Монах посмотрел на детей, внимательно слушавших его речь.
— Мы с каноником Буршье как-то попробовали представить себе мир, где каждый раз, не часто а именно что каждый раз, когда кто-нибудь поступает неправедно или даже просто безответственно, в тот же миг Господь вмешивается и всё исправляет. Вот в тот же самый миг! Да, чтобы вам было понятнее, я приведу, пожалуй, более доступный вам пример, нежели те, что мы обсуждали после плотного ужина и горячего вина… Н-да…
Почти полтора века назад один их студентов моего Дома, что жил в Лондоне с отцом, погиб. Столкнулись два маггловских паровоза. Так не должно было случиться, но один опоздал на четверть часа и остановился на путях всего в нескольких сотнях ярдов от платформы — его место было занято другим составом и на въезде горела красная лампа. И машинист даже взял свою красную лампу, чтобы повесить её на задний вагон, но добежать не успел. Следующий паровоз на страшной скорости — двадцать миль в час, представляете?! — буквально влетел в этот поезд, смяв и тормозную тележку, и последний вагон! Дюжина погибших, включая юного волшебника…
Конечно, машинист мог отвлечься, или выпить лишнего, или прикорнуть — всякое бывает! Но магглы ведь были не дураками, у них была хитрая система звонков, и паровоз просто не мог отойти от платформы, пока со следующей не сообщат, что предыдущий поезд её уже покинул. И вот что ужасно, на платформе Льюишем, у которой и произошла трагедия, никто не звонил — магглы ведь не знают ментальной магии, поэтому они всё записывают в специальные тетради, у них в любой конторе таких тетрадей просто гора! И в льюишемской тетради для звонков не было записи, что они звонили, а в тетради на платформе Блэкхис запись о получении звонка была.
И вот представим, что сигнальщик на платформе Блэкхис твёрдо говорит машинисту, что звонка не было. Но машинист торопится, он должен отвести сына на субботнюю мессу, ведь в воскресенье он будет далеко от города, а канон гласит нам, что предписание участвовать в мессе исполняет тот, кто присутствует на ней в любом месте, где она совершается по католическому обряду либо в сам праздничный день, либо вечером предшествующего дня! Он думает, что за то время, пока он доедет до следующей платформы, другой поезд уже успеет её покинуть или же, в крайнем случае, на нём уже зажгли красную лампу, которую хорошо видно в темноте — ведь он не знает, что тот задержался на целых четверть часа! О несчастье, он всё равно разносит вагоны, потому что машинист остановившегося состава не успевает подбежать к последнему вагону с лампой. Но нет, подождите: прежде чем он догоняет предыдущий паровоз, вновь вмешивается Господь и лампа чудесным образом оказывается на месте! Наш машинист видит красный свет, лихорадочно жмёт на тормоз, чтобы избежать ужасной катастрофы, и он успевает! Правда от резкой остановки сталкиваются и валятся с рельс вагоны уже второго поезда, который столь резко затормозил. Уже его пассажиры гибнут и получают увечья! Хотя, если вагоны в момент торможения вместе с паровозом приклеились к рельсам, а пассажиры и падающий с полок багаж превратятся в маршмеллоу, то никак не пострадают. А как только опасный момент пройдёт, они снова примут первозданный облик.
— Слишком утрировано! — хмыкнула Риона.
Шимус и Эрин закивали.
— Утрировано, — согласился Монах. — Но мне кажется, так понятнее прозвучит мысль — а зачем вообще человеку что-то делать? Зачем ему думать, если всё за него гарантированно решит Бог? Любую проблему, начиная от того, какую одежду надеть утром, что выбрать на завтрак, где жить…
— Зачем любую? — Шимус не сдавался. — Нужно ту, которая причиняет боль или вред!
Толстый Монах медленно провёл по лицу ладонями, будто умываясь, и сложил их в молитвенном жесте.
— Боль или вред… — вздохнул он. — Боль может быть разной. Вот тебе нравится девочка, ты приглашаешь её прогуляться под луной, а тебя она терпеть не может и посылает куда подальше… Твоя душа рвётся на части от подобной несправедливости. Что должен сделать Господь? Заставить её принять твои знаки внимания, вопреки собственной её воле? Сделать так, чтобы она полюбила тебя от всего сердца, разбив сердце собственному избраннику?
Шимус растерялся.
— Или же, — Монах наклонился к гриффиндорцу поближе, обдав всех волной холода, — стереть уже твои чувства? Чтобы навсегда исчезли твои мысли, мечты, воспоминания? Стихи, что ты мог бы сочинить для неё, картины, что хотел написать? Какую часть твоей души ты хотел бы, чтобы Он сделал просто никогда не существовавшей? И что важнее — останешься ли ты после этого самим собой?
Призрак Хаффлпаффа повернулся в сторону восточного трансепта, на витраже которого склонил голову святой Августин Кентерберийский, вошедший в историю как «апостол англичан».
— Если бы Бог вмешивался в жизнь человека, я бы сказал, что на самом деле этот человек не живёт. Не больше, чем пешка в зачарованных шахматах, которая, хоть может быть весьма громогласной и язвить в адрес игрока и соперника, но ходить может только по его воле. В дом Лонгботтомов приходят Пожиратели Смерти, но их магия исчезает. Они хватают ножи и палки, но те превращаются в лакричные леденцы. Появляются авроры, но Господь уносит Пожирателей прочь, ведь они — тоже люди, а заключение в Азкабане — зло… Для такого мира есть только одно слово…
— Безумно? — предположила Элли.
— Страшно, — покачал головой Монах. — Такой мир страшен, ибо в нём нет места воздаянию, раскаянию и искуплению.
На некоторое время в часовне воцарилась тишина. Призрак думал о чём-то своём, дети пытались уложить в голове услышанное.
— Воздаяние… — тихо произнесла Риона.
На лице Монаха вновь появилась улыбка, на сей раз с капелькой плутовства.
— Без него никуда! Конечно, мало кто из вас знает — но ведь даже сам святой Патрик далеко не сразу стал святым! С другой стороны, оно и понятно. Всякий человек поначалу рождается, ползает по дому, переворачивает миску с кашей и таскает кошку за хвост. Вряд ли это верные признаки святости!
Риона робко улыбнулась.
— А потом человек начинает уклоняться от уроков, полезных для развития ума, и занятий, нужных для укрепления тела. Вечера он проводит с друзьями, ночи — с вином, а по утрам возвращается в отчий дом, улыбаясь и благоухая женскими притираниями. Тоже на равноапостольный образ жизни не слишком-то тянет.
Но чуть позже в дело вмешивается длань судьбы. Человека похищают прямо с любовного ложа, увозят за море, обращают в рабство и отправляют пасти овец — без женщин, вина и друзей. И вот когда человек решает, что вид на овечьи задницы есть заслуженное наказание за действительное или мнимое распутство, неуважение к старшим и общую неумеренность — тогда человек встаёт на колени, обрекает себя на добровольный пост и принимается молиться, круглые сутки…
Эрин захихикала в кулачок.
— Впрочем, в случае со святым Патриком молитва, как вы знаете, помогла: он услышал голоса, призывавшие бежать из плена, и узрел над собой огромную руку, указующую направление. Скептики, конечно, скажут, что то могли быть галлюцинации от недосыпа вкупе с недоеданием. Но мы-то с вами знаем: вот так взять и покинуть скучное овечье общество — идея, исполненная глубины и прозрения! Без вмешательства высших сил подобные мысли сами в человеческой голове не зарождаются…
Каннингэм заржал, уже не стесняясь. Девочки и Шимус тоже вовсю веселились, слушая про то, как скрывшись от бдительных овец святой Патрик последовал за перстом небес, сел на первый приставший к берегу корабль и благополучно доплыл до подходящего монастыря… Житие святого Патрика в изложении призрака Дома Хаффлпафф имело все шансы стать самой популярной школьной байкой этой весны. Особенно часть про преставившегося аббата, святого Петра, монашку и сельдерей.
— Алларг, — обратился к слизеринке призрак, когда гриффиндорцы и Эрин уже поднялись и пошли к выходу. — Ты не очень торопишься? Я хотел бы рассказать тебе ещё одну занимательную историю. Когда-то давно жил-был один благочестивый, но наивный человек по имени Джон. Впрочем, его имя абсолютно не имеет значения. И его доброе сердце сжималось от жалости всякий раз, когда он видел у входа в собор бедных детей, просивших подаяние. И даже когда наступила холодная зима, а пребендарии гоняли бездомных прочь, дети по-прежнему каждый день собирались у собора. «Да при таких морозах эти бедные дети просто умрут. Почему же Господь ничего не сделает с этим?» — часто думал Джон. И вот, однажды ночью ему приснился сон: он увидел бредущего к оленю старого больного волка, еле волочившего лапы по заснеженному лесу. «Бедный старый волк, — огорчился Джон, — Разве сможет он без лап поймать оленя? Так и умрёт от голода». Но вдруг появился лев, который поймал оленя, поел сам, а остатки бросил волку. «Как хорошо, что Господь сотворил льва», — обрадовался Джон и проснулся. А на следующий день при виде очередной дрожащей от холода девочки сердобольный герой снова спросил, почему Бог отворачивается от несчастных, ведь он не делает ничего, чтобы помочь хотя бы этому ребёнку.
На витраже западного трансепта святой Патрик, апостол всей Ирландии, задумчиво смотрел в небесную высь. Витражный Патрик был совсем не похож на того, кто мог рассказывать святому Петру анекдоты про монастырскую жизнь.
— И тогда, первый и, вероятно, последний раз в жизни этот благочестивый человек вдруг услышал тихий голос, что сказал ему: «Нет, Джон, Я сделал всё необходимое, чтобы помочь этим детям. Я направил к ним тебя».
Глава 28. Да здравствует сюрприз!
К концу марта весна окончательно вступила в свои права — солнце всё чаще выглядывало из-за облаков, сменивших привычный серый цвет на ослепительно-белый, а дневная температура стабильно держалась выше пятидесяти градусов[81]. И, хотя открывать летний сезон в Чёрном озере было ещё рано, а в пользу для здоровья холодной озёрной воды большинство волшебников даже в двадцатом веке до конца не верило, Дом Рейвенкло уже успел лишиться тридцати баллов по вине особо ретивых учеников, за воскресную ночь не только построивших два купальных домика, но и успевших их опробовать. В принесённых Лавандой подробностях почти прямым текстом говорилось, что мальчики вообще плавали нагишом