Впоследствии, уже после Реставрации, Людовик XVIII по-прежнему не раз выказывал стремление ассоциироваться со своим знаменитым предком{2635}. Достаточно сказать, что портрет Наполеона на ордене Почетного Легиона был заменен именно портретом Генриха IV. В королевском ордонансе от 19 июля 1814 г. говорилось: «Сохраняя эту институцию для нас и наших преемников, мы превращаем её в наше собственное творение, и мы убеждены, что имя Генриха IV, которое не произносит без умиления ни один француз, сделает её ещё более ценимой нацией, которой этот государь столь славно управлял»{2636}.
Несмотря на всю любовь Людовика XVIII к образу Генриха IV, король, безусловно, осознавал, что эта маска не так хорошо подходит к его лицу, как хотелось бы. Оставаясь на сцене практически в одиночестве, вынужденный играть одновременно все ипостаси Генриха, король нередко чувствовал усталость и раздражение. Иногда казалось, что в этом виновато время, всё же он жил не на рубеже XVI- XVII вв. Со времен Генриха IV ситуация значительно изменилась, напишет он однажды принцу Конде: тогда армии и с его стороны, и со стороны Лиги были немногочисленны, с обеих сторон воевали дворяне. Теперь же под ружьём 120 000 человек, и все офицеры - ничтожества{2637}. Однако, наверно, самое показательное в этом плане письмо он отправит из Вероны 9 января 1796 г. Екатерине II:
Но первое, самое главное - это вырвать меня из бездействия, Ваше величество знает, что испытывает моя душа; повсюду, где идут бои, мои верные подданные проливают за меня свою кровь, а я остаюсь праздным! И самолично я так ничего и не сделал для своего дела! Когда прошлогодняя военная кампания сулила счастливый исход, я обратился к Британскому правительству с несколькими просьбами обеспечить мою транспортировку на берега Бретани или Вандеи, однако мне ответили, что моя жизнь слишком ценна, чтобы подвергать ее такому риску. Моя жизнь слишком ценна! О, если бы я обратился с такой просьбой к Екатерине II, она ответила бы мне: иди, сын Генриха IV, и будь его достоин (aller l’imiter). Что же, Мадам, Ваше Величество всё ещё может мне так ответить, предписав ввести в бой её войска и потребовав в то же время, чтобы я отправился вместе с ними{2638}.
Аналогии с Генрихом IV были, пожалуй, самыми популярными, но принц Конде не случайно, как мы видели, упоминал и Людовика XII. Король писал ему в июне 1795 г.:
Их [моих подданных. - Д. Б.] любовь - моё первейшее желание, и я надеюсь, что придёт день, когда, отвоевав, как Генрих IV, моё королевство, я смогу, как Людовик XII, заслужить титул Отца своего Народа{2639}.
В определённом смысле образ Людовика XII был доведённой до идеала одной из ипостасей всё того же Генриха IV В «Краткой истории века Людовика XV» Вольтер писал: «Люди так долго управлялись свирепыми зверями, которых сменяли такие же свирепые звери, за исключением, возможно, нескольких лет при Святом Людовике, Людовике XII и Генрихе IV»{2640}. Людовик XII остался в истории не только как хороший правитель, при котором королевство процветало. Он был именно «отцом народа», и Людовику XVIII это чрезвычайно импонировало.
Сам этот почётный титул был присужден Людовику XII в 1506 г. сразу за три заслуги: мир, на четверть уменьшенная талья и судебная реформа. Небезынтересно, что хотя этот титул явно напоминает о римском pater patriae, слово «отечество» было заменено на «народ». Л. Авезу предполагает, что причина этого проста: термин «отечество» отсылал к географической категории, а «народ» - к политической, которая в пространстве вполне могла расширяться. Генуя, Милан, Бретань - все эти территории ещё ожидали интеграции в королевство{2641}.
Развиваясь, образ корректировался и видоизменялся. В литературе XVII-XVIII вв. нередко встречались противопоставления Людовика XI - короля-деспота, воплощавшего в себе стремившуюся к абсолютизму королевскую власть, и Людовика XII, воплощавшего мир, прощение, снисходительность, доброту. Так, в «Диалогах мертвых» Фенелона, когда Людовик XI спрашивает Людовика XII, как тот управлял его королевством, то слышит в ответ: «Абсолютно иначе, нежели ты. Ты заставлял себя бояться, я заставил себя полюбить. Ты начал с того, что обложил народ налогами, я же уменьшил их. Я предпочёл облегчение для народа победе над врагами»{2642}. Вольтер в своей «Генриаде» также подчёркивал отличие Людовика XII от всех остальных французских королей:
Это король, которого нашим предкам даровали благосклонные небеса,
Вместе с ним на троне восседало правосудие.
Он часто прощал, он царил над сердцами,
И осушал слёзы своих подданных [...]
О, дни! О, нравы! О навеки памятные времена!
Народ был счастлив, а король покрыт славой:
Каждый вкушал плоды прекрасных законов.
Вернитесь же, счастливые времена, при другом Людовике!{2643}
Поэма, напомню, была опубликована в 1726 г., вскоре после окончания эпохи Регентства.
Историков нередко поражает, что образ Людовика XII столь долго продержался в национальной памяти, ведь, пишет один из них, «если какой государь и кажется всемерным воплощением характера атонального, нейтрального, скучной посредственности, так это, без сомнения, Людовик XII»{2644}. По всей видимости, этот король оказался особенно востребован в «эпоху перемен», реформ, усиления королевской власти. В 1784 г. Французская академия даже устроила конкурс на лучшее похвальное слово Людовику XII; именно оно принесло первый литературный успех Б. Бареру{2645}.
Как показывают предреволюционные дебаты, не менее актуальным оказался этот образ и при обсуждении налоговой реформы. Историки отмечают, что во времена правления Людовика XVI также предпринимались настойчивые попытки поставить его в один ряд с Людовиком XII и Генрихом IV, а на одном из медальонов с изображениями этих королей прямо было указано: «XII плюс IV будет XVI». Их называли «три государя, больше всего сделавших для своей страны», «три монарха, которые занимались бедностью своих подданных». Тем самым и Людовик XVI становился в некотором роде «отцом народа», в 1789 г. при его въезде в Париж это было даже зафиксировано на транспаранте с надписью: «Отец французов, король свободного народа». Существовал и проект памятника Людовику XVI с надписью на постаменте: «Людовик Шестнадцатый, Отец французского народа»{2646}.
Впрочем, и после начала Революции фигура Людовика XII оставалась не менее популярной. В январе 1790 г. в театре Пале-Руаяль была поставлена «героическая и национальная» пьеса «День Людовика XII». Её автор тоже нам хорошо знаком, это Колло д’Эрбуа. Месяцем позже своё творение «Людовик XII, отец народа» представит Ш.Ф. Ронсен, в будущем генерал, эбертист, он взойдёт на эшафот во времена Террора. Сразу две пьесы, посвящённые этому королю, появятся и год спустя: «Ужин Людовика XII» и «Солдат Людовика XII»{2647}. А 12 февраля 1792 г. один из депутатов Конвента даже предложит поместить в Пантеон двух французских королей - Людовика XII и Генриха IV{2648}.
Как образ вспомогательный, Людовик XII возникает под пером своего потомка не часто, однако явно для него важен. Так, в мемуаре «Об обязанностях короля» Людовик XII приводится как пример государя, верного своему слову{2649}. При этом не только сам Людовик XVIII, но и его современники проводили параллели между ним и Людовиком XII. Бывший член Учредительного собрания, академик П.-Л. Рёдерер, анализируя установления обоих королей, отмечал: «Людовик XII первым ограничил королевскую власть, Людовик XVIII увековечил эту практику»{2650}. «Возвращение Людовика XVIII подарило Франции нового Людовика XII»{2651}, - не скрывал своего восторга другой автор.
По всей видимости, значение этого образа для короля было известно и другим эмигрантам. Один из них, Гильерми, получив от Людовика должность рекетмейстера и узнав в 1799 г. о грядущей свадьбе герцога Ангулемского и Марии-Терезы, решил не упускать такой случай, чтобы подчеркнуть собственную значимость, и обратился с прошением:
Когда Людовик XII выдавал замуж свою дочь, Мадам Клод, за герцога Ангулемского (ставшего Франциском I), он пригласил всех депутатов от трёх сословий подписать в Туре контракт (1506). В тот момент, когда Ваше Величество будет выдавать замуж принцессу за наследника трона, не хочет ли Ваше Величество, признавшее меня письмом от 13 ноября 1793 г. депутатом Генеральных штатов королевства, оказать моим избирателям ту же честь?{2652}
Эта привилегия была ему дарована.
Наконец последний образ короля-предшественника, о котором хотелось бы упомянуть, - это образ Людовика Святого, также очень типичный для XVII-XVIII вв. «Культ Святого Людовика до XVII в. играл вторичную роль, он стал насаждаться с приходом новой династии. В 1601 г. имя Людовик получил дофин, - напоминает Л. Бели. - В 1618 г. монархия объявила Святого Людовика “покровителем и защитником Франции”, подчёркивая существование “семейных и королевских сверхъестественных сил, в которых сливаются святость и суверенитет”, если следовать формуле историка Бруно Невё. На протяжении всей жизни Людовик XIV помещал под покровительство святого короля созданные им институты: так, Дом Инвалидов был построен вокруг церкви Св. Людовика, а в Сен-Сире располагался институт Святого Людовика и военный орден Св. Людовика». Если же посмотреть шире, то, что в венах французских королей текла кровь святого, отличало их от всех других королевских домов и наделяло сверхъестественными силами и добродетелями