В итоге от принятия декларации всё же решено было отказаться. Курвуазье доказал{2316}, что в таком документе придётся, так или иначе, обрисовать общие очертания если не будущего государственного устройства, то хотя бы временного порядка управления страной. Но для этого хорошо было бы заранее представлять себе этот порядок от начала и до конца, включая те детали, о которых ничего не говорилось в данных ранее инструкциях{2317}. Так появился на свет комплекс из двух десятков разнородных документов - мемуаров, пояснительных записок, проектов деклараций, ордонансов и эдиктов, затрагивающих все сферы жизни общества{2318}. Труд был закончен к концу осени 1799 г., причём часть текстов написана уже после переворота 18 брюмера, поскольку истинное его значение эмигранты осознали далеко не сразу.
Своеобразным эпиграфом к этому собранию документов могут послужить слова самого Курвуазье:
Монархия разрушена до основания, однако это разрушение имеет место лишь фактически, но не юридически. Фактически, сегодня не существует ничего из того, что было в 1789 году, юридически же все, что было в ту эпоху, существует и по сей день. Таким образом, необходимо, чтобы Король упразднил то, что не должно быть восстановлено, и Королю необходимо изменить то, что не должно возродиться в прежнем виде. Одним словом, былые законы, былые обычаи повлекут за собой, наряду со всеми присущими им пороками, все былые институты, которые новые законы не упразднят и не изменят.
Отсюда проистекает нынешняя необходимость реформ, если Король действительно их желает. И сколь же долгий путь лежит перед ним! Реформы управления диоцезами, управления провинциями, судебной администрации, финансового ведомства, налоговой системы, военной сферы, реформы во всех областях законодательства{2319}.
Теоретическая часть оказалась относительно невелика, Курвуазье изложил её в двух текстах, являющихся проектами обращений («Adresse») от имени короля{2320}. Прежде всего, выражалась уверенность, что французы успели разобраться в сути республиканской власти:
Уже долгое время Республика предстает перед вашими глазами лишь как отвратительная и кровавая химера; уже долгое время она напоминает вам лишь о злодеяниях, предлогом для которых она стала, и бедах, которые вам пришлось претерпеть{2321}.
А ныне, отмечалось в обращении, написанном после 18 брюмера, она и вовсе превратилась в «бесплотный призрак», «памятные дни 9 и 10 ноября уничтожили последнее, что от нее оставалось».
Основные цели королевской власти обозначались весьма лаконично: «Простить, восстановить умеренную мудростью монархию (monarchie sagement tempérée), исправить злоупотребления и предотвратить их возвращение»{2322}. Общие очертания нового порядка также должны были, в первую очередь, навести на мысли о готовности монарха к компромиссу:
Мы внимательно и беспристрастно изучим как древние учреждения, чтобы отменить те из них, которые оказались порочными, так и новые институты, чтобы сохранить те, которые полезны; и из этого мудро составленного соединения старого порядка и порядка нового возникнет во всех областях управления такое положение вещей, которое, не затрагивая принципов Монархии, станет наилучшим для блага государства. Так мы заставим даже саму революцию послужить ко всеобщей пользе, чтобы она, по крайней мере некоторым образом, компенсировала причиненный ею непоправимый вред{2323}.
Осознавая, что имеющейся в распоряжении двора информации не достаточно, чтобы выстроить полноценную схему будущего государственного устройства страны, королю предлагалось заявить:
Французы, верьте, что эти обещания продиктованы нам справедливостью, поскольку не думаете же вы, что они вырваны у нас необходимостью. Однако, находясь вне нашей страны и столь далеко от наших границ, мы не можем облечь их [эти обещания] в форму законов: мы сумеем сделать это, лишь когда воцарятся мир и порядок; окутывающая нас тьма позволяет нам лишь обозначить общие очертания планов, но не позволяет детализировать наши идеи и предписать способы их реализации на практике...{2324}
В связи с этим предполагалось установление на переходный период временного режима, а лишь затем «возведение здания реставрации [...] на фундаменте, который обеспечит ему вечное существование».
Таким образом, составленные Курвуазье проекты обращения короля к французам перекидывали мостик к идее, которую Людовик XVIII вынашивал долгие годы: основой для будущего режима должны были стать фундаментальные законы французской монархии. Об этом говорилось ещё в Веронской декларации, и лорд Макартни докладывал в Лондон в августе 1795 г.:
Что же касается древней конституции Франции, он смотрит на нее практически с тем же почтением, с каким лорд Кок{2325} относится к обычному праву (common law) - мудрость веков, торжество разума и т. д. и т. п., и он рассматривает ее как единственно возможную форму правления, подходящую для французской нации и способную контролировать ее импульсивность{2326}.
Макартни передавал слова короля о том, что эта конституция
в надлежащей и сложившейся форме восходит ко временам Филиппа Красивого, а те несовершенства, в которых её обвиняют, изначально не были её неотъемлемой частью, они являются её нарушениями, которые
ни один конституционалист так не стремится исправить, как он сам. Он также добавил, что, поскольку Франция не остров, а континентальная держава, ей требуется армия для защиты её протяжённых границ, и абсолютно необходимо, чтобы государь обладал сильной и обширной властью{2327}.
Тезис довольно неожиданный, поскольку до Филиппа IV, который правил на рубеже XIII-XIV вв., сложилось относительно небольшое количество фундаментальных законов, таких как наследование короны, право первородства и переход трона по мужской линии, да и то последнее очень условно: вопрос стал актуальным лишь в царствование его преемника, Людовика X. Поскольку Людовик XVIII историю отлично знал, столь ранняя дата была названа им явно неспроста. По всей видимости, это оставляло руки короля развязанными, ведь любое более позднее наслоение всегда можно было посчитать «нарушением». Впрочем, в полном согласии со словами короля, Ф. Козанде и Р. Десимон полагают, что «салический закон - это единственный фундаментальный закон и что сопутствующие ему принципы (в том числе неотчуждаемость домена), которые юристы также привыкли считать фундаментальными, представляют собой логические следствия закона о наследовании»{2328}.
Заявив в Веронской декларации о своей приверженности древней французской конституции, король сразу же столкнулся с тем, что его слова были истолкованы как стремление вернуться к Старому порядку во всей его полноте. Это повлекло за собой необходимость попытаться объяснить, что он, собственно, имел виду. Уже в феврале- марте 1796 г. в инструкции графу де Мустье и другим своим главным агентам Людовик XVIII вменил им в обязанность донести до поданных: «Его Величество глубоко верит в то,
1° что все виды конституции, которые покоятся на новых основаниях, чья прочность не проверена временем, неизбежно подвержены потрясениям, которые влекут за собой противоречивость и неясность, особенно если они принимаются в бурные времена под влиянием духа факций,
2° что самое торжественное обещание исправить недостатки монархии может вызвать доверие только на время его царствования, а обещания принять установления, которые предотвратят возвращение этих недостатков, будет недостаточно, чтобы успокоить общественное мнение, которое полагает не менее важным восстановление постоянной конституции,
3° что абстрактные заверения в восстановлении умеренного монархического правления, как и сама «умеренная монархия», которую требуют различные факции в надежде одержать верх и даже некоторые верные, но мало просвещённые подданные, могут быть интерпретированы по-разному{2329}.
Кроме того, агенты должны были заверить, что «в намерения Короля никогда не входило возвращение подданных к тому, что называют Старым порядком». Его цель - не Старый порядок, а древняя конституция, которая «обеспечит им счастье». Аналогичные мысли повторялись монархом и в инструкциях другим агентам{2330}.
Чтобы убедить принца Конде в необходимости принять его идеи и планы, в том же 1796 г. Людовик XVIII обращается к нему с подробным письмом, объясняющим занятую им позицию{2331}. По словам короля, у него есть три варианта. Первый - «отказаться от Конституции, следуя тем предложениям, которые мне будут сделаны», второй - «отказаться от неё по собственной инициативе, предложив её изменить». По мнению монарха, оба варианта означают согласиться «на законы, тягостные как для моих подданных, так и для меня самого». Третий - «придерживаться, как я и провозгласил в декларации, древней конституции». Этот вариант «неизмеримо более благородный», но проблема в том, что древнюю конституцию не отличают от Старого порядка.
Об этой конституции есть лишь два различных мнения. Одни говорят, что она противоречива, порочна, подвержена благоприятным для деспотизма интерпретациям и необходимо её реформировать. Другие идут ещё дальше, они отрицают само её существование и говорят, что необходимо её написать.