Однако переговоры, как мы знаем, были прерваны лишь в августе 1797 г., тогда как Баррас принял сторону республиканцев самое позднее к середине июля.
Встречается и третья гипотеза: Баррасу приходилось считаться с настроением армий, забрасывавших Париж жёсткими антироялистскими петициями {2037}. В то же время, как справедливо замечает сам Погосян, выдвинувший эту версию, солдаты начали активно выказывать свои республиканские симпатии ещё как минимум в феврале{2038}, а особенно угрожающим их тон сделался, когда различные подразделения армии Бонапарта стали принимать петиции по случаю 14 июля{2039}, то есть в Париже их могли получить явно уже после того, как Баррас совершил свой выбор.
На мой взгляд, царившие в армии республиканские настроения были лишь одним из обстоятельств, повлиявших на решение Барраса, в конце концов, у роялистов имелись свои генералы, пользовавшиеся популярностью в войсках. Другим было то, что Директору так и не удалось ни о чём договориться с агентами Людовика XVIII, в том числе и о личной безопасности, тогда как Веронская декларация не сулила цареубийцам ничего хорошего, а последующие документы никак не конкретизировали, какие оказанные королю услуги могут обеспечить прощение.
Значительно более важным мне видится то, что сам общий политический расклад летом 1797 г. не благоприятствовал планам сторонников монархии. Хотя они и пользовались поддержкой в стране и даже фактически одержали победу на выборах, антиреспубликанский государственный переворот мог стать реальностью, только если бы сторону заговорщиков принял либо Законодательный корпус, либо правительство. Однако среди членов Директории надеяться в этом плане Баррас смог бы лишь на одного Бартелеми: Карно поддержать роялистов не рискнул. К тому же во время переговоров с ним быстро стало ясно, что если он и присоединится к заговорщикам, то лишь в том случае, если смена власти будет проходить под его руководством, что Барраса, разумеется, не устраивало. В Советах сторонникам восстановления монархии также пока не хватало решимости.
Разыграть республиканскую карту казалось значительно проще. Можно было не менять Конституцию, Баррас хорошо знал несколько генералов (включая Бонапарта), готовых его поддержать, а Ларевельер и Ребель были не против образовать с ним достаточное для принятия решений большинство. Союз этот, правда, отнюдь не означал тесной дружбы или полного взаимопонимания: и Ларевельер, и Ребель постоянно боялись быть обыгранными Баррасом и наблюдали за его действиями с немалой подозрительностью.
Бартелеми и Карно предпочли принять сторону Советов. Первого усиление роялистов в общем и целом устраивало, а второй предпочитал оставаться на позициях законности и уважать выбор Франции. Ещё более осложняло ситуацию то, что Карно стал председателем Директории: хотя этот пост был по большей части техническим, и для принятия решения требовались подписи трёх любых директоров, должность председателя позволяла Карно легче инициировать запросы в Законодательный корпус и другие органы власти, а также выступать от имени правительства. Директория оказалась расколота: трое против двух.
Подробности взаимоотношений среди Директоров не были тайной для членов Законодательного корпуса. Промонархически настроенные депутаты осознавали, что создание так называемого триумвирата из Барраса, Ларевельера-Лепо и Ребеля таит для них непосредственную опасность. Но вот что именно собираются предпринять республиканцы, оставалось загадкой. Сценарий, по которому стали развиваться события несколькими месяцами позже, предусмотреть было трудно - ведь государственный переворот означал крушение Конституции III года, а значит, как казалось депутатам, и крушение самой Директории. К тому же, хотя идея использовать против несогласных войска витала в воздухе, от этого законодателей защищала та же самая Конституция - согласно ст. 69 Директория не имела права без разрешения Законодательного корпуса подводить войска к столице ближе, чем на шесть мириаметров (60 километров){2040}.
6 термидора V года (24 июля 1797 г.) Тальен попытался вразумить монархистов: в ожидании отчёта Директории о положении дел в стране он произнёс в Совете пятисот большую речь. По словам Тальена, это положение на начало легислатуры и на середину лета разительно отличалось. Тогда Франция одерживала победы на полях сражений, Австрия рада была подписать предварительный мир, Англия фактически оставалась в одиночестве, финансы на глазах укреплялись. Ныне же, говорил он, спустя три месяца переговоры с Австрией затягиваются и вот-вот могут быть прерваны, «раздутые требования» Англии заставляют продолжать войну, «доверие общества с каждым днём всё меньше».
Эффект этот непреложен. Что же стало его причиной? Мы просто испытываем неудачи? Наши ресурсы исчезли за то немногое время, что разделяет эти столь близкие эпохи? О, конечно же нет... {2041}
Видимо, не желая конфронтации с коллегами, Тальен говорил очень обтекаемо: во всех комитетах доминируют люди, «придерживающиеся практически единого мнения», отсюда проистекает невозможность высказать свою точку зрения так, чтобы её услышали, отсюда же и конфликты между исполнительной и законодательной властью.
Тальен не знал, что Баррас, уже склоняясь к тому, чтобы поддержать Республику, решил сыграть на опережение: он договорился о совместных действиях с генералом Гошем {2042}. Возглавив армию Самбры и Мёзы, в июне 1797 г. Гош отправился в Голландию, а затем начал заниматься подготовкой второй экспедиции в Ирландию.
Гош принадлежал к числу тех генералов, которые обладали в армии наибольшей популярностью. Более того, в своих письмах Директорам и министру полиции он постоянно призывал принять к сторонникам восстановления монархии самые суровые меры{2043}, подчёркивая при этом: «Если закон не способен их уничтожить, надо их поставить вне закона!» {2044} Лучший выбор для сложившегося в недрах Директории «триумвирата» трудно было себе представить. Вот как описывал его в своих мемуарах Ларевельер-Лепо:
Замиритель Вандеи обладал всеми качествами, присущими герою, - такому, какого рисует воображение обычных людей. Его рост, черты лица, умение себя держать выдавали в нём человека, привыкшего в равной мере нравиться и побеждать; в то же время во всей его внешности и в манере говорить проступали черты государственного деятеля. Казалось, что его чело увенчано тройным венцом - дубовым, миртовым и лавровым. Он умел заставить в точности выполнять свои приказы, не прибегая к принуждению: хотя он был величественным и суровым, одновременно он выказывал себя справедливым по отношению к каждому, всегда любезным и привлекательным {2045}.
О чём именно договорились Баррас с Гошем, подозреваю, так и останется неизвестным. Сам Гош в 1797 г. сговор отрицал, авторам мемуаров мы можем доверять лишь до известной степени, а историки, хотя и сходятся на том, что заговор, безусловно, имел место, трактуют его зарождение совершенно по-разному. А по самому сложному его аспекту - какими именно были планы заговорщиков - и вовсе стараются не высказываться. Крайне любопытной в этом плане представляется выпущенная по горячим следам книга весьма осведомлённого современника - А. Русселена де Корбо, работавшего одно время в министерстве внутренних дел и в администрации департамента Сена. Как полагает Русселен, план был следующим: Гош должен был издать обличающую роялистов прокламацию, в течение двух дней отправить её Директории в Париж, не позднее чем через пять дней начать движение на столицу и занять все заставы. В это время депутаты-республиканцы должны были арестовать депутатов- роялистов. На весь переворот отводились сутки{2046}. Но как бы ни было соблазнительно поверить в то, что планы заговора были именно таковы, проверить слова Русселена ныне, увы, невозможно.
Факты же таковы. В первых числах июля Гош отдаёт приказ нескольким подразделениям своей армии двигаться в сторону Бреста для погрузки на корабли и последующей отправки в Ирландию. Количество солдат, которых генерал планировал взять с собой, оказалось изрядным, поэтому они двигались разными дорогами, иначе оказалось бы невозможным обеспечить для них ночлег и пропитание.
Тем временем, чувствуя, что ситуация начинает пробуксовывать, клишьены попытались выйти на прямой контакт с Баррасом. Встретившись с несменяемым Директором, Симеон и Порталис, стоявшие у руководства Советами, вместе с Дюма и ещё несколькими депутатами постарались убедить его, что и Законодательный корпус, и многие французы склоняются к конституционной монархии. По словам Барраса, единственным препятствием было его отвращение к Карно, с которым он не готов был голосовать солидарно. Как казалось депутатам, они всё же сумели убедить Директора и в качестве первого шага предложили ему организовать смену министерства. Генерал К.Л. Петье, который считался креатурой Карно{2047}, должен был сохранить свой пост, Талейран - получить портфель министра иностранных дел, министр полиции Кошон занять место министра юстиции{2048}.
Данная интрига, как и многие другие планы Барраса, обладала двойным дном: реши Директор предать Гоша и встать на сторону роялистов, она обеспечивала ему ценных союзников; останься он верен своим планам, депутаты должны были передать Карно и Бартелеми, что Баррас на их стороне и тем самым спровоцировать министерский кризис.