.
Дважды - в 1774 и 1781 г. - при дворе ходили разговоры о беременности Мадам, а граф Прованский даже подбирал воспитательницу для своих детей. В 1781 г. скорое рождение у принца наследника казалось настолько реальным, что Мерси д’Аржанто не на шутку встревожился{2720}. По крайней мере ещё один раз, в 1779 г., слухи о том, что жена графа Прованского ждёт ребёнка, появились в европейских газетах, и Марии-Антуанетте даже пришлось специально писать матери по этому поводу, заверяя императрицу, что всё это было лишь «гасконадой» со стороны Месье{2721}. Отражали ли эти разговоры реальное положение дел?{2722} Так или иначе, они работали на образ, и не случайно, видимо, Мария-Антуанетта не сомневалась, что информация в газеты просочилась с подачи её деверя.
Несмотря на то что Месье при каждом удобном случае изображал из себя счастливого мужа, он уже примерно к 1770 г. отдалился от жены, и их брак едва ли был удачным. В 1789 г. Мадам напишет, что «он был хозяином в моём доме, но не был хозяином моего сердца, никогда им не был»{2723}, однако даже к этому времени в её личных письмах очень мало жалоб на Месье, и, напротив, она рассказывает, как муж заботился о ней, когда она болела. В 1791 г. Мадам отправилась в эмиграцию в тот же день, что и Людовик-Станислас, но проследовала к родителям. В 1793 г. супруги ненадолго встретились в Турине, однако отец принцессы не хотел подвергать себя опасности, оставляя зятя в своём королевстве. К этому времени относится ее характеристика, данная по просьбе английского посла в Турине: «У неё есть ум, но нет характера»{2724}. В 1796 г. победы французских войск заставили покинуть Турин и Марию-Жозефину. Через некоторое время выяснилось, что она может вернуться, но отец поставил ей ультиматум: он был готов её принять, если королева отошлёт мадам де Гурбийон{2725}. Отказавшись, Мария-Жозефина нашла убежище в Швейцарии{2726}, откуда затем переехала в Баварию и, наконец, в Богемию.
С Людовиком XVIII она воссоединилась только в Митаве, когда Павел I согласился на её пребывание на территории империи и даже оплатил дорогу. Едва ли король сильно переживал из-за долгого отсутствия супруги. Как докладывал в Лондон лорд Макартни в 1795 г.:
Он регулярно, раз в неделю пишет своей Королеве, но что мне кажется достаточно показательным, я никогда не слышал, чтобы её имя упоминали ни он сам, ни те, кто его окружает{2727}.
Часть этих посланий сохранилась{2728}, их тон очень дружеский, любезный, а временами даже нежный. Тем не менее, узнав, что жена собирается приехать в Митаву с мадам де Гурбийон, Людовик XVIII был вне себя. 31 мая 1799 г. он писал Марии-Жозефине:
Если мои настоятельные просьбы, если наша дружба ничего не значат для вас, если вы решили пойти на то, чтобы скомпрометировать меня в глазах императора России [...] клянусь вам, что ноги её не будет в этом замке, и что меня не волнует, какие распоряжения отдал император на сей счёт{2729}.
Сцена, которую устроила королева, когда была разлучена со своей чтицей, выходила далеко за рамки приличий. Позднее граф де Сен-При вспоминал:
Чтицей Королевы была мадам Гурбийон, деспотически ею управлявшая. Король побаивался эту женщину и хотел от неё избавиться, он даже просил императора Павла задержать её за границей. Но приказ не успел к тому времени, когда Королева въезжала на территорию России. Мне показалось, что Король весьма обеспокоен этим незначительным делом. Я посоветовал ему обратиться к губернатору, и всё прошло успешно. Мадам Гурбийон была арестована на въезде в Митаву и тут же выслана в Вильно. Королева узнала об этом, была очень возмущена и с тех весьма сурово со мной разговаривала{2730}.
В начале 1800 г. Мария-Жозефина вновь оставит мужа и отправится на воды в Германию.
Поскольку детей у супружеской четы не было, ещё в Версале пошли сплетни о мужской несостоятельности графа Прованского. Чтобы их пресечь, демонстрации привязанности к жене и слухов о её беременности явно было недостаточно. Нужны были разговоры о галантных победах, тем более что внешность Месье также вызывала сомнения в том, что он может нравится женщинам. «Месье стал
огромным, как бочка»{2731}, - напишет одна из современниц уже в 1775 г. Другой придворный отмечал, что граф Прованский нередко болел и вынужден был даже в молодости прибегать к снадобьям для улучшения циркуляции крови{2732}.
Около 1780 г. внимание принца привлекла умная, грациозная и смешливая Анна Жакоб Номпар де Комон Ла Форс (Caumont La Force), дочь Бертрана Номпара де Комон Ла Форса, первого камер- юнкера графа Прованского в 1771-1773 гг. Отец умер, когда ей было 20 лет, мать служила придворной дамой графини Прованской, а затем стала воспитательницей детей графа д’ Артуа. В 1776 г. Анна вышла замуж за дворянина генуэзского происхождения Франсуа Мари Армана, маркиза де Пиовера (de Piovera), графа де Бальби (de Balbi). Через некоторое время она рассталась с мужем из-за его психического расстройства, и в конце концов он был отправлен в психиатрическую клинику в Санлисе. Правда, при дворе судачили, что муж застал её с другим мужчиной и хотел убить их обоих и даже ребёнка, но графиня воспользовалась своими связями для того, чтобы объявить его умалишённым{2733}.
В июле 1780 г. графиня Прованская неожиданно для всех назначила де Бальби, недавно расставшуюся со своим мужем, своей придворной дамой, что привело к конфликту и в её окружении, и при дворе в целом, поскольку семейство де Ноайлей было задето этим назначением{2734}. Пошли даже слухи о том, что мадам де Бальби была любовницей графини Прованской{2735} (или, как деликатно писала автор одних мемуаров, в отношении мадам де Бальби «Мадам разделяет предпочтения своего именитого мужа, не знаю лишь, до какой степени»{2736}). Мерси отмечал, что это очень сильно повредило принцессе в глазах общественного мнения, а когда через пару месяцев последовало новое назначение, король вынужден был напомнить Мадам, что кандидатуры дворян на такие должности должны с ним согласовываться{2737}.
Одна из современниц, видевшая де Бальби при дворе, напишет впоследствии:
Она вызывает много споров, одни разглядывают её, другие не замечают, и все очень горячатся, нападая на неё или же её защищая. Она не женщина-политик, она симпатичная женщина; хотя она и не очень красива, она полна грациозности и привлекательности, но в особенности фривольности. Её весёлость неиссякаема, так что люди не очень щепетильные постоянно ищут её общества. Её многие любят, сами не зная, почему; но, без сомнения, за эту самую весёлость. Повсюду говорят о её элегантности и хорошем вкусе{2738}.
Другой мемуарист скажет: она была «некрасива, с прекрасными глазами, ужасными зубами, необычайным умом, полным острот и естественности»{2739}.
Связь графа Прованского с мадам де Бальби вызывала у очевидцев двойственные чувства. Месье вёл себя в лучших традициях французского двора: он поселил де Бальби в Малом Люксембурге, добился для неё покоев в Версале, разбил для неё в Версальском парке отдельный садик, зарезервировал апартаменты в ещё одном своём владении, замке Брюнуа. И всё же при дворе находились люди, сомневавшиеся в наличии, собственно, любовной составляющей и полагавшие, что Месье был очень привязан к своей супруге и дарил мадам де Бальби лишь свою дружбу{2740}. «Мадам Бальби завладела, скорее, его разумом, нежели его чувствами»{2741}, - напишет один из современников. Другая же современница сравнит впоследствии де Бальби с лошадьми, которых принц покупал, но никогда на них не взбирался, и добавит, что Месье «был невинен, как Ориген»{2742} - сомнительный комплимент при том, что Ориген оскопил себя в порыве благочестия. Эти отношения не раз становились и предметом придворных сплетен. Рассказывали, к примеру, что однажды граф Прованский устроил мадам де Бальби скандал из-за того, что ходило много слухов о её вольной жизни, и заявил, что жена Цезаря должна быть вне подозрений. «Прежде всего, вы не Цезарь, - якобы ответила де Бальби, - и вы отлично знаете, что я никогда не была вашей женой»{2743}.
Их роман развивался с переменным успехом, в эмиграции они также первое время были вместе. Как вспоминал один из современников,
она вмешивалась во всё. Не имея возможности продавать значительные должности, которых более не существовало, она продавала ничем не подкреплённые титулы той толпе безумцев, которые, эмигрировав из своего отечества, полагали, что, купив на остатки своих состояний почести со скидкой, они со дня на день вернутся во Францию, окружённые блеском своих недавних приобретений.
За это многие её ненавидели, и такое «поведение отбрасывало плачевный отблеск на её любовника»