— Вы хотите, чтобы я с ними поговорила? Но что я…
— Через тридцать четыре минуты я начну утреннюю мессу в школьной часовне, — Толстый Монах добродушно улыбнулся.
— В нашей школе есть часовня?! — вскочила Эрин.
— Через Средний дворик, по левой дорожке от главного входа в библиотечное крыло. Я знаю, твоя подруга мисс Преддек тоже удивилась. Но в те времена, когда я учился в Хогвартсе, среди учеников было много добрых католиков, а где овцы, там надлежит быть и Церкви! Конечно, в следующем веке известные всем нам события события плохо отразились на пастырском служении в этих стенах, но часовню мы отстояли. Хотя после принятия Статута, должен признать, дела пошли ещё хуже, а в нынешнем столетии живые вообще редко посещают мессы…
— А что хотела Элли?
— Помолиться, — пожал плечами призрак. — Покаяться, хотя бы только перед собой и Господом, поскольку, увы, клириков в Хогвартсе нет и некому исповедовать малых сих. Её одолевают тяжёлые мысли и недостойные желания… Хотя узнав их причину, должен признать, если бы я был жив, то мог бы и одобрить их… и потом пришлось бы накладывать на себя епитимью…
— Элли вам тоже призналась, что на секунду захотела сжечь тех убийц заживо? — поинтересовалась Эрин, накидывая мантию.
— Да, — печально кивнул Монах. — Очень недостойные, опасные мысли и я прекрасно их понимаю… Но не оправдываю!
Когда Эрин добралась до часовни, Пол Каннингэм, Риона О’Нил и Шимус Финниган, как и Элли Преддек уже закончили наводить порядок — очистили от вековой пыли мебели и полы, убрали паутину с алтаря и витражей, которыми заканчивались трансепты и алтарная апсида. Призрак Дома Хаффлпафф задумчиво листал страницы Псалтыря и «Liturgia horarum», лежавших на кафедре. Утреня, Лауды и Прима уже прошли, а Терцию читать полагалось в девять утра, так что Эрин подумала, что в Литургии Часов Монах просто ищет вдохновения.
В семь утра призраки — в часовне появились мрачные монахини, которых Эрин помнила ещё по смертнинам сэра Николаса де Мимси-Порпингтона — и ученики исполнили Глорию, затем Толстый Монах прочитал «Te igitur» и молитву дня — чем-то знакомую, но Эрин не могла вспомнить, где она её уже слышала. Остальные молитвы, которые положено читать отсутствующему в Хогвартсе клирику, призрак благополучно пропустил.
— …и помяни же, Господь наш, Бог Духов и всякой Плоти, тех, кого мы помнили, и тех, кого мы не помнили, мужей истинной веры, от праведного Авеля до сегодняшнего дня; ты сам даруй им покой там, на земле живых, в царстве Твоем, в восторге от Рая, на лоне Авраама, Исаака и Иакова, наших святых отцов, откуда улетучились боль, печаль и воздыхание, где свет твоего лика посещает их и помогает им жить и и да сияет им свет вечный. Аминь.
— Покой вечный подай им, Господи, и свет вечный им да воссияет. Да почивают в мире, аминь, — несколько невпопад пропела Элли «Requiem Æternam», молитву, которой добрые католики просят Бога об освобождении душ из Чистилища. Хотя, если предположить, что слизеринка молилась не только о погибших детях, смысл в её словах появлялся.
— Ты как? — тихо спросил Шимус кузину.
— Лучше, — пробормотала Риона, сжимая челюсти и быстро-быстро моргая, чтобы прогнать предательские слёзы. — Но всё равно… Почему?!
Успевший подлететь к детям Толстый Монах громко вздохнул, привлекая к себе внимание.
— Ох, этот вопрос мне задавали бессчётное количество раз, и при жизненном служении, и в посмертном. А до того я и сам задавал его наставникам, священникам и епископам, и даже найдя ответ, не принимал его в душе многие и многие годы. Полагаю, и вам предстоит пройти тот же путь, что и мне…
Призрак улыбнулся, почти так же, как и директор Дамблдор, и жестом указал на лавку.
— Садитесь же. Даже если сейчас мои слова и пропадут втуне, это вовсе не означает, что я могу позволить себе промолчать. Хотя в искусстве проповеди, увы, я не столь силён, как хотелось бы! Ведь действительно, как объяснить существование зла в мире? Страданий праведных, убийств, штормов и наводнений? Чем объяснить смерть невинных?
Сам Монах расположился на скамье перед детьми, оказавшись намного ближе, чем если бы он взошёл на кафедру, и его негромкий голос был прекрасно различим.
— Среди волшебников, особенно богатых и могущественных, бытуют разговоры, что раз уж Господь всемогущ и любит нас, то зла быть не должно! А значит, или же Бога нет, или же Он не всемогущ, или Он просто нас не любит. Нет-нет, я не единожды слышал подобные аргументы в стенах школы, Риона! Тебя наставляли равнодушные пастыри, и нет в том твоей вины.
— Я слышала, что по Святому Писанию ответ на тайну зла — это история спасения, начиная с первородного греха и заканчивая смертью и воскресением Иисуса. Но, если честно, это больше похоже на пустые отговорки, или вроде того. Вот вам книжка, выучите наизусть и всё поймёте, а если не поймёте, то это вы сами такие тупые, нечего тут дурацкие вопросы задавать! Знаете, у Бинса в лекциях и то смысла больше…
— Если бы профессор услышал тебя, то даже и не знаю, удивился ли он больше или обрадовался, — в глазах призрака прыгали смешинки. — Но позволь мне сначала не переубеждать, но лишь высказать вслух несколько мыслей, что помогут несколько глубже осмыслить прозвучавшую проблему. И, надеюсь, немного лучше в ней разобраться.
Бывают всякие бедствия — бури, потопы, землетрясения. Согласно трудам святых отцов, стихийные бедствия суть следствие первородного греха: человек хотел независимости от Бога и внёс беспорядок, из-за которого низшие творения не подчиняются высшим. Но я считаю, что подобное «природное зло» не есть зло как таковое.
Вот шестьдесят лет назад случилось землетрясение, в сотне миль к востоку от Йоркшира. На побережье рушились скалы, в нескольких городах развалились печные трубы, бились окна, церковный шпиль в Файли погнулся. В Лондоне, говорили, у какой-то статуи отвалилась голова[77]. Это была такая буря — вы не можете себе представить! Часть церковной крыши провалилась, столы и стулья валятся… Монахини — ну, вы их ещё на смертнинах Почти Безголового Ника встречали — так испугались, что не могли вспомнить, как их зовут. А вот для маггловских печников и стекольщиков, изрядно бедствовавших, случившееся было спасением! Кто-то пострадал — да, можно сказать, что это всего лишь магглы, и что их в день под колёсами их же повозок погибает больше, но для родных это не утешение. Но что просила у Бога жена йоркширского хирурга, в кабинете которого оказались пострадавшие и почти не было других пациентов? Ей были нужны деньги на дорогостоящий пансион для сына… Семьи плотников и каменщиков, получившие дополнительные заказы от городских и окружных властей, молились совсем не о том, о чём просили Бога их соседи, вынужденные выбрасывать сломанную мебель. Можно часами обсуждать, кому в итоге стало жить лучше, а кому хуже, считать количество страданий и благ, но вряд ли получится найти истину, так как для этого пришлось бы выслушать абсолютно всех людей, которые тем или иным образом выиграли тогда или проиграли. Случившееся не зло, но стечение обстоятельств. Людям же следует приспосабливаться к ним и не проявлять небрежения.
— А то, что сотворил человек? — с горечью спросила Риона О’Нил. — Это тоже обстоятельства, к которым нужно приспосабливаться?
Монах неожиданно погрустнел.
— Увы, нет. То, что есть результат намеренных действий — и есть настоящее зло. В свой время… помнится, тогда я служил в Линкольне, мы много спорили с каноником Буршье[78], ещё до того, как он получил место пребендария в соборе Святой Марии — кстати, затем он почти сразу же стал и канцлером Оксфорда, представляете? — о природе добра и зла. И тогда я пришёл к выводу, что первопричина у них едина. Свобода.
— Свобода? — удивлённо переспросил Шимус.
— Свобода, — кивнул Толстый Монах. — Забери у людей свободу — и не будет клеветы, лжи, воровства, ненависти. Не будет убийств и насилия. Но не будет и таких людей, как святой Туркетиль, святая Маргарет Клитроу[79], не будет миллионов других добрых людей… И таких, как святой Патрик, заступник Ирландии — разве осознал бы он пагубность винопития и прелюбодеяния, не будучи похищен ирландскими разбойниками? А не бежав из плена, зачем было бы ему возвращаться на остров с проповедями?
Святой Патрик являлся серьёзным аргументом, возражать против которого было глупо.
— Убрав первопричину зла, мы бы в то же время убрали и причину добра. Один молодой человек как-то сказал, что зло не существует само по себе. Зло есть лишь отсутствие добра, подобно тому, как тьма и холод — отсутствие света и тепла. Всего лишь слово, используемое человеком, чтобы описать отсутствие Бога. Не Бог создал зло. Зло — лишь результат того, что случается с человеком, в сердце которого нет добра. Это как холод, наступающий при отсутствии тепла, или тьма — при отсутствии света.
— И этот молодой человек был?.. — тут же спросил Шимус.
— Блаженный Августин[80]! — хитро улыбнулся Толстый Монах и пожал плечами. — Так что на шестой день Творения Господь наш мог, конечно, расслабиться и населить Землю только животными — тоже ведь неплохо, да? Эдемский сад, реки, скалы, трава и деревья, звери, рыбы и птицы — к кому бы мог тогда обратился Искуситель? Но Он выбрал другой вариант и сотворил Землю такой, какой мы её знаем. Где есть также такие существа, как люди… ну, положим, и гоблины, и кентавры, и оборотни с вампирами, и даже сиды, да простит им Господь грех непомерной гордыни! Наделённые свободой, а значит, способностью творить как зло, так и добро! Да, в этом мире есть боль, но, без сомнения, есть и любовь. И когда зло вошло в мир с первородным грехом, Бог решил полностью погрузиться в него, чтобы исправить и улучшить его, насколько это возможно — но, опять же, не нарушая свободы!