[1067]. Интеллигент Шацкин считал партию прежде всего политической организацией в европейском понимании и явно не был готов воспринимать ее в сакральном смысле, где несогласие с руководящим органом (как с церковным собором) приравнивалось к ереси.
Из староверческой психологии вырастала и установка на солидарное устройство экономики. Это значит, что не признается существование как богатых, так и бедных; и никто не должен ломать голову над тем, как он доживет до конца месяца, и чем будет кормить свою семью. Православная церковная традиция не занималась подобными проблемами, освящая религиозно-обрядовыми практиками совсем иное понимание жизни – жизни, по сути, основанной на принципе: либо ты грабишь другого, либо он грабит тебя. И чем больше ты грабишь, тем более почетное место занимаешь в обществе. Такое социально-экономическое устройство Косарев назвал «капиталистической честностью, это было нравственно»[1068]; такую мораль необходимо добивать, объявив ее вне закона, а «тех, кто пытается жить за счет труда другого, в лучшем случае раскулачивать или посылать в колонии»[1069]. Он напоминал о так называемых успешных людях, каждый из которых без угрызений совести готов «пустить большинство крестьян по миру, а самому вскарабкаться мужику на спину»[1070]. Но недопустима зажиточность как результат обирания ближних; наоборот, нужно добиваться, чтобы ни один честно работающий человек не жил в бедности[1071]. Понять эту логику сегодня нелегко: ее истоки лежат в области не прагматики, а веры, когда человек не считает возможным кичиться или удовлетворяться своим благополучием, видя бедственное положение других. Эта подлинная (социальная) вера выступала явным конкурентом традиционных религиозных взглядов, в конечном счете, оправдывавших индивидуальный успех. Именно отсюда берут истоки ненависть к разнообразным оттенкам религиозности и стремление к их тотальному искоренению. Кстати, в масштабной антирелигиозной кампании прослеживается один малозаметный аспект – забвение беспоповцев. Так, А. В. Косарев в обличительных речах перечислял тех, с кем следует бороться. Помимо последователей РПЦ, он называл еще семь сект (баптистов, толстовцев, адвентистов, трясунов, скопцов, хлыстов, духоборов), но не упоминал ни одного из беспоповских староверческих согласий[1072].
Важно также отметить, что «социальная вера» не подразумевала обслуживание мировой революции, а предназначалась для сугубо внутреннего употребления (как у предков). Международные аспекты деятельности комсомола, так занимавшие комсомольскую элиту первой половины 1920-х годов, их пролетарских коллег интересовали гораздо меньше. К примеру, с трибуны V съезда РКСМ (октябрь 1922) один из делегатов открыто возмущался докладами Коммунистического интернационала молодежи: мы три года слушаем одни и те же длинные и скучные выступления Шацкина; «все то, о чем в них сказано, для нашего союза – китайская грамота»[1073]. (Не случайно, доклады КИМа заставляли слушать при закрытых дверях, дабы комсомольские функционеры не разбежались[1074].) Шацкин попытался оправдаться: когда Зиновьев на съездах партии делает сообщение о работе Коминтерна, то по его завершении практически не бывает записок, так как многие наши старшие товарищи также мало интересуются положением на Западе…[1075] Нежелание заниматься международными проблемами всегда составляло характерную черту комсомольских вожаков из пролетарской среды. «Неужели надо брать на себя функции мирового штаба международной революции», – восклицал Косарев, в тоже время отгораживаясь от повседневных проблем обыденной жизни?![1076] «Мировые вопросы в два счета решали, – негодовал он, – а вот поставить будку для минеральных вод на Сталинском тракторном заводе оказалось труднее, чем решить вопрос о перспективах развития германского комсомола; или наладить чистоту в бараках Магнитогорска… оказалось для уральцев гораздо труднее… чем руководство французским комсомолом, над которым они шефствуют»[1077].
Из года в год давление на интеллигентские слои со стороны руководства ВЛКСМ продолжало нарастать. В начале 1931 года на IX съезде публично были осуждены некоторые деятели партии и комсомола. Бухарин, солировавший перед комсомольскими функционерами, был заклеймен еще несколько лет назад, теперь же оказалось, что «Ленин… как будто предвидел, что в лице Бухарина, Рыкова и других правых сложится оппортунистическая группа»[1078]. Досталось и бывшим лидерам союза Шацкину и Чаплину, стремившимся «не разжигать классовой борьбы в среде молодежи, не культивировать злобы против классового врага, а смягчать эту борьбу и культивировать желание жить со всеми в мире»[1079]. Таким не место в нашей организации, заключил Косарев и призвал тех, кто еще поддерживает с ними отношения, их разорвать[1080]. Весьма нелицеприятную оценку отечественная интеллигенция получила на VII конференции ВЛКСМ (июль 1932). Само слово «интеллигент» было признанно нарицательным; до революции к представителям этого слоя, за редким исключением, рабочий класс относился враждебно, ибо видел в нем своего рода касту, близкую к правящим капиталистическим классам. Косарев вспоминал свою рабочую юность на московском заводе, когда «высшим позором для рабочей девушки считалось прогуливаться с интеллигентом, а напакостить гимназисту и даже побить его нередко считалось высшим почетом, геройским поступком»[1081]. И в «модные» у молодежи военно-воздушные силы следует направлять только выходцев из рабочих, поскольку лишь они беззаветно преданы партии и советской власти[1082]. Комсомольские руководители решили также ужесточить в уставе требования к служащим, установив для них длительный кандидатский стаж. Порыв лидеров ВЛКСМ смог охладить только Сталин: не стоит так пренебрежительно относиться к служащим и препятствовать их вступлению в ряды комсомола; за этим кроется непонимание того, как изменилась окружающая обстановка и сама служащая молодежь[1083]. Вождь предложил переработать проект устава и перестроить всю деятельность аппарата ЦК.[1084] Ради этого на полгода отложили очередной, Х, комсомольский съезд, ставший для косаревской группы последним.
Судьба этого состава ЦК оказалась трагичной. Косарева и его соратников обвинили в потворстве «врагам народа». Дело в том, что лидер комсомола крайне болезненно реагировал на аресты тех, кого считал «своими». В сентябре 1937 года, вернувшись из Донецка и Харькова, он направил записку Сталину, выступив против навешивания ярлыка «враг народа» без надлежащего разбирательства, лишь на основании слухов[1085]. А в ноябре 1938 года состоялся специальный пленум ЦК комсомола с участием членов политбюро ЦК ВКП(б). На нем было рассмотрено письмо бывшего инструктора ЦК ВЛКСМ О. Мишаковой к Сталину о ненормальностях в организации[1086]. Автор письма сообщала, что была уволена за проявленную настойчивость в разоблачении «врагов народа». Ее претензии были признаны обоснованными, а обращение – героическим поступком. В вину Косареву и его окружению поставили нежелание выявлять чуждых элементов (после всего, сказанного о нем выше, это звучало довольно абсурдно). И в результате было репрессировано около 90 % пленума и 88 % Центральной ревизионной комиссии, что даже превзошло аналогичные потери в составе ЦК ВКП(б).[1087]Новым лидером союза стал ответственный секретарь «Комсомольской правды» Н. Михайлов. Мишакова, уже в качестве секретаря ЦК ВЛКСМ, выступала на XVIII партийном съезде, клеймя «косаревскую банду, окопавшуюся в Центральном комитете комсомола»[1088]. Так закончила свой путь несостоявшаяся смена старой большевистской гвардии. В этом качестве выступили уже другие люди, о которых и пойдет речь далее.
Глава 9. Две проекции русского патриотизма
Настоящая глава – ключевая в нашей книге. Речь в ней пойдет о формировании так называемой русской партии – идейного течения, возникшего в недрах коммунистической элиты. Его приверженцы, в отличие и от большевиков-интернационалистов и от партийцев либерального толка, ратовали за приоритет национальных ценностей в государственной практике. Противостояние двух последних направлений весьма популярно у современных исследователей, поскольку основные политические силы, действующие сегодня в России, берут начало именно в той эпохе. За последние двадцать лет появился целый пласт работ, посвященных этой тематике[1089]. Однако не все они выполнены на должном научном уровне, а некоторые содержат откровенную путаницу. Мы убеждены, что полноценной разработке проблемы препятствует стереотип, согласно которому внутриполитическое развитие СССР определялось противостоянием либералов-западников и русских националистов. На самом же деле это явление гораздо более сложное. По нашему мнению, русская партия сформировалась под воздействием двойственных обстоятельств, и обнаружить это помог исследовательский взгляд на соотношение староверия и никонианства. Благодаря этому взгляду, изученный, казалось бы, вдоль и поперек советский период предстал в весьма неожиданном свете.