{2063}. И вместо того чтобы обрушиться на Гоша в полную силу, депутатам то и дело приходилось подчёркивать:
И не приближение наших братьев по оружию может их [тревоги] вызывать, возвращение наших увенчанных лаврами детей всегда пробуждало в наших сердцах самые живые и самые нежные чувства любви, благодарности и патриотизма {2064}.
В конечном итоге и депутаты, и Директория предпочли сделать вывод, что поверили Гошу, тем более что генерал А. Ришпанс, непосредственно командовавший приблизившимися к столице войсками, заверил их, что понятия не имел о существовании «конституционного района» (по сути, он признался, что не читал конституцию){2065}. Законодательный корпус, правда, потребовал, чтобы войска в кратчайшие сроки были отведены от столицы, но и это распоряжение оказалось выполнено лишь частично.
Баррас же в полной мере осознал, что сделал ставку не на того генерала: мало того, что Гош не смог подвести войска к столице незаметно, он ещё и обманул Барраса, не желая признавать, что взял с собой в три раза больше войск, чем было условлено{2066}. В итоге Директору пришлось договариваться о поддержке с Бонапартом{2067}. Правда, «генерал вандемьер» отказался явиться в Париж лично: Бонапарт справедливо полагал, что в случае успеха аналог 13 вандемьера ничего не добавит к его популярности, тогда как провал может оказаться для неё фатален. Однако командующий итальянской армией согласился прислать вместо себя генерала П.Ф.Ш. Ожеро{2068}, который в итоге сыграл 18 фрюктидора примерно ту же роль, что ранее отводилась Гошу, с той лишь разницей, что Ожеро прибыл без собственных войск и был назначен командующим вооружёнными силами Парижа.
Хотя заговор с участием Гоша провалился, Баррас всё равно сумел извлечь из него пользу: те войска, которые не спешили возвращаться в армию Самбры и Мёзы (от десанта в Ирландию Гош к тому времени отказался), оказались в его распоряжении. Если верить картине, нарисованной одним из роялистских агентов в последний день июля, приказы об отступлении солдат из «конституционного района» отменены; Париж окружён войсками со всех сторон и в любой момент ожидают, что доступ продовольствия в столицу может быть прекращён; небольшая часть солдат в гражданской одежде проникла в Париж; командующий ими генерал Л. Лемуан также находится в городе, размещая своих людей и занимаясь сбором информации {2069}. «На самом деле, - справедливо отмечал Лефевр, - хотя Бонапарт и стал сообщником проведённой 18 фрюктидора операции, она попрежнему оставалась делом Гоша и его армии Самбры и Мёзы. Бонапарт не предоставил для неё войск, он отправил одного только Ожеро, а ведь Гош ещё и взял на себя труд снабдить войска командирами»{2070}.
Теперь «триумвират» ждал лишь окончания полномочий Карно в качестве председателя Директории. Когда 6 фрюктидора (23 августа) они истекли, и настал черёд Бартелеми занять этот пост, «триумвират» неожиданно потребовал голосования, по итогам которого победил проголосовавший сам за себя Ларевельер-Лепо{2071}.
Так до конца и не понятно, сформировался ли в Советах некий единый план противостояния исполнительной власти. 17 фрюктидора (3 сентября) Совет пятисот избрал комиссию для расследования финансовых злоупотреблений Директории, в которую входил и Пишегрю{2072}, однако она, по сути, не успела начать свою работу. Сюратто также пишет, что де Воблан на заседании 18 фрюктидора (4 сентября) должен был обвинить «триумвиров» в подготовке к перевороту{2073}. Сам де Воблан вспоминает об этом более уклончиво: планировалось его выступление о том, что Советы находятся в опасности {2074}. Все эти меры показали заговорщикам, что пора действовать.
«Триумвиры» нанесли удар первыми. 18 фрюктидора, на рассвете, были заняты войсками залы заседаний Советов, лидеры Законодательного корпуса и Бартелеми арестованы, Карно удалось бежать. В Париже было расклеено обращение к народу с сообщением об измене Пишегрю и о раскрытии широчайшего заговора. Оно чрезвычайно напоминало те апокалиптические картины, которые Конвент рисовал после 13 вандемьера; всё развивалось по уже отработанной схеме:
Заговорщикам ежедневно раздавалось оружие; весь Париж знал, что один из распространителей был арестован с документами, подтверждающими, что он уже раздал множество ружей; карты, помеченные словами «Законодательный корпус» и буквой «Р», распространялись, чтобы заговорщики, выбранные дабы нанести удар в спину Директории и верным делу Народа депутатам, могли узнать друг друга.
Большое число эмигрантов, душителей Лиона, разбойников из Вандеи, привлечённых сюда роялистскими интригами [...] атаковали охрану исполнительной директории, но бдительность правительства и командующих вооружёнными силами свела на нет их преступную попытку. Исполнительная директория представит на суд Нации подлинные свидетельства, касающиеся действий роялизма. Вы содрогнётесь, Граждане, какие заговоры плелись против безопасности каждого из вас, против вашей собственности, против самых дорогих вам прав, против самого святого, чем вы владеете, и вы сможете оценить размах катастрофы, от которой отныне вас может спасти лишь сохранение вашей действующей конституции{2075}.
19 сентября те депутаты, которые не находились под стражей или в бегах, приняли закон об аннулировании выборов в 49 департаментах из 98. 53 депутата и оба Директора подлежали депортации (в реальности смогли арестовать лишь незначительное число депутатов). В общей сложности Советы покинуло 177 депутатов, были кассированы и многие выборы местного масштаба, включая избрание судей{2076}. Отменённые законы против эмигрантов и священников вводились в действие и ужесточались. В последующие дни было закрыто 42 газеты, а их руководство также подлежало депортации.
В чём же были причины того, что роялисты не сумели воспользоваться открывавшимися перед ними возможностями? Мне здесь видится совпадение во времени и взаимовлияние нескольких факторов.
Первый - весь полученный в годы Революции опыт говорил депутатам о том, что гораздо безопаснее подождать, в какую сторону качнутся чаши весов. За пределами известных роялистов, таких как Имбер-Коломе или Барбе-Марбуа{2077}, монархистам было очень сложно понять, кто является их союзниками и на что именно те готовы решиться. Даже некоторые члены Клуба Клиши оставались на республиканских позициях. Неспешный путь, по которому пойдёт Наполеон, - от Консульства к Империи - позволит заручиться поддержкой таких политиков, но для организации Советами государственного переворота в 1797 г. отсутствие определённости представляло непреодолимое препятствие.
Большинство депутатов не спешило признаваться коллегам в своих промонархических взглядах. До какой степени доходила эта скрытность, показывает следующий эпизод. Дюма, бывший тогда членом Совета пятисот, вспоминал, что генерал Моро под большим секретом сообщил ему о попавших в руки Директории бумагах, компрометировавших Пишегрю. Не имея права разгласить тайну, Дюма пытался намекнуть Пишегрю, что о его переговорах с Людовиком XVIII известно правительству, а генерал делал вид, что не понимает, о чём идёт речь {2078}.
Логика Пишегрю понятна: Дюгон, на основе изучения переписки президента де Везэ и ряда других агентов приходит к выводу, что до 18 фрюктидора генерал постоянно колебался, но в итоге так и не предал Республику и не заключил никаких соглашений с Людовиком XVIII. Скорее всего, он просто избегал роялистских агентов, особенно после того, как был избран в Законодательный корпус, и окончательно перешёл на сторону короля только после переворота{2079}. В схожем русле шли и мысли Дюма:
Я остался уверен, что у него нет никакого сформировавшегося плана, что он отказался от своих старых проектов с тех пор, как оставил командование армией, и ограничивался лишь тем, чтобы выиграть время и скрыть затруднительное положение, в котором он находился, от пылких людей, веривших, что найдут в нём могущественного союзника...{2080}
Весьма характерно в этом плане, что современники оценивали успех на выборах сторонников монархии куда скромнее, нежели историки. По оценке д’Андре, они так и не получили решающего преобладания в Советах, особенно в Совете старейшин: из 750 депутатов роялистами, по его мнению, были около 200, причём только 80 из них - сторонниками возвращения Людовика XVIII. Число сторонников Директории он также оценивал примерно в 200 человек {2081}.
Вторым фактором стала невозможность для монархистов договориться с республиканцами, которые в других условиях могли бы стать их союзниками. Дюма рассказывает о беседе с Трейаром, бывшим секретарём Месье и будущим Директором, который в то время пользовался большим влиянием в Совете пятисот. Трейар заверил, что считает друзей Дюма честными и способными людьми и был бы не против поработать вместе. Вот только, будучи цареубийцей, он понимает, что друзья Дюма его и его товарищей рано или поздно погубят, что и заставляет их быть непримиримыми врагами