Солдаты, прежде весьма равнодушно глядевшие на Верховного, теперь слушали с интересом. Всё же нечасто на митинге выступает сам Главнокомандующий, особенно теперь, когда митинги запрещены его же приказом.
— Германец тоже устал! Разведка доносит мне, а я вам скажу, как на духу, нет у германца больше ни хлеба, ни табака, пахать некому, на заводах бабы с утра до ночи вкалывают! Долго ли он так сможет воевать? — вопросил генерал и тут же ответил сам. — Недолго! К Риге рвётся он из последних сил, но и из последних сил ударить может неслабо! Ну что, братцы, защитим ещё разок землю русскую?
— Защитим!
— Так точно! Защитим! — крикнули из строя.
— Низкий поклон вам, воины! От всего русского народа! — генерал, невзирая на недоумевающие взгляды офицеров, поклонился в пояс обычным мужикам.
— Рады стараться! — слитным хором ответил строй.
По-хорошему, стоило повторить подобное шоу в Риге, в боевых частях. Но даже отсюда поползут нужные слухи.
Автомобиль Верховного как раз спустили с платформы, можно было ехать. Вокзал в Пскове находился достаточно далеко от центра города, и Верховный поспешно распрощался с офицерами и комендантской ротой. Полковнику Голицыну он поручил отыскать квартиру для его жены и детей, а сам с небольшой свитой на автомобиле направился в штаб фронта.
Небольшое двухэтажное здание на берегу реки Великой, бывшая гимназия, выглядело несколько потрёпанным жизнью, да и сам город что сейчас, что сотню лет спустя производил впечатление не самое лучшее. Провинция, захолустье, даже несмотря на близость столицы.
В штабе его встретил генерал Каледин, тоже не так давно вернувшийся из Москвы, но уже целиком погружённый в работу. Командующий Северным фронтом жёсткой рукой наводил порядок, и помощь ему, наверное, даже не требовалась, но не заехать и не поприветствовать атамана Верховный не мог.
Так что Корнилов решил пообщаться с ним наедине, и после того, как все необходимые ритуалы были исполнены, а формальный доклад выслушан, они вместе прошли в кабинет командующего. Уже для неофициальной беседы.
— Чем порадуете, Алексей Максимович? — дружелюбно спросил Корнилов, разглядывая скудный интерьер кабинета.
— Особо ничем, Лавр Георгиевич, — хмуро ответил атаман, закрывая дверь. — Всё хуже, чем я ожидал.
— Даже так? — хмыкнул Корнилов. — Насколько хуже?
— Если немец за рекой пёрнет, все думают, что это пушки гремят, — сказал Каледин. — Дезертиров тьма, ловить и возвращать не успеваем.
— Сколько у нас есть времени? — спросил Верховный. — Рига… Сколько продержится?
— Пока немец наступать не начнёт, — отрубил Каледин.
— Понятно, — буркнул генерал Корнилов, задумчиво потирая бородку.
— А всё потому что немца боятся больше, чем своих офицеров! — уверенно сказал атаман.
— Вздор это всё, Алексей Максимович, не должен солдат офицера бояться, — произнёс Верховный. — Уважать должен. Вы вот мне скажите, как казак казаку, вы батьку своего боялись или уважали?
— И то, и другое, — усмехнулся Каледин.
— Ну вот, — кивнул Корнилов. — Так ещё куда ни шло. А если солдат только бояться будет, так в первом же бою в спину такого офицера застрелит. В марте многих так постреляли, ну вы, впрочем, и сами знаете.
— Знаю, — буркнул Каледин.
— Да и беречь солдата надо. Людей-то у нас, может, и много, а вот солдат не хватает, — заметил Верховный. — Ладно, а когда, по вашему, немец в наступление пойдёт?
— Скоро. Через неделю, может, через полторы, — ответил атаман.
— Значит, время у нас пока есть, — хмыкнул Корнилов. — Отлично. Я выезжаю в Ригу. Генерал Флуг уже там?
— Так точно, — кивнул атаман.
— Превосходно. Даст Бог, удержимся, — сказал Верховный.
— Дай-то Бог, — с нескрываемым сарказмом ответил Каледин.
Похоже, он уже после нескольких дней командования фронтом разуверился в способности армии удержать его. Это несколько удручало.
— И мы с вами, Алексей Максимович, должны к этому все усилия приложить, — сказал Корнилов.
— Приложим, Лавр Георгиевич, — пообещал командующий Северным фронтом.
Верховный пообедал там, в штабе, в большой компании местных генералов и офицеров, дождался, когда полковник Голицын вернётся с докладом. Таисию Владимировну, Наталью Лавровну и маленького Юрика он разместил в одной из местных гостиниц под охраной из двух текинцев, а сам вернулся в распоряжение генерала Корнилова. Теперь всё было готово к отъезду на фронт.
Генерал распрощался со штабом, вернулся на вокзал, где железнодорожники как раз закончили обслуживать паровоз. Ехать на линию боевого соприкосновения было несколько тревожно, но малодушничать Корнилов не привык, да фронт Первой мировой войны совсем не так опасен, как фронты сто лет спустя. Здесь не прилетит внезапный дрон или управляемая ракета, да и германцы не станут стрелять в генерала просто потому что это генерал. Военные традиции здесь были ещё довольно сильны, несмотря на весь ужас газовых атак, концлагерей и кавалерийских атак на пулемёты.
Поезд тронулся медленно и плавно, набирая ход. Слишком медленно. Генерал Корнилов отчаянно хотел успеть в Ригу до того, как туда полетят первые снаряды с ипритом.
Глава 33Рига
На фронте пока царило затишье, две армии, будто разведённые по углам ринга, сидели на двух противоположных берегах Западной Двины, и лишь в предместьях Риги левый берег оставался за русскими. Форсировать реку немцы пока не спешили. Хоть это был не Днепр и не Волга, но препятствие всё равно достаточно серьёзное, чтобы потратить немного времени на подготовку.
Пока что даже артиллерия молчала, только германские аэропланы, стрекоча винтами, безнаказанно летали над русской территорией. Солдаты только и могли грозить кулаками им вслед. Ни истребителей, ни зенитной артиллерии в войсках почти не было, а палить из винтовок бесполезно.
Поезд Верховного осторожно, малым ходом, катился по рельсам к городу. Несмотря на внешнее спокойствие и затишье на фронте, в городе ощущалась тревожность, беженцы с тюками и баулами спешно покидали Ригу, дезертиры зайцами садились на любой отходящий поезд, готовые ехать куда угодно, лишь бы подальше от немца и войны.
В этот раз никакой торжественной встречи на вокзале не было, генерал прямым приказом запретил подобные мероприятия. Во избежание неприятных эксцессов, так сказать. Немецкие бомберы тоже летали безнаказанно и могли выбирать любую цель, а такую отличную возможность они бы точно не упустили.
В поезде все были сосредоточены и мрачны, Хан требовал от своих туркмен идеального порядка, и те старались изо всех сил, неся службу ещё усерднее, чем обычно. Адъютанты и офицеры Ставки не расставались с противогазными сумками, и сам генерал Корнилов постоянно носил на плече матерчатую сумку с противогазом, чрезвычайно похожую на советскую. Присоединяться к героям Осовца и выхаркивать собственные лёгкие от удушливых газов Корнилов точно не хотел.
Даже остановился поезд не на городском вокзале, а в каком-то депо. В этой поездке безопасность это не пустой звук.
В штаб 12-й армии Верховный прибыл по-настоящему внезапно, лихим кавалерийским наскоком. Его появление проморгали и часовые, и дежурные.
— Сми-и-ир-на! — заорал солдат лишь после того, как узнал вошедшего Корнилова.
Его портреты теперь довольно часто печатали в газетах.
— Вольно, — буркнул Верховный, глядя на поднявшийся переполох и как забегали при его появлении штабные офицеры.
Как тараканы ночью на кухне, когда ты резко включаешь лампочку. Похоже, генерал Флуг, приехавший немногим раньше Корнилова, ещё не успел навести порядок. Хан свысока глядел на подобное безобразие, служба здесь организована была из рук вон плохо. Неудивительно, что и в войсках ровно всё то же самое. Рыба гниёт с головы, а у 12-й армии голова давным-давно протухла.
Корнилов прошёлся по штабу, заглядывая во все углы, будто дотошный ревизор, и неприязненно глядя на бледнеющих генералов и офицеров. У него, в 8-й армии, подобного безобразия не было. Даже до Тарнопольского разгрома и, собственно, попадания.
Другой бы на его месте рвал и метал, гремел угрозами и ругался матом, но Корнилов только мрачно переходил из одного кабинета в другой, не говоря ни слова, и это пугало местных штабных чинов ещё больше. Кто-то, впрочем, осмеливался даже вступать с ним в спор, как комиссар 12-й армии Минц.
— Что вы себе позволяете, товарищ генерал? Я буду жаловаться комиссару Ставки и военному министру! — произнёс комиссар Минц, когда Корнилов вошёл к нему в кабинет без его ведома и начал просматривать бумаги.
— Хан, голубчик, выведите этого товарища, — попросил Верховный, невозмутимо продолжая рыться в документах.
Корнет Хаджиев сделал шаг к этому комиссару, и тот сам выскочил за дверь прежде, чем Хан сделал или сказал ещё хоть что-то.
— Вот так с ними и надо, Хан, вот так и надо… — буркнул Корнилов.
У него имелись небезосновательные подозрения насчёт штаба армии и германских шпионов в нём. Само собой, в питательной среде комитетов они плодились быстрее всего, как плесень на забытой булке хлеба. Да и в Риге явно имелось своё подполье с так называемыми ждунами, и перед тем, как ехать в штаб, Верховный поручил штабс-капитану Манштейну его первое задание — найти и уничтожить подпольные большевистские типографии. Генерал наделил его самыми широкими полномочиями, фактически Манштейн мог действовать и говорить от лица Верховного, а также набирать к себе в команду тех, кого сочтёт нужным. Отчитываться при этом он должен был только лично Корнилову.
Подобный трюк несколько выходил за рамки действующего законодательства, но в это дикое революционное время очень многие структуры возникали сами собой, в отрыве от законодательства. Как, например, Временный комитет Государственной Думы, самовольно захвативший власть в стране ещё до того, как царь подписал отречение. Так что Корнилов не видел ничего предосудительного в том, чтобы создать ещё одну силовую структуру, собственных опричников, раз уж Временное правительство разогнало Охранку и не позаботилось о том, чтобы заполнить появившуюся пустоту.