирается воспользоваться ею прямо сейчас, когда рядом спит ребенок.
– Масса, масса, слишком рано, – со слезами молила она. – У меня еще не зажило, масса!
Но он не обратил на ее слова внимания. Она сопротивлялась ровно столько времени, сколько нужно, чтобы погасить свечу, а потом покорно терпела все, боясь только того, что ребенок проснется. Но он не проснулся. Масса сделал свое дело и поднялся, собираясь уходить. В темноте он пристегнул подтяжки и сказал:
– Надо его как-то назвать…
Киззи лежала, затаив дыхание. Масса подумал и сказал:
– Назовем его Джорджем – это был самый работящий ниггер, какого я видел. – Помолчав еще, масса продолжал, словно обращаясь к самому себе: – Джордж. Да. Завтра я запишу его в свою Библию. Да, отличное имя – Джордж!
С этими словами он ушел.
Киззи вытерлась, а потом долго лежала, не зная, что злит ее больше. Она хотела называть сына Кунта или Кинте, но не знала, как отнесется масса к столь незнакомому звучанию. Но потом она решила не рисковать и не возражать против выбранного им имени. Она с ужасом думала, как разозлился бы ее африканский паппи, узнав об этом. Киззи знала, какое значение он придавал именам. Она вспомнила, как он рассказывал ей, что на его родине выбор имени для сыновей – это самое важное событие, «потому что сыновья становятся мужчинами в семьях!».
Киззи лежала и думала, что никогда не понимала, почему ее паппи всегда с такой злобой говорил о мире белых людей – он называл их тубобами. Она вспоминала слова Белл: «Тебе так повезло, детка, что мне даже страшно! Ты не знаешь, каково это – быть ниггером. Надеюсь, Господь будет добр к тебе и ты никогда этого не узнаешь!» Но она узнала – и поняла, что нет таких несчастий, какие белые люди не могли бы причинить ниггерам. Однако Кунта считал, что самое худшее, что делают с черными, – не позволяют им знать, кто они такие, не дают быть настоящими людьми.
«Твой паппи напрочь позабыл про мои чувства, – говорила ей мамми, – потому что был самым гордым черным, какого я только видела!» Прежде чем заснуть, Киззи решила, что кто бы ни был отцом ее ребенка, какого бы цвета ни была его кожа и какое бы имя ни выбрал для него масса, она всегда будет считать его внуком африканца.
Глава 86
Дядюшка Помпей никогда особо не разговаривал с Киззи – только здоровался по утрам. И когда она впервые после родов вернулась в поле вместе с младенцем, ее ждал настоящий сюрприз. Дядюшка Помпей неловко подошел к ней, коснулся рукой своей пропотевшей соломенной шляпы и указал на деревья, росшие на краю поля.
– Думаю, тебе лучше положить ребенка там, – сказал он.
Не совсем понимая, что он имеет в виду, Киззи направилась к деревьям. Глаза ее наполнились слезами, когда она разглядела маленькую колыбельку, над которой был устроен навес из свежей травы, веток и зеленых листьев. Она была очень растрогана. Киззи осторожно опустила свой драгоценный сверток и уложила ребенка на мягкую подушечку из листьев. Мальчик заплакал, но она заворковала над ним, и он быстро успокоился. Он что-то курлыкал и рассматривал свои пальчики. Киззи оставила его и отправилась работать на табачное поле.
– Большое спасибо вам, дядюшка Помпей, – с чувством сказала она.
Ниггер что-то проворчал и принялся работать еще быстрее, чтобы скрыть смущение. Киззи периодически бегала проверить ребенка и каждые три часа, когда он начинал плакать, садилась рядом и кормила его грудью, полной молока.
– Твой малыш – радость для нас всех, – сказала ей сестра Сара через несколько дней. – Здесь вообще не на кого посмотреть.
С этими словами она кинула лукавый взгляд на дядюшку Помпея, но тот посмотрел на нее, как на назойливую муху. Теперь, когда каждый рабочий день заканчивался на закате, сестра Сара просила Киззи позволить ей понести ребенка. А Киззи подхватывала две мотыги, и они устало плелись к деревне рабов – четырем крохотным хижинам вокруг большого каштана. Киззи в спешке разводила огонь в своем маленьком очаге, чтобы приготовить что-то из тех продуктов, что выдавал им каждую субботу масса Ли. Быстро поев, она ложилась на свой набитый стеблями кукурузы матрас и играла с Джорджем, но не кормила его, пока малыш не ощущал настоящего голода и не начинал требовать грудь. Тогда она кормила его досыта, укладывала на плечо, массировала спинку, чтобы он отрыгнул, и снова играла с ним. Оба просыпались как можно позднее – Киззи хотела, чтобы ребенок спал подольше до следующего ночного кормления. Масса по-прежнему приходил к ней два-три раза в неделю, чтобы удовлетворить свою похоть. От него всегда сильно пахло спиртным, но она решила, что ради благополучия ребенка сопротивляться не следует. Исполненная отвращения, она лежала, раздвинув ноги, а он делал, что хотел. Когда все кончалось и масса поднимался, она продолжала лежать с закрытыми глазами. Масса всегда оставлял ей десять центов или даже четверть доллара. Монета звякала, и он уходил. Киззи часто представляла, как миссис лежит в большом доме, совсем рядом, и как в ее постель ложится масса с явственно ощутимым запахом другой женщины. Что об этом думает миссис и что она чувствует?
До рассвета Киззи кормила Джорджа два раза и засыпала. Будил ее дядюшка Помпей – стучал в дверь хижины. Киззи быстро завтракала и еще раз кормила ребенка, а потом приходила сестра Сара, и они все вместе отправлялись в поле. Кукуруза, табак и хлопок росли на разных полях. Дядюшка Помпей построил небольшие шалашики для Джорджа на краю каждого из них.
Когда масса и миссис заканчивали воскресный обед, они всегда отправлялись на прогулку в экипаже. Стоило им уехать, как черные собирались на посиделки вокруг каштана. Теперь к ним присоединились и Киззи с сыном. Мисс Малица и сестра Сара сразу же начинали ссориться за право подержать неугомонного Джорджа на коленях. Дядюшка Помпей сидел и невозмутимо попыхивал своей трубкой. Ему нравилось разговаривать с Киззи, потому что девушка всегда слушала его очень внимательно, редко перебивала и вообще относилась к нему с бо́льшим уважением, чем старшие женщины.
– Здесь был обычный лес, и продавали его по пятьдесят центов за акр, – рассказывал Помпей. – Тогда-то масса и купил первые тридцать акров и первого ниггера по имени Джордж – в точности как твой парень. Он уморил этого ниггера до смерти.
Заметив, что Киззи подавилась, дядюшка Помпей остановился.
– Что-то случилось? – спросил он.
– Нет, нет, ничего!
Киззи быстро пришла в себя, и дядюшка Помпей продолжил:
– Когда я здесь появился, тот ниггер жил у массы уже целый год. Он рубил деревья, корчевал пни, расчищал кустарник, чтобы вспахать поле и собрать первый урожай. Однажды мы с этим ниггером пилили дрова на доски для большого дома. – Дядюшка Помпей указал на хозяйский дом. – Господи, я и сейчас слышу тот странный звук. Я посмотрел на него, а глаза у этого ниггера, Джорджа, закатились, он схватился за грудь и упал замертво – да, да, именно так…
Киззи быстро сменила тему:
– С моего первого дня здесь все только и говорят, что о бойцовских петухах. Я никогда о таком раньше не слышала…
– А я слышала, как масса говорил, что петушиных боев в Вирджинии хватает, – вмешалась мисс Малица. – А ведь это прямо там, где ты жила.
– Никто из нас об этом ничего не знает, – сказал дядюшка Помпей. – Но это какая-то особая порода петухов, которых вывели, чтобы они убивали друг друга. А мужчины смотрят и делают большие ставки.
– Единственный, кто может тебе про это рассказать, – вмешалась сестра Сара, – так это старый ниггер Минго. Он там и живет, с этими петухами.
Заметив изумление Киззи, мисс Малица воскликнула:
– Разве я не говорила тебе этого с самого первого дня? А ты до сих пор их не видела! – Кухарка засмеялась. – И можешь никогда их не увидеть!
– Я здесь уже четырнадцать лет, – сказала сестра Сара, – и за это время видела Минго раз восемь-десять! Он больше времени проводит с петухами, чем с людьми! Вот ведь! Наверное, мамми