Но едва закипело шумное веселье с прежней силою, как новое диво заставило смолкнуть рыцарей.
Два незажженных факела оставались в зале там, где стояли у Круглого стола безымянные сиденья. И вот, когда один из рыцарей завел рассказ о славных своих подвигах, невесть откуда взявшееся пламя охватило факел, и таким ярким был свет от него, словно взошла над Круглым столом звезда.
– Иисусе! – воскликнул Артур, а Гвиневера заслонила ладонью глаза. Прочие же молчали, не зная, что подумать.
– Мерлин, Мерлин! – проговорил наконец Артур. – Будет ли на нашем пиру конец страшным чудесам и тревожным знамениям?
А Мерлин стоял недвижим, и бегали по его лицу огненные отсветы. Наконец произнес чародей:
– Не тревожься, король. Не тревожьтесь и вы, благородные сэры. Потому что отправился в путь юный боец, и суждено ему быть украшением братства Круглого стола. На свет вашей доблести, о рыцари, движется он к Камелоту, и много славных подвигов ожидает его вскорости.
Повесть о славном рыцаре сэре Ланселоте Озерном и его удивительных подвигах
О подвигах сэра Ланселота и о том, как прибыл он ко двору короля Артура
Перепутывает время начала и концы, как нерадивый конюх хозяйскую упряжь. Великие подвиги и подлые предательства путаются, и по-разному толкуют люди об одном и том же. Говорят, что фея Озера, которая забрала к себе малютку Ланселота, одной только силою своих чар сделала его могучим рыцарем. Но где ж это видано, чтобы из семечка яблони поднялся дуб, где слыхано, чтобы ширококрылый орел научился соловьиным трелям? Вот так и рыцарская доблесть – ведь никакие чары не сделают негодяя благородным, а труса мужественным.
Что же до феи Озера, то и не помышляла она колдовством своим сделать из Ланселота рыцаря, но лишь научила его любить доблесть, стыдиться трусости и вложила в его сердце любовь и сострадание. Когда же вырос Ланселот в статного юношу и голос его окреп, а ладонь стискивала рукоять меча так, словно и родился Ланселот с клинком в руках, то собрала его фея Озера в путь и сказала:
– О Ланселот, не верь, что колдуны и феи правят миром. Будь это так, разве потерпела бы я вокруг себя горе и слезы? Только людям дает Господь силу выбирать между злом и добром и противиться злу. Мы же со своими чарами и заклинаниями лишь помощники ваши. А потому ступай туда, где чистые сердца и крепкие руки ценятся выше всех сокровищ мира. Уже твой факел горит над Круглым столом, ступай, Ланселот!
И пустился Ланселот в путь, и много дней провел в седле, пока не случилось ему однажды увидеть перед собой прекраснейшую башню замка, а у подножия ее город, полный жителей. Народ же, едва завидев Ланселота, сбежался и окружил его, восклицая:
– Добро пожаловать, сэр Ланселот, цвет рыцарства! Ибо беда наша велика, и лишь твоя помощь спасет наш город.
– Вот диво! – воскликнул Ланселот. – И хоть верно зовете вы меня по имени, но знайте, что не посвящен я в рыцари и подвигов не успел еще совершить. А если так велика ваша беда, то, верно, одни рыцари короля Артура справятся с нею.
Но ответили горожане, что рыцари из Камелота бывали у них и одни с честью погибли, другие отступили в бессилии. Мерлин же, королевский советник и чародей, предсказал, что одному лишь Ланселоту Озерному по силам выручить горожан из беды.
– Будь по-вашему, – сказал Ланселот. – И либо похороните вы меня здесь, либо победителем двинусь я в Камелот. Живым же не отступлю.
Тогда рассказали люди о драконе, что раз в год выходит из-под могильного камня и утаскивает людей к себе под землю и мучает их там до смерти, и о королевской дочери Элейне, что заточена в башне, тоже рассказали Ланселоту.
– Доблестный Ланселот, кто поможет нам, если и ты уедешь сейчас из нашего города?
И тогда повернул Ланселот коня к башне, но встали у него на пути горожане. И кричали они, и плакали, и поднимали своих младенцев к седлу Ланселота.
– Смилуйся! – взывали они. – Смертному человеку не под силу совершить два этих подвига разом. Если же ты погибнешь, освобождая принцессу Элейну, то кто справится с драконом? И не лучше ли сперва помочь многим и лишь потом спешить на помощь к одному? Да и кто знает, не заслужила ли эта Элейна свои муки?
И так жалки, так несчастны были их лица, что повернул Ланселот коня, а десятки рук тянут его за узду, подталкивают к логовищу дракона. Но страшный крик разнесся вдруг над городом, и такой ужас, такое страдание были в нем, что окаменел на миг Ланселот.
– Иисусе! – проговорил он, когда смолк страшный вопль. – Какие же муки должны выпасть человеку, чтобы такой крик вырвать из его груди? И как можете вы толковать о грядущих своих бедах, когда терзается рядом живая душа?
И молча расступилась толпа, а Ланселот поскакал к башне. Вот уже стоит он перед нею с мечом в руке, но нет в башню хода. Ни двери, ни щели – одни только тяжкие глыбы да оконце под самой крышей. И кричит, и стонет за этим оконцем несчастная девица, словно полчище демонов терзает ее. Великая скорбь охватила Ланселота, потому что нет большего страдания для благородного сердца, чем видеть чужие муки и не помочь несчастному. И вот замечает он около башни нищего старика и кидается к нему. Старик же, не дожидаясь речей Ланселота, говорит:
– С тяжкого подвига начал ты свой путь, Ланселот Озерный. Велики страдания Элейны, что мучается в этой башне по воле Морганы, и лишь тот спасет ее и выйдет невредим из башни, для кого чужая боль сильней своей. По тебе ли такой подвиг, Ланселот?
Но слышит Ланселот только крики, что несутся из башни.
– Помоги же мне, старик, если можешь, добраться до окна. Потому что нет у меня сил уйти прочь и нет у меня сил слышать, как мучается Элейна!
И тут запустил старик руку в свою нищенскую суму и вытащил оттуда веревку с острым крюком на конце. Была та веревка с дивным искусством сплетена из сверкающих стальных нитей.
– Да поможет тебе Господь, Ланселот! – молвил старик и бросил веревку так, что влетела она в окно и накрепко засел крюк в каменной кладке.
– Довольно ли для тебя такой лестницы? – спрашивает старик.
Но лишь крики из башни слышит Ланселот и берется за веревку и лезет к окну. Лезет Ланселот, а веревка все горячей и горячей, словно опустили ее конец в очаг и греют, не жалея поленьев. Когда же позади осталась половина пути, раскалились докрасна стальные нити и нестерпимая боль пронзила Ланселота; но снова вырвался крик из-за решетки, и забыл Ланселот про обжигающую сталь. И вот наконец он поднялся к окну, ухватился одной рукою за решетку и вырвал ее так, что раскрошился камень.
Страшным, смертельным жаром дохнула башня через узкое оконце на героя, но миг – и он уже внутри.
Снова оцепенел Ланселот, как тогда, когда услышал крик Элейны, ибо страшное диво предстало ему в башне. Словно огромный цветок терна, колыхалось посреди зала яростное пламя, и в середине этого багрового цветка нагая, как игла, стояла принцесса Элейна. А лепестки пламени то отступали от нее, то вдруг охватывали всю от головы до пят. И бился тогда в башне крик прекрасной девицы. Однако сразу было видно, что не сжигает ее пламя, но лишь терзает несказанно. И почудилось Ланселоту, что не пламя перед ним, а невиданное чудище, ведь раскаленные стебли, что держали Элейну в огне, шевелились, будто змеи, и то сжимали, то отпускали принцессу.
Тут почувствовал Ланселот такую ярость, что набросился с проклятьями на огненного зверя и рубил и разил его беспощадно. А огненные лепестки, что рушились на каменные плиты, остывали понемногу, как обломки железа в кузнице.
Рубит Ланселот, бьется отчаянно, но поднимаются снизу багровые жгучие стебли, охватывают руки бойца. И новые раскаленные лепестки трепещут вокруг него, словно адский сад расцвел на каменных плитах.
Кидается Ланселот вниз по каменным ступеням, а огненные щупальца ползут ему навстречу. И уже раскалились его доспехи, и что ни шаг, то жгучая боль от головы до пят пробегает по телу Ланселота. И меч его раскалился и сверкает в его руке, словно багровая молния.
Все ниже прорубает себе дорогу Ланселот в каменных дебрях, и с каждой ступенью сильнее жар. Но слышны ему стоны Элейны, и нет сил остановиться. И вдруг дохнуло из подвала таким жаром, что закипела кровь у Ланселота, и сверкание, как от расплавленного золота, ослепило его. Огромный раскаленный ком лежал перед ним, бился, будто чудовищное сердце, и ползли из него навстречу Ланселоту багровые щупальца. Тогда попрощался он с жизнью и, выставив перед собой меч, кинулся со ступеней в адский жар и пламя.
А когда очнулся Ланселот, то не сразу узнал подвал. Вместо страшного багрового сердца бился перед ним черный обрубок, уродливый, как старый пень, что не догорел в костре, и, будто обугленные корневища, торчали потускневшие мертвые щупальца. Поднялся Ланселот и снова кинулся наверх, туда, где начал он свой страшный бой. Подхватил на руки измученную Элейну, и вдруг – о чудо! Грохот послышался внизу, и солнечный свет хлынул в башню. Там, где упал без памяти Ланселот, рассыпалась каменная стена, и вынес рыцарь прекрасную девицу на Божий свет.
Укутал ее Ланселот в свой широкий плащ и бережно усадил на коня. Девица же, вдохнув вольного воздуха, сказала:
– Хвала тебе, доблестный боец. Немало рыцарей сложили свои головы в этой башне, еще больше отступили. И только ты небывалой доблестью разрушил чары Морганы. Ведь это она решила наказать моими муками отца, короля Пелеса, за то, что не пожелал он взять ее в жены и сделать королевой. И устроила она своим чародейством так, что стоило несчастному королю Пелесу приблизиться к этой башне, как муки мои становились поистине невыносимы, и отступал он в великом горе и смятении.
Тут приблизились к башне горожане, столпились вокруг Ланселота, и сказал один из них:
– Сэр Ланселот, нет в мире, как видно, подвига, который оказался бы тебе не по плечу. Так вспомни же теперь и о несчастных горожанах, ибо близок уже тот день, когда подымется могильный камень и огнедышащий дракон снова явится терзать нас.