Отовсюду летели, жужжали пули, словно целясь в красный крест, а вокруг сестры лежали, сидели, стояли раненые.
— Сестра, воды!
— Сестра, перевяжите!
— Доктора позовите, умоляю!
Сестра, Варя или Катя, Авинов не запомнил, лишь жмурилась и трясла головой. Но нет, это не кошмарный сон, это кошмарная явь…
Кирилл короткими перебежками устремился к своим, сполз по насыпи, оказавшись за спиною у самого Маркова.
— Артиллерия, — процедил Сергей Леонидович, — где эта… такая и растакая артиллерия?!
А Кирилл почувствовал всем телом легчайшее содрогание. Приподняв голову, он всмотрелся в сумрак — там явственно двигалась угловатая и коробчатая масса.
— Поезд, ваше превосходительство!
Марков разразился такими замысловатыми проклятиями, что даже самые грубые натуры пришли в изумление.
Броневой поезд надвигался медленно, но неумолимо — огни его были закрыты, только свет из открытой топки скользил по шпалам.
— Твою-то ма-ать… — протянул Марков и вдруг бросился по насыпи вверх, мимо железнодорожной будки: — Поезд, стой! Такой-растакой! Раздавишь, сукин сын! Не видишь разве, что свои?![85]
И поезд, заскрипев тормозами, остановился. Лязгнул щиток паровозной будки. Ошалевший машинист так и не успел прийти в себя — Сергей Леонидович выхватил ручную гранату и забросил её в кабину. Взрывом выбило стёкла и переколотило приборы. Тут же изо всех вагонов затрещали винтовки и пулемёты, а вот орудия с открытых площадок не успели сказать своё веское слово — полковник Миончинский, молодой офицер-артиллерист, продвинул вперёд две трёхдюймовых пушки и под градом пуль навёл их на бронепаровоз.
— Отходи в сторону от поезда! — закричал Марков. — Ложись!
Трёхдюймовки ударили в упор по колёсам и цилиндрам паровоза, и тот грузно лёг передком на полотно.
— По вагонам… Огонь!
Артиллерийские гранаты рвались, прошибая стенки блиндированных вагонов, и марковцы набросились на поезд — стреляли по амбразурам, взбирались на крыши, рубили их топорами и швыряли в отверстия бомбы. Парочка текинцев, с ними Саид, притащили из железнодорожной будки смоляной пакли — и запылали два вагона. Большевики выскакивали из горящих теплушек, полных удушливого дыма, выбирались сквозь пробитый пол, выбрасывались, обгорелые, и ползли по полотну.
К Маркову подобрался Деникин и пожал тому руку.
— Горячо обнимаю виновника этого беспримерного дела. Не задет?
— От большевиков Бог миловал, — улыбнулся Сергей Леонидович. — А вот свои палят как оглашенные. Один выстрел над самым ухом, — генерал кивнул на смущённого Кирилла, — до сих пор ничего не слышу!
— Пустое! — засмеялся Антон Иванович, — скоро все станем туги на ухо — гаубицы на позиции!
И тут же, словно дослушав Деникина, прогрохотали орудия, залпом накрывая Георгие-Афипскую. И ещё, и ещё!
— Вперёд, ура! С Богом, вперёд!
Часом позже станица была взята, и бойцы разместились в бедных хатках форштадта.[86] В тепле Авинов отогрелся, но заснуть, подремать хотя бы так и не смог — в хате стоял густой туман от испарений сырой одежды, налепленной на печь, и дыхания множества людей, висел тошнотный едкий запах прелой шинельной шерсти и мокрых сапог.
— Здравствуйте, родные! — протиснулся в хату Марков. — Друзья! Нам дан отдых. Отдохнём часика два-три, сколотимся, пополнимся и — в новые бранные дела за Родину!
Ровно два часа спустя, невыспавшийся, с гудящей головой, но в сухом, Кирилл встал в строй — начинался штурм Екатеринодара.
Переправлялись по деревянному мосту[87] — «красные» так спешили отступить, что не успели сжечь его за собою.
Первыми на тот берег Кубани выдвинулись броневики, из пулемётов расстреляв красноармейские посты. За реку двинулись артиллерия и обоз, добровольцы бежали трусцой и ехали — подводы насчитывались уже тысячами. Марковцы прикрывали обоз и раненых.
Показался Марков, герой дня. Генерал шёл широким шагом, размахивая нагайкой, и издали ещё, на ходу ругался:
— Чёрт знает что! Вместо инвалидной команды к обозу пришили. Попадёшь к шапочному разбору… Пустили бы сразу вперёд — я бы уже давно в Екатеринодаре был!
— Не горюй, Серёжа, — ответил ему Романовский, — Екатеринодар от тебя не ушёл.
На своём английском буланом подъехал Корнилов. Его чёрные раскосые глаза блестели как угольки, посматривая в сторону кубанской столицы, губы кривились улыбкой предвкушения.
— Генерал Казанович и атаман Каледин двинутся в атаку вдоль Екатеринодарской дороги, — сказал он. — Врангель атакует западную окраину города, наступая на Черноморский вокзал. Еще левее пойдёт конница Эрдели — в охват города с севера и северо-востока. А вам, Сергей Леонидович, я поручаю артиллерийские казармы.
Марков сразу повеселел.
— Ну, видимо, — проговорил он довольно, — без нас дело не обойдётся!
И марковцы пошагали по дамбе через русло Большого Карасуна, древнего русла Кубани, по которой была проложена трамвайная линия. А за Карасуном и подвижной состав обнаружился — старый, облупленный малиново-жёлтый трамвай стоял в зыбкой тени могучих платанов, развесивших голые ветви над вагонами.
Приблизившись, Кирилл заглянул внутрь трамвая — ни пассажиров, ни вагоновожатого. «А почему бы и нет?» — подумал он, заскакивая в кабину. Разобравшись в несложном хозяйстве, поручик завёл моторы — те загудели глухо и мощно, сотрясая пол мелкой дрожью. Надо же, бежит ток по проводам!
— Ваше превосходительство! — крикнул он Маркову. — Подбросить, может?
Генерал сперва остолбенел, а потом расплылся в широкой улыбке, оценив юмор положения.
— Занимайте места согласно купленным билетам! — воскликнул он, забираясь на подножку.
Вторым поднялся Тимановский, потом повалили «пассажиры».
— Трогай!
Повинуясь Авинову, трамвай забренчал — и двинулся, гудя и звякая. В стороне, по дороге, двинулись подводы с корниловцами.
— Запевай!
И трясущийся вагон грянул:
Дружно, корниловцы, в ногу,
С нами Корнилов идёт;
Спасёт он, поверьте, отчизну,
Не выдаст он русский народ!
Неожиданно навстречу трамваю проскакал разведчик. Генерал Марков моментально высунулся в окно и заорал:
— А ну стой!
Разведчик был парень лихой, и терпеть грубость со стороны какого-то текинца в папахе не стал, замахнулся нагайкой — и только тогда признал генерала. Мигом развернув коня, он поскакал рядом с вагоном, истово козыряя.
— Прошу прощения, ваше превосходительство, — мычал разведчик, — не признал!
— Докладывай!
— По нашим данным, — затараторил конник, — силы большевистского командования определяются в боевой линии до двадцати четырёх тысяч бойцов при трёх бронепоездах, четырёх гаубицах и десяти лёгких орудиях. Отряды противника вышли в наступление!
— Ясно, — кивнул Марков, — дуй дальше!
И трамвай загудел, зазвякал вперёд. Но ушёл он недалеко — просвистел снаряд и разорвался прямо на путях, разводя рельсы «усами» в стороны.
— Приехали на штурм! — сообщил генерал. — Выходим!
Просвистела ещё одна граната, подняла в воздух кучу земли далеко за марковцами.
— Знатно, — оценил выстрел Марков, — но поздно.
— Смотрите, господа, — воскликнул молодой офицерик, — там цепи, вон движутся!
— Вижу, — кивнул генерал, принимая позу Наполеона, — ждём, господа офицеры. Нам обещали огнём подготовить взятие казарм.
— Так снарядов же нет! — удивился офицерик.
— А нам большевички подсобили, — сказал Тимановский с усмешкой, — «поднесли» в Георгие-Афипской пару тысяч ящиков.[88]
И началась артподготовка. Обычно добровольцы-пушкари вели редкую стрельбу — берегли снаряды, но в этот раз не пожалели огня. Земля то и дело вставала горбами, выбрасывая тучи комков и пыли, а грохот отдельных взрывов сливался в мощный гул.
Расположившаяся неподалёку от Авинова батарея беспрестанно вела огонь. Командовавший огневым боем молодой, но уже изрядно поседевший подполковник наблюдал в расставленную на треноге подзорную трубу, куда ложились снаряды, то и дело командуя:
— Прицел сто три, трубка сто десять… Огонь!
И батарея гремела. Орудия при выстреле одно за другим отпрыгивали от земляного бруствера, выбрасывая из своих жерл огненные порывы пламени и клубы порохового дыма. Затем пушки мигом подхватывались на руки прислугой, быстро водворялись на прежнее место и перезаряжались.
После того как грянула восьмая пушка, командир артиллерийского расчёта громко доложил:
— Кончили!
Подполковник глядел в свою трубу, не отрываясь. По третьему разу проверив взятый прицел, он скомандовал:
— Батарея! Пли!
А тут и отставшие марковцы подоспели — те, которым в трамвайчике не хватило мест.
— Ого! — весело воскликнул Марков. — Полк ещё большой. Воевать можно. В цепь, друзья! Вперёд!
Большевики не выдержали и бросились бежать к городу. Бежали густыми толпами и остановились только на линии «Фермы»[89] да примыкавших к ней хуторов вёрстах в трёх от Екатеринодара.
Генерал Казанович — этот несравненный таран для лобовых ударов — на пару с Марковым атаковал «Ферму» и выбил оттуда «красных».
Кирилл, отпыхиваясь, поднялся на возвышенность, занятую «Фермой». С востока к ней примыкало небольшое опытное поле, окаймлённое несколькими рядами безлистых тополей. С запада вплотную подходила небольшая роща, четырёхугольная в плане. Во дворе «Фермы» — крошечный домик в четыре комнаты и сарай.
Авинов похолодел — именно здесь, в этом домике, мог погибнуть генерал Корнилов. Но теперь-то Верховный должен выжить! Строго обязательно!
Кирилл оглянулся на Екатеринодар. Город был виден отчётливо — вон дома, предместья, кожевенные заводики, там вон — кладбище и Черноморский вокзал. А ближе к «Ферме» — длинные неправильные ряды большевистских окопов.