Он ухмыльнулся, вдруг представив багровеющую лысину Ильича, когда тот прочитает эту статью, сидя в шалаше с Зиновьевым.
У большевиков, конечно, был один убийственный аргумент в нынешней политической борьбе. Они агитировали за мир, и уставшая от войны солдатская масса охотно шла за ними. Того, что в реальности Октябрь ознаменуется началом Гражданской войны, никто даже не подозревал, как и о Польской кампании, и о подавлении многочисленных восстаний типа Тамбовского и Кронштадтского. Вместо обещанного мира страну утопят в крови, и знал об этом пока только один Корнилов.
Этот лозунг тоже необходимо каким-то образом перехватить и модифицировать, чтобы вместо позорного Брестского мира без аннексий и контрибуций получилось выторговать мир уже на наших условиях. Но и без войны до победного конца, как требовала Антанта, бритты и лягушатники всё равно не допустят Россию к дележу пирога, да и Проливы, само собой, России никто отдавать не собирается.
Вот только, скорее всего, никто не поймёт, если подобный лозунг будет звучать из уст боевого генерала, да и сам Корнилов желал войны до победного. Парад в Берлине, танки на Ла-Манш, атомную бомбу на Вашингтон. Но как говорил Маркс, учение которого всесильно, потому что верно, есть базис и надстройка, и нынешний базис просто не позволит вести затяжную войну. Общество смертельно устало. России нужны те самые двадцать лет мира, которые просил Столыпин.
Только мира никто не даст. Британцам (да и остальным) тяжело жить, когда с Россией никто не воюет, и они будут продолжать разжигать сепаратизм, пытаться отгрызать кусочки и воевать чужими руками. Как это было в 1904–1905 с Японией, как это было в Афганистане. Ничего, мы тоже так умеем. Ирландия будет свободной, как и Индия.
Корнилов ещё раз перечитал статью, запечатал её в конверт без подписи и положил в ящик стола. На ближайшей станции надо будет послать Завойко на почту, чтобы он отправил это письмецо в редакцию какой-нибудь газетёнки средней паршивости, разумеется, без указания автора и отправителя.
А вообще, в деле пропаганды лучше всего будет использовать более наглядные материалы. Плакаты, кино. Даже комиксы-лубки и листовки будут кстати. Генерал уже видел образцы местной агитации и пропаганды, доктор Геббельс плакал бы горючими слезами от их убогости и наивности. Оно и понятно, сейчас это ремесло ещё только зарождается, чтобы развернуться во всю ширь через двадцать лет и далее.
Значит, можно немного ускорить процесс. Народ здесь ещё непуганый, тёмный, привычный верить любому печатному слову, так что это будет довольно просто. Перспективы открывались самые радужные.
На обед в офицерскую столовую Корнилов отправился в наипрекраснейшем расположении духа.
Глава 9Бердичев
За обедом, в компании генералов и офицеров штаба, Корнилов общался, в основном, на отвлечённые темы, предпочитая даже самым краешком не касаться обстановки на фронте и в стране. Рассказывали курьёзные случаи, малопонятные генералу анекдоты, обсуждали, кто где учился или служил, но о серьёзных вещах не говорили. Всему своё время и место, и генерал больше выуживал из памяти реципиента случаи из молодости, благо, туркмены в охране натолкнули его на воспоминания о юношеских годах капитана Корнилова, проведённых в Средней Азии и Афганистане.
На одной из станций поезд остановился, и начальник контрразведки доложил, что поступили сведения о заминированных путях впереди. Пришлось отцепить паровоз и отправить на разведку нескольких верных текинцев.
Вынужденную остановку генерал вновь использовал с толком, планируя дальнейший отход 8-й, 7-й и 11-й армий и остановку по реке Збруч. Лихорадочное бегство удалось остановить, превратить в более или менее организованное отступление. Кровожадные меры, принятые Корниловым и ударными отрядами, подействовали.
Одновременно с тем генерал бомбардировал Ставку и Временное правительство гневными телеграммами, требуя решительных действий. Сейчас было самое время для подобных требований, ошеломлённые прорывом и провалом наступления главковерх Брусилов и военный министр Керенский готовы были на всё, лишь бы исправить положение.
Вскоре корнет Хаджиев и его джигиты вернулись из разведки, доложив, что ничего подозрительного не обнаружили, и поезд двинулся дальше. Корнилов хмуро вслушивался в стук колёсных пар, в любой момент ожидая взрыва. В таких вопросах текинцам он всё-таки не особо доверял, дикие туркмены, в ауле у которых самым высокотехнологичным устройством являлся дедов карамультук, могли просто не опознать заложенную взрывчатку. Да уж, это вам не ФСО.
Генерал задумался над вопросом собственной безопасности, очень скоро покушения не заставят себя ждать, в том числе от дорогих союзничков, а Корнилов прекрасно знал об изобретательности английской разведки в подобных вопросах. Посоперничать с ними в этом, пожалуй, могли только наши посконные агенты КГБ, ликвидируя бывших нацистов после войны с помощью уколов зонтиком или выстрелом из газовой трубки. Очень скоро генерал станет неудобен им всем, и нашим, и вашим, а значит, контрразведку надо тщательно фильтровать и подбирать самых надёжных людей.
Хотя сейчас почти каждый заверял Корнилова в горячей поддержке и выражал бурное восхищение принятыми мерами по ликвидации прорыва. Имя генерала было на устах у каждого, вся кадетская пресса соревновалась в славословиях. Но поддержка на словах и на деле это две большие разницы. Многие предпочтут отсидеться в стороне, когда настанет пора действовать. Поэтому нужны верные люди, а послезнание говорило только о генералах и будущих командирах Белой армии, которых пока нельзя было снимать с фронта.
Здесь, в штабе, безусловно верным казался полковник Голицын, но у него имелся один большой минус. Грязные делишки ему не поручить, этот рыцарь в белом пальто скорее попросит отставки, чем возьмётся за что-то, не соответствующее его понятиям о чести. Для таких дел больше подходил Завойко, но этот хитрюга будет рядом ровно до того момента, пока его цели и цели генерала совпадают, а в том, что они рано или поздно разойдутся, можно было не сомневаться. Молодёжь вроде юнкеров или корнета Хаджиева восхищалась генералом, и их них можно было бы лепить что угодно, но им всем недоставало банального опыта.
Так что Корнилов скорее относился ко всем бесчисленным заверениям в поддержке с толикой здорового скептицизма, хоть это и не показывал, благодаря каждого, кто заходил к нему с подобными словами. Прежний Корнилов с его солдатской прямотой, скорее всего, принял бы это всё за чистую монету, и, кажется, это его и сгубило. Нынешний, вспоминая лихие девяностые и свою политическую и партийную карьеру, предпочитал ко всему относиться с подозрением. Прямо как учил Президент.
Прибыли в Бердичев. Никакой бомбы на путях всё же не обнаружилось, и то ли контрразведка проявила излишнее рвение, то ли кто-то просто хотел немного отсрочить прибытие нового командующего фронтом. Корнилов прекрасно знал, как перед прибытием нового начальства срочно заметается под ковёр всё подозрительное и компрометирующее, все свидетельства тёмных делишек. Особенно в тылу, где разжиревшие интенданты вертели суммами, даже и не снившимися многим бизнесменам.
К вокзалу подали автомобиль, один из этих древних тихоходных агрегатов с открытым верхом. Корнилов почувствовал себя неуютно, усаживаясь на заднее сиденье рядом с полковником Голицыным. После бронированных сверкающих «Аурусов» этот невзрачный, воняющий маслом и бензином «Фиат» казался какой-то насмешкой из пыльного гаража. Но деваться всё равно некуда, и генерал расположился на потёртом кожаном сиденье.
— В штаб фронта, — приказал он, и молчаливый шофёр, кивнув, начал движение.
Ещё более непривычно было ехать не в кортеже, а всего одной машиной, Хаджиев с его текинцами пока остался у поезда, и генерал распорядился прислать за ними другую машину как можно скорее. Ехать без охраны было тревожно, повторить судьбу президента Кеннеди крайне не хотелось.
Летний провинциальный Бердичев утопал в зелени. Впечатление он производил чуть более приятное, чем Коломыя или Каменец-Подольский, но всё равно везде можно было заметить следы революционной разрухи, грязь, битые стёкла, заставленные картонками, и все прочие атрибуты.
Штаб расположился в большом здании чьей-то усадьбы, подъезжающую машину встретили со всей помпезностью, выстроившись во дворе. Корнилову это не понравилось. Местные штабные оторвали от работы всех, ещё и наверняка мариновали на жаре с самого утра, ожидая прибытия командующего.
— Здравия желаю, — поприветствовал генерал, выходя из автомобиля и прикладывая руку к фуражке.
— Здра-жла-вш-выс-пр-ство! — гаркнул строй из офицеров и генералов.
— Вольно, разойдись, — приказал Корнилов. — Возвращайтесь к работе, господа. Начштаба и комиссара фронта жду у себя через полчаса.
Исполняющим дела начальника штаба, то есть, и. о. если говорить современным языком, служил генерал-майор Духонин. Корнилов тут же вспомнил революционную присказку «отправить в штаб к Духонину», означающую «убить», и поморщился. Суеверным он никогда не был, но стойкая ассоциация наводила на неприятные мысли. Однако в жизни начштаба оказался весёлым оптимистичным человеком, румяным и пышущим здоровьем.
Комиссаром фронта назначен был Борис Савинков, известный террорист и революционер, участник убийства фон Плеве и великого князя Сергея Александровича. Сейчас, впрочем, Савинков заметно поправел, всецело поддерживая войну до победного конца и жёсткие, даже жестокие, меры наведения порядка. Одет комиссар был в фуражку и военный френч без погон, так что он особо даже не выделялся среди множества офицеров, разве что искрящийся льдом цепкий взгляд бывшего боевика рассматривал Корнилова не как героя и спасителя, а как средство достижения цели.
Кабинет, не так давно принадлежавший другому командующему, ещё хранил в себе следы его пребывания.
— Располагайтесь, — произнёс Корнилов, усаживаясь за стол. — Прошу доложить обстановку.