Узнав, как сэр Ланселот дерзко пришел на выручку Гиневре и перебил столь многих рыцарей, король Артур сильно огорчился, когда же ему сообщили о гибели сэра Гахериса и сэра Гарета, он упал в обморок от столь тяжкого потрясения. Придя в себя, Артур заговорил с теми, кто стоял вокруг него:
— Будь проклят день, когда я надел корону! Были у меня лучшие рыцари, какие когда-либо служили христианскому государю, и вот их не стало. Сорок рыцарей погибли за два дня! Сэр Ланселот и его родичи никогда больше не будут служить мне. Таков исход этой вражды. Храбрейшие в мире воины ушли от меня! — он поднялся и какое-то время тихо стоял возле трона. Потом он сказал: — Господа, торжественно приказываю вам хранить молчание. Не вздумайте рассказать сэру Гавейну о том, какая участь постигла его братьев. Узнав об этом, он с ума сойдет, — король сам зажал себе рот, то ли в ужасе, то ли в гневе: — Как мог Ланселот сотворить такое? Он ведь знал, что Гарет любил его больше всех на свете.
— Верно, сир, — подтвердил один из рыцарей, — но они пали в гуще сражения, когда Ланселоту со всех сторон грозили мечи и копья. Он сразил их, не узнав.
— Теперь уже все равно, как и почему они погибли. Их смерть породит жестокий и страшный раздор. Не будет сэру Гавейну покоя, если он не разделается с сэром Ланселотом и его родичами. Он потребует от меня, чтобы я их уничтожил, — иначе он уничтожит меня. Никогда еще не было у меня так тяжело на сердце. Странно, что о потере рыцарей я горюю больше, чем об утрате королевы. Супругу можно отыскать и другую, но где взять столь прекрасное братство, как то, что сидело за Круглым столом? Как дошло до такого? Во всем виновны Агравейн и Мордред, это они подняли бурю бед. Их ненависть к Ланселоту навлечет на всех нас смерть или бесчестье.
При этих словах все рыцари в зале разразились громкими жалобными воплями.
Гавейн узнает обо всем
Тем временем в другой части замка некий придворный разыскал сэра Гавейна.
— Ланселот похитил королеву, — сообщил он ему. — Спасая ее, он перебил две дюжины рыцарей.
— Вот как? Что ж, этого следовало ожидать. Я прекрасно понимал, что Ланселот спасет ее или погибнет в бою. Ни один достойный человек не поступил бы иначе на его месте. Окажись я в таком положении, и я бы вел себя так же. Двадцать четыре рыцаря погибли? Иисусе, сохрани моих братьев. Где они? Отчего не пришли? Первым делом они должны были поспешить ко мне.
— Воистину, сэр, — отвечал придворный, — Гахерис и Гарет мертвы.
— Что вы сказали? — все краски отхлынули от лица Гавейна. — Нет вести страшнее этой. Я любил их. Я любил их обоих, а Гарета — больше жизни. Кто убил его?
— Обоих убил Ланселот.
— Не может этого быть! Гарет любил Ланселота больше, чем родных братьев. Гарет чтил его превыше самого короля. Попроси его Ланселот принять его сторону против Артура, он бы сделал это с охотой. Он бы и со мной сразился ради Ланселота. Нет, Ланселот никак не мог убить Гарета.
— Боюсь, сэр, все были тому свидетелями: Ланселот сразил обоих.
— Итак, — сказал сэр Гавейн, — радость навек покинула этот мир.
Он лег на пол и лежал, оцепенев от боли. Когда он, наконец, поднялся, то громко и хрипло застонал. А затем, рыдая, пошел в покои короля и пал ниц перед ним.
— Дядя мой, мой господин, двое ваших благороднейших рыцарей, двое моих возлюбленных братьев погибли жалкой смертью.
Король рыдал вместе с ним, и вдвоем они воссылали к небу множество жалоб и стонов.
— Господин мой, — сказал Гавейн, — я хочу увидеть тело моего брата Гарета.
— Невозможно, — ответил Артур. — Я поспешил распорядиться, чтобы его и Гахериса сразу же похоронили. Я знал, как велика будет ваша скорбь, а вид их мертвых тел только умножил бы ваши страдания.
— Но скажите мне, господин мой, как мог Ланселот убить их? Ведь они были безоружны. Ни один рыцарь не поднимет руку на тех, кто не имеет при себе ни щита, ни меча.
— Не знаю. Говорят, сэр Ланселот сразил их в горячке боя, он был так разъярен, что никого не узнавал. Довольно вопросов, сэр Гавейн! Пора обдумать план мести.
— Мой король, мой господин, мой дядя — всеми узами, которыми я связан с вами, клянусь: не будет мне отныне покоя, пока я не отомщу злодею. Либо я его убью, либо он меня. Все просто. И прошу вас, сир, готовьтесь к войне и готовьте ваших рыцарей. Вы мою клятву слышали. Если хотите сохранить мою верность и мою любовь, помогите мне исполнить эту клятву. Даже если придется обыскать семь королевств, чтобы найти Ланселота, я его найду и отомщу за братьев.
— Так далеко искать не придется, — сказал Артур. — Ланселот ждет нас в замке Веселой Стражи. Множество союзников уже присоединилось к нему.
— Охотно верю. Готовьте своих друзей к войне, а я созову моих.
— Да будет так. Мы соберем такое сильное войско, что снесем самую крепкую башню самого мощного замка.
Артур разослал по английскому королевству письма и предписания, созывая к себе своих воинов. Собралось множество рыцарей, герцогов и графов. Король рассказал им о причинах раздора и о том, что он собирается осадить замок Веселой Стражи.
Ланселот тоже собрал многих рыцарей, как состоявших у него на службе, так и из свиты королевы. С обеих сторон противники были хорошо вооружены и подготовлены к войне, однако войско Артура было куда многочисленнее, чем у Ланселота. По этой причине рыцарь предпочел не сражаться в поле, а стянул все свои силы в замок.
Огромное войско короля Артура и Гавейна окружило замок, и началась осада. Пятнадцать недель Артур старался выбить из замка его защитников, но все тщетно. Ланселот не выезжал в поле для открытого сражения, а прятался под защитой стен и велел всем своим рыцарям оставаться внутри укреплений.
Гавейн вызывает Ланселота
Утром в пору сбора урожая[163] Ланселот вышел на бастион и крикнул оттуда Артуру и Гавейну:
— Господа, вы сами знаете, что от осады не будет толку. Вам от нее лишь стыд и бесчестье. А если я выеду из ворот замка во главе своих рыцарей, я наголову разобью вас.
— Так выезжай, — ответил ему Артур. — Если посмеешь, разумеется. Покажи, из какого ты теста. Я встречу тебя на середине поля.
— Боже упаси, — ответил Ланселот, — чтобы я вступил в бой с благородным королем, который посвятил меня в рыцари.
— Время красивых слов прошло. Помни, Ланселот: я — твой смертельный враг и останусь им навсегда. Ты перебил лучших моих рыцарей, ты убил моих знатных родичей. Но хуже того: ты обесчестил меня, ты сожительствовал с моей королевой Гиневрой, а теперь увез ее от меня, как жалкий предатель.
— Благородный мой король и господин! Говорите что пожелаете, но я никогда не подниму на вас меч. Вы гневаетесь, ибо я убил ваших лучших рыцарей. Да, я виноват, и горько о том сожалею. Но я вынужден был сразиться с ними, спасая свою жизнь. Или я должен был сдаться и позволить себя умертвить? Вы упомянули о вашей супруге, драгоценной госпоже королеве. Никто из рыцарей не посмеет обличить меня в преступлении или измене против вас в этом смысле. Клянусь, Гиневра верна вам, как должна быть жена верна своему господину. Я готов на судебный поединок, чтобы доказать это. Да, она оказывала мне милости на протяжении многих лет и отличала меня перед прочими рыцарями…
— Я знаю, Ланселот.
— Позвольте договорить, сир. Со всем смирением готов признать, что заслужил ее дружбу. Я сражался за нее, когда ее облыжно обвиняли, я побеждал клеветников и раз за разом спасал королеву от костра. Помните, как вы приговорили ее в гневе, а потом сами же благодарили меня за то, что я спас ее доброе имя? Тогда вы обещали всегда быть для меня добрым господином, а теперь вознаграждаете меня злом за добро. Разве я мог стоять и смотреть, как ее сожгут на костре из-за меня? Я был бы заклеймен вечным позором, допусти я такое. Я и раньше сражался за королеву, тем более я должен был вступиться за нее сейчас. Вот почему, добрый мой, милостивый господин, я молю вас вернуть супруге вашу благосклонность. Ручаюсь, она верна и добродетельна.
— Стыдитесь! — крикнул Гавейн. — Говорю вам, лживый рыцарь, клятвопреступник: король будет судить и вас, и королеву. Ему решать, помиловать вас или убить.
— Пусть так, — сказал Ланселот, — но помните, Гавейн: если я выйду из-под укрытия этих стен и встречусь с вами в битве, то будет самая жестокая схватка в вашей жизни.
— Горделивые слова — пустой звук. О моей госпоже королеве я не скажу ничего дурного, но вы ответьте мне, трус и предатель: за что вы убили Гарета? Мой брат любил вас больше, чем собственных братьев. Вы сами посвятили его в рыцари. Зачем вы убили того, кого любили?
— Я не стану искать оправданий, в этом нет смысла. Но клянусь именем Иисуса и верностью высокому Ордену рыцарей, я не хотел его убивать. Я бы охотнее убил моего дорогого кузена, сэра Борса. В сумятице я не разглядел и не узнал его, о чем горько сожалею, но такова правда.
— Ложь, Ланселот, — ответил Гавейн. — Вы убили его назло мне. В вашем сердце была злоба. Вот почему отныне и навеки вы — мой враг.
— Я сожалею об этом, Гавейн, но понимаю, что, пока вы так сильно гневаетесь на меня, между нами не будет примирения. Сам король не утихомирит вас, хотя я уверен, что он уже готов возвратить мне свою милость.
— Верьте, во что хотите. Много долгих лет вы пытались взять надо мной верх. Вы убили без счета храбрых и верных рыцарей.
— Говорите, говорите, Гавейн.
— Мне осталось сказать только одно: я не успокоюсь, пока вы не окажетесь в моих руках.
— Уж в этом-то я вам поверю. От вас мне пощады ждать не приходится.
Говорили, будто король Артур охотно простил бы королеву и вернул ей прежнюю милость, но Гавейн и слышать об этом не хотел. Потому-то он и принялся оскорблять Ланселота, называя его трусом и предателем, и подстрекал своих рыцарей поступать также. Он старался укрепить решимость короля.
Услышав выкрики Гавейна, рыцари Ланселота во главе с сэром Борсом и сэром Лионелем подошли к своему предводителю.
— Милорд, — обратился к Ланселоту сэр Лионель, — вы же слышите, как они вас оскорбляют! Как же вы терпите подобную наглость? Позвольте нам с товарищами выехать из замка и схватиться с этими глупцами. Исполните наше желание, коли хотите, чтобы мы и дальше служили вам. Вы ведете себя, сэр, так, словно боитесь врагов. Гавейн никогда не позволит королю Артуру примириться с вами, так бейтесь же за свою жизнь, бейтесь за свои права!
— Я не хочу встречаться с ними в поле, я не хочу никого убивать, но если вы и все прочие настаиваете… — и свесившись со стены, Ланселот крикнул Артуру и Гавейну: — Мои люди рвутся в бой. Ради спасения ваших жизней заклинаю: не вступайте в сражение!
— О чем вы говорите? — возмутился Гавейн. — Я принял сторону короля и потому выступаю против вас. И я пришел сюда отомстить за смерть двух моих братьев!
— Да будет так! Но предупреждаю: вы оба горько пожалеете о том, что решили вступить в бой.
Судьба оборачивается против короля
Войска были построены, рыцари вооружились, их кони стояли наготове. Сэр Гавейн отобрал отряд рыцарей, которым велел высмотреть на поле боя Ланселота, напасть на него и убить.
По сигналу товарищи сэра Ланселота выскочили из трех ворот замка и галопом устремились на врагов. Из первых ворот выехал сэр Лионель, из центральных — Ланселот, из третьих — сэр Борс. То был цвет рыцарства этой страны. И Ланселот приказал своим людям во что бы то ни стало щадить жизнь Артура и Гавейна.
Гавейн отделился от королевского войска, вызывая всех желающих на поединок. Сэр Лионель с радостью принял вызов, но Гавейн сразил его копьем. Лионель замертво пал на землю, и двое товарищей по оружию унесли его обратно в замок.
Завязалось общее сражение, многие в королевском войске погибли, хотя сэр Ланселот как мог оберегал Артура и Гавейна и тех, кто находился рядом с ними. Король явно искал смерти Ланселота, но рыцарь не собирался ему мстить. Он слишком уважал венценосца. А вот сэр Борс с копьем и коротким мечом напал на короля и сбросил его с коня.
— Сэр! — крикнул он Ланселоту. — Одним ударом я положу конец этой войне!
— Нет! Под страхом смерти запрещаю вам касаться его. Никогда не позволю убить или обесчестить короля, который посвятил меня в рыцари, — Ланселот подъехал к Артуру и любезно подсадил его на коня.
— Ах, господин мой король, — сказал он, — положите конец этому раздору! Не будет вам здесь чести. Я велел моим людям щадить вас и Гавейна, а вы подстрекаете своих преследовать и убить меня. Припомните, милорд, как я служил вам! Не кажется ли вам, что награда могла быть и получше?
Король уже сидел в седле, так что он молча поехал прочь. Но, отъезжая, он оглянулся и заплакал, умилившись мягкости и доброте доблестнейшего из рыцарей.
— О, если б Господу было угодно, чтобы эта война вовсе не начиналась, — прошептал он про себя.
Смеркалось, битва прекратилась сама собой. Обе стороны хоронили погибших и уводили раненых в безопасное место. Ночью кто спал, а кто молился, а с утра все вновь приготовились к битве.
Сэр Гавейн выехал вперед с огромным копьем наперевес. Сэр Борс тут же заметил его и решил отомстить за то, как Гавейн обошелся с сэром Лионелем. Оба противника наставили копья, закрылись щитами и помчались навстречу друг другу. Они столкнулись с такой силой, что оба рухнули наземь и, тяжко раненые, остались лежать.
Тут же началось общее сражение, и многие пали с обеих сторон. В сумятице боя Ланселот сумел вытащить сэра Борса и переправить его в укрытие, в замок. Но он по-прежнему избегал поединка с Артуром и Гавейном.
— Вы щадите двух своих злейших врагов! — крикнули ему сэр Лавейн и сэр Паломид. — Это вредит нашему делу. Или не видите, как они метят в вас копьями? Ответьте им тем же! Убейте их!
— Невмоготу мне сражаться против моего короля, — ответил им Ланселот. — Знаю, что сам себе врежу, и все же не могу себя принудить.
— Господин мой, — сказал ему Паломид, — вы-то их щадите, но они вас за это не поблагодарят. Если попадетесь им в руки, вы — покойник.
Ланселот понимал, что Паломид прав, а потому удвоил усилия и показал врагам свою мощь. Еще пуще распалился гнев Ланселота, когда он узнал о тяжелой ране своего племянника сэра Борса. В тот день сторонники Ланселота взяли верх, а кони ступали по самые щетки в крови. Но, тревожась о короле, рыцарь позволил его войску отступить в лагерь, а свое отвел в замок. В тот день был тяжело ранен сэр Гавейн, и королевские полководцы уже не так рвались в битву и поспешили отступить.
Мир заключен
Вести о междоусобной войне быстро распространились по христианскому миру и достигли ушей Папы. Святейший отец знал, что Артур — мудрый король, а Ланселот — благороднейший в мире рыцарь. И вот пастырь призвал епископа Рочестерского[164] и велел передать королю буллу, в которой повелевал ему восстановить брак с королевой и примириться с Ланселотом.
Епископ поехал из Рима в Карлайл и явился ко двору Артура. Там он предъявил Артуру папскую грамоту со свинцовой печатью. Артур прочел ее один, без советников, и не мог решить, как поступить. Он рад был бы примириться с Ланселотом, но сэр Гавейн не позволял сделать это. Гавейн разрешил бы королеве вернуться ко двору, но Ланселот, говорил он, никогда не обретет королевскую милость.
Итак, Артур призвал епископа Рочестерского и сказал ему, что королеве не будет предъявлено никаких обвинений, а Ланселоту предоставят пропуск, чтобы он мог безопасно доставить королеву ко двору.
Епископ поспешил в замок Веселой Стражи и передал эту весть Ланселоту. Он показал ему письмо, написанное почерком короля, и оттиск Большой Печати. Напомнил он ему и о том, каковы будут последствия, если рыцарь попытается удерживать у себя супругу короля.
— Милорд епископ, — сказал Ланселот, — я вовсе не пытался разлучить королеву Гиневру с королем Артуром. Единственное, о чем я думал, — спасти ее от костра. И благодарю Бога, что его святейшество вступился за нее. Я с большей радостью возвращу королеву ко двору, чем увозил ее. Если мне обещают безопасный проезд, а королеве — прежнюю свободу и честь, с меня этого довольно. Однако если королеве вновь станут угрожать, горе тогда королю.
— Этого не случится, — пообещал епископ, — вы же знаете, что все должны повиноваться Папе. И Артур тоже исполнит все ради спасения своей души.
— Да, король в собственноручном письме гарантирует мне безопасность. Передайте же ему вот что: на восьмой день я верну ему королеву. И вот еще что скажите: я всегда буду защищать эту прекрасную даму от любого рыцаря.
Епископ вернулся в Карлайл и передал королю ответ Ланселота. Узнав о верности и преданности своего рыцаря, Артур заплакал. На следующий день Ланселот призвал к себе сотню лучших воинов. Он одел их в зеленый бархат и той же тканью накрыл их коней, каждому рыцарю он велел взять в руки оливковую ветвь как знак мирных намерений. Королеву сопровождали двадцать четыре дамы, а с Ланселотом ехали двенадцать пажей в белых ливреях из бархата, отделанных драгоценными камнями и золотой нитью, и упряжь их тоже была отделана золотом. Никогда еще не было видано такой роскоши и блеска. Так они скакали из замка Веселой Стражи в королевский замок Карлайла, и все, кто видел эту процессию, плакали от радости, что королева возвращается. Въехав в ворота замка, Ланселот спешился и помог королеве сойти с коня. Он проводил ее в зал, где сидел на троне Артур, а вокруг собрались вельможи, в том числе сэр Гавейн. Ланселот и Гиневра приблизились к королю, и оба смиренно опустились перед ним на колени. Рыцари Артура прослезились при виде такого зрелища, но король сидел неподвижно и не произнес ни слова. Минуту спустя Ланселот встал, помог королеве подняться и заговорил:
— Глубоко чтимый государь, по велению Папы и по вашему королевскому приказу я привез к вам госпожу королеву. Достойно это и правильно — возвратить государыню ко двору. Если сыщется здесь рыцарь, который осмелится хоть в чем-то упрекнуть эту даму, я готов сразиться с ним в поединке и Божьим судом доказать ее чистоту и супружескую верность. Мой господин, вы прислушались к лжецам и клеветникам, и из-за этого между нами разгорелась вражда. А ведь были времена, когда вы меня хвалили и ценили, в особенности когда я сражался за королеву. Как же мог я не прийти на помощь, когда ей грозила смерть из-за меня!
Злые люди оболгали ее, и их зло пало на их же головы: милостью Божьей я смог разгромить рыцарей, явившихся с Мордредом и Агравейном в покои королевы. Они были вооружены и готовы к битве, а меня захватили врасплох и невооруженным. Королева позвала меня к себе, но едва я вошел к ней, как они примчались и назвали меня трусом и предателем.
— И они были правы! — крикнул Гавейн.
Ланселот обернулся к нему:
— Господин мой Гавейн, — негромко сказал он, — их неправота доказана их поражением и смертью.
— Право, право, сэр Ланселот, — заговорил, наконец, король. — Я не давал вам повода так обходиться со мной. Я чтил вас превыше всех прочих моих рыцарей.
— И я, и мои товарищи в свою очередь оказали вам больше услуг, чем кто-либо другой при этом дворе, — отвечал Ланселот. — Всякий раз я вызволял вас из опасностей, пешком и на коне спасал от врагов, на поединках, на турнирах и сражениях защищал вас. И вас, сэр Гавейн, я тоже не раз оберегал и спасал, — Ланселот примолк на миг и поглядел на былого друга. — Вспомните это, сэр, и вы вернете мне свое расположение, а с ним, я уверен, возвратится ко мне и королевская милость.
— Пусть король поступает как знает, — ответил Гавейн, — но что до меня, никогда между нами не будет прежней дружбы. Вы убили троих моих братьев, двух из них — когда они не были вооружены!
— Я бы Бога благодарил, надень они доспехи, — возразил Ланселот. — Тогда бы они остались в живых. Ни одного рыцаря я не любил больше сэра Гарета. Я любил его, ибо он любил меня, я любил его за отвагу и верность. Я сам посвятил его в рыцари и горько оплакиваю его смерть, тем более что есть и другая причина горевать: как только я узнал о его гибели, я понял, что теперь вы навеки станете моим врагом и восстановите против меня короля. Но именем Всевышнего клянусь: я убил ваших братьев не по своей воле, убил лишь потому, что не узнал. В злосчастный день они явились на поле безоружными, — Ланселот сделал шаг вперед и добавил: — Вот что я предлагаю вам, сэр Гавейн: если будет на то ваше одобрение и согласие короля, я пройду от Сэндвича до Карлайла в плаще с капюшоном, как простой мужик, и через каждые десять миль стану основывать монастыри, мужские и женские, где будут вечно возноситься молитвы за души Гарета и Гахериса. Церкви этих монастырей никогда не будут нуждаться в свечах и ладане, голоса монахов вознесутся хором в молитве за ваших братьев. Не лучше ли это для успокоения их душ, чем вечная вражда между нами? Чем поможет такая вражда?
Выслушав эти речи, все дамы и рыцари заплакали, заплакал и король Артур. Но Гавейн упрямо покачал головой:
— Слышал я ваши красивые слова и красивые посулы. Но вот что я вам скажу: король пусть делает что хочет, а я вас никогда не прощу. Если король примирится с вами, я не стану ему больше служить. Вы предали и его, и меня.
— Тогда я оправдаюсь в поединке с вами. Я отвечу вам копьем.
— Нет. Папа приказал обеспечить вам безопасный проезд ко двору и обратно — так тому и быть. Вы уедете отсюда, и никто не станет сражаться с вами. Но мы с королем решили осудить вас на изгнание. Вам предоставляется пятнадцать дней, чтобы покинуть королевство. Не вмешайся Папа, я бы сразился с вами сегодня и доказал вашу измену в поединке. И когда я отыщу вас, я свершу свою месть.
Ланселот горестно поник головой и не мог оторвать взгляда от земли.
— Я люблю эту благородную и христианнейшую страну больше самой жизни. Здесь я завоевал честь и славу. И теперь я должен покинуть королевство, хотя ни в чем не провинился? Лучше бы я никогда не приезжал сюда, чем быть изгнанным со стыдом и бесчестьем. Правдива старая пословица: фортуна изменчива, колесо ее неустанно вращается. Ни один город не устоит вечно. И ни одному человеку судьба не улыбается чересчур долго. Так случилось и со мной. Я постарался для славы Круглого стола больше всех прочих рыцарей, я сделал больше всех вас — а теперь вы меня изгоняете. Но вспомните, сэр Гавейн: я вправе мирно жить на своей собственной земле. И если вы, ваше величество, или вы, Гавейн, вторгнетесь в мои владения, я буду защищать их. И если вы, Гавейн, не уйметесь и будете обвинять меня в предательстве и преступлениях, я вам отвечу оружием.
— Делайте что хотите, — ответил ему Гавейн, — но уезжайте поскорее. И запомните: мы последуем за вами и разнесем по камешку самый крепкий из ваших замков. Камни его падут вам на голову.
— В этом нет необходимости, сэр Гавейн. Я встречусь с вами в открытом поле.
— Тогда довольно слов. Оставьте с нами королеву и покиньте двор. Надеюсь, конь у вас достаточно проворный.
— Знал бы я, что вы так меня примете, я бы еще подумал, стоит ли приезжать сюда с королевой. Будь я предателем, каким вы меня клеймите, я бы удержал королеву в замке Веселой Стражи, — обернувшись к Гиневре, сэр Ланселот сказал ей: — Мадам, ныне я должен навеки расстаться с вами и покинуть благороднейшее в мире собрание рыцарей. Молитесь за меня, как я буду молиться за вас. Если будут вас обвинять в каком-либо преступлении и вновь станут клеветать на вас, дайте мне знать — я вернусь и спасу вас, как делал и прежде.
На глазах у всего двора Ланселот поцеловал королеву и обратился к собравшимся:
— Если кто-то из вас хочет обвинить королеву в неверности, сделайте это сейчас.
Молчание.
Тогда Ланселот взял королеву за руку и подвел ее к королю. Все плакали от умиления, один лишь Гавейн оставался холоден. А уж когда Ланселот сел на коня и поехал прочь из Карлайла, плач стал всеобщим. И Ланселот грустил, возвращаясь в замок Веселой Стражи, которому отныне предстояло зваться замком Печальной Стражи. Так Ланселот навеки покинул двор короля Артура. Вместе со своими отважными рыцарями он вернулся в свое наследственное имение во Франции, в Пэи дю Солей, то есть Землю Солнца.