– Я оборонный подрядчик, – сказал он. – Правда, не самый главный. Полагаете, я краду у своей страны?
Уилл улыбнулся в ответ.
– Вы не представляетесь мне вором, сэр. – Он подался навстречу и взглянул в глаза вопрошавшему. – Но если, не дай Бог, дело так обстоит, то, на мой взгляд, вам надлежит сидеть в тюрьме, а деньги, полученные вами, использовать на другие программы, либо вернуть налогоплательщикам.
Наступило неловкое молчание, затем подрядчик сказал:
– Что ж, это было бы справедливо.
– Уилл, – сказал Питтс, – мы в состоянии мобилизовать для вас массу денег, если мы сочтем, что это в наших интересах. Но на какого рода сотрудничество мы можем рассчитывать, послав вас в сенат?
Уилл откинулся в кресле.
– Мистер Питтс, для людей, которые поддерживают мою кандидатуру, мои уши всегда открыты. Находясь в своем офисе, я отвечаю на ваши телефонные звонки, я вникаю в ваши проблемы и, если вы правы, поддерживаю ваши позиции. Вы можете быть не всегда довольны тем, как я голосую, но у вас наверняка будет возможность сообщить мне ваше мнение до того, как я подам голос в сенате.
– Будете прислушиваться к нам лично? – спросил кто-то.
– Всегда, когда смогу. Но если я буду избран, то собираюсь тотчас же найти кого-нибудь такого, как я, и посадить его делать для меня то, что я делал для сенатора Карра в последние годы. Это будет парень, с которым вы будете рады потолковать, когда я сам почему-либо сделать этого не смогу.
Заговорил незнакомец, до этого не проявлявший себя:
– Молодой друг, надеюсь, вы понимаете, о чем идет речь: если мы даем деньги на вашу кампанию, мы должны быть уверены, что вы проявите лояльность и будете нашим, когда нам понадобится.
– Мистер Уильямс, – сказал Уилл, прочитав имя этого человека на лацкане его пиджака, – это звучит так, как если бы вы хотели купить очередного политического деятеля. Что ж, если так, купите себе Мака Дина, он поступил в продажу.
В комнате воцарилась тишина.
Ее нарушил снова Уилл.
– Но Мак Дин не будет следующим вашим сенатором, – сказал он уверенно. – Уже осенью наш губернатор займется опять своей фермой. В сентябре я стану официальным кандидатом демократической партий, а в ноябре – буду избран в сенат.
Лартон Питтс вытащил из кармана листок бумаги.
– У меня результаты опросов; судя по ним, если выборы состоялись бы завтра, Мак победил бы вас, поскольку вы отстали от него на одиннадцать пунктов.
– К счастью, – сказал Уилл, – выборы будут не завтра, и подозреваю, что на этом же вашем листке значатся другие цифры, выявленные после телевизионных дебатов. Они свидетельствуют, что Мак Дин теряет шансы. Он был никчемным губернатором. Если его изберут в сенат, он станет там человеком-невидимкой. Может быть, в ваших интересах – и наверняка в интересах штата – иметь там своего человека, понимающего всю кухню законотворчества, человека, который обретет там вес и сможет использовать свое влияние во благо избирателей.
– А как обстоят дела с республиканским кандидатом? -спросил Уильямс. – Думаете, сможете победить его?
– Я слышал, – сказал тут Питтс. – что съезду наших республиканцев придется выбирать между Джимом Уинслоу и преподобным Доном Беверли Кэлхоуном. Успеха добьется, вероятно, Джим Уинслоу.
– Мистер Питтс, – весело сказал Уилл, – я лично не думаю, что Джим Уинслоу мог бы победить Мака Дина.
Это замечание вызвало гомерический смех как раз тогда, когда Уилл подумал, что нужна некоторая разрядка.
– Похоже, вы правы, – хихикал Питтс. – Как ни странно, старине Кэлхоуну там придется труднее, хотя он и смущает умы многих республиканцев.
– Думаю, что и вы правы относительно обоих, – сказал Уилл.
– Собираетесь ли голосовать за повышение налогов? – спросил Уильямс, прорываясь сквозь затухающий смех. – Демократы любят поднимать налоги.
– Это вообще-то, по-моему, сказка, – ответил Уилл. – Не знаю политического деятеля, который любил бы повышать налоги, и я не исключение. Проголосую за увеличение налогов лишь в том случае, если не будет другого способа получать необходимые стране доходы. Но, полагаю, есть много возможностей утрясти бюджет и срезать существующий дефицит, обеспечив средствами необходимые программы.
– Вы говорите о социальных программах?
– Да, о некоторых из них, – сказал Уилл. – Частное предпринимательство, как бы велико ни было его значение, само по себе не справится со всеми проблемами. Всегда будут люди, нуждающиеся в помощи общества, и наше правительство будет им помогать. Может быть, не в такой степени, как в шестидесятые и семидесятые годы, но нельзя, чтобы в этой стране люди умирали от голода. В общих интересах сделать так, чтобы бедняки могли сами поддерживать свое существование, что-то производили и платили соответствующие налоги.
– "Бедные всегда будут с вами", – привел кто-то текст из Священного писания.
– Может и так, но, на мой взгляд, нельзя допустить, чтобы они умирали, доказывая это. Вряд ли кому-то из нас, собравшихся здесь, в последние времена пришлось голодать из-за отсутствия денег на еду, но кто-то, может быть, знает по своему опыту, что это такое и что при этом чувствуешь.
Лартон Питтс посмотрел на часы.
– Уилл, я обещал, что мы освободим это помещение в два, а сейчас уже десять минут третьего. – Он встал и подал Уиллу руку. – Спасибо за согласие встретиться с нами и откровенность. Мы еще кое-что здесь обсудим, не отнимая вашего времени.
Уилл поднялся.
– Спасибо и вам, джентльмены, – сказал он. – Ваше время тоже недешево.
Оказавшись на улице, он мысленно воспроизвел обстановку двухчасового разговора: Некоторые из присутствовавших не сказали ни слова, один или двое были враждебны; ничьей симпатии он не почувствовал, только вежливость. Были тут такие, может и в большинстве, которых больше устроили бы Мак Дин или Джим Уинслоу, а то и преподобный фанатик Дон Беверли Кэлхоун.
Ни в этот день, ни к концу недели от Лартона Питтса и его группы сигналов не поступило. Управляющий выборной кампанией Мака Дина провел пресс-конференцию, объявив отказ от дальнейших публичных дебатов. Он сообщил, что его кандидат будет слишком занят в разъездах по штату. По слухам, губернатор решил оплачивать коммерческую рекламу по телевидению.
Глава 20
Гаролд Перкерсон медленно ехал по аллее, разглядывая здания по обе стороны. Машину, неприметный «форд», он угнал с автостоянки за несколько кварталов отсюда.
Подъехав к гаражу известного заранее дома, он затормозил, достал из портфеля прибор дистанционного управления и направил его на дверь; она со скрипом скользнула вверх. Он поставил машину в гараж, и дверь опустилась. Он вылез с портфелем в руках. Руководствуясь грубо начертанной схемой, нашел грузовой лифт, вошел в него нажал кнопку третьего этажа. Коридор был широк, комната, в которой он оказался, пуста и просторна. Это был выставочный зал, окна выходили на улицу.
Перкерсон чуть раздвинул тяжелые шторы правого окна. Его на мгновение ослепило солнце. На улице небольшая толпа осаждала здание с надписью на фасаде «ПРЕДРОДОВАЯ КЛИНИКА МИЛТОНА».
Толстая женщина выставила лозунг: «УБИЙЦЫ ДЕТЕЙ, БОГ НАБЛЮДАЕТ».
Она сидела на краю тротуара, а с ней еще два десятка людей с примерно такими же плакатами. На одном слово «клиника» было перечеркнуто и вместо того значилось «камера пыток».
Неподалеку расположилась дюжина полицейских в форме. Они оберегали от пикетчиков проход к подъезду клиники.
Перкерсон поглядел на свои часы: четверть девятого.
Скинув плащ, он достал из глубокого кармана складной стульчик и расставил его возле шторы. Затем вытащил из портфеля винтовку, собрал ее и приладил оптический прицел и глушитель. Во втором глубоком кармане плаща находился легкий фотоштатив. Расставив его на ковре, Перкерсон выверил высоту и опять взглянул на часы.
Внизу окна, перекрытого шторами, была удобная форточка. Она открывалась внутрь. С улицы донеслось хоровое пение. Это был гимн, который Перкерсон сам не раз пел еще мальчиком в церкви. Чуть отодвинув штору, Перкерсон приладил к штативу винтовку, вложил обойму, установил дистанцию – всего четыреста футов, как на стрельбище. Ветра не было.
В прицеле всплыло черное лицо полицейского, затем и парадная дверь клиники. Обзор был хорош. По неподвижной цели – не промахнешься.
Фургон остановился перед клиникой без пяти минут девять. Значит, на пять минут раньше.
Из машины вышел человек, в котором он узнал доктора Милтона, а затем и женщина в белом халате, стало быть – медсестра. Толпа истерически заорала.
Перкерсон прильнул к прицелу и постарался расслабиться. Времени ни на что не осталось.
Когда Милтон был у самой двери, один из пикетчиков бросился в проход и остановил его. Милтон обернулся к полицейскому и поднял руку.
Перкерсон поймал в центр прицела грудь доктора и с выдохом, как полагается, плавно спустил крючок. Пуля отбросила доктора к стене. Перкерсон чуть сместил прицел и еще раз нажал спуск. Голова медсестры, показалось, тотчас же разлетелась на куски.
Пение пикетчиков сменилось воплями. Люди разбегались. К женщине бросился полисмен.
Перкерсон оставил форточку открытой, позволил шторам сомкнуться и в несколько секунд разобрал винтовку, сунул ее в портфель, а стульчик и штатив устроил в карманах плаща и, окинув все взглядом, перекинул плащ через руку. По ковру он пробежал бесшумно... Когда садился внизу в машину, его дыхание было слегка учащенным.
Покинув гараж, он притормозил на аллее: ее загораживал мусоровоз. Двое рабочих опорожняли емкости в подъемник грузовика.
Позади на аллее в двадцати пяти ярдах стоял без водителя почтовый фургон, загородивший обратный проезд...
Ловушка?.. Через минуту кругом здесь будет полно полицейских; издали уже слышны сирены машин. Вернуться в гараж и выйти из здания через парадный вход – это самоубийство. Угодишь в лапы копов.
В зеркальце заднего ви