{555}, либо, рассказывая о Термидоре, вовсе обходят эту щекотливую тему{556}.
Одним словом, реальное решение проблемы видится мне возможным лишь после появления капитальных, основанных на архивах трудов, посвящённых конкретным депутатам{557}. Однако и сейчас можно сказать, что подозрения, высказанные в адрес некоторых названных выше членов Конвента, кажутся не лишёнными оснований.
Например, в отношении Ж.Ж.Р. Камбасереса. При Термидоре он трижды избирался в Комитет общественного спасения, а впоследствии стал консулом, канцлером Империи и герцогом Пармским. Матьез цитирует письмо Малле дю Пана от 16 апреля 1793 г.: «Я знаю, что его стремления и тайные помыслы имеют роялистский характер» {558}. «Я совершенно не удивлен, что Камбасерес - один из тех, кто стремится к возвращению королевской власти, - писал 10 октября 1795 г. граф д’Антрэг {559}, создавший во Франции сеть осведомителей, работавших сразу на несколько европейских дворов. - Я был знаком с ним и нередко с ним виделся. Это весьма умный человек, и если что меня в нем и удивляло, так это то, что он подчиняется людям, которыми наверняка командовал бы в другие, не ослеплённые страстями времена»{560}. Английская разведка также сообщала, что «Камбасерес может быть полезен для реставрации монархии»{561}.
Российский поверенный в делах в Генуе А.Г. Лизакевич докладывал в Петербург: 12 апреля 1795 г. Камбасерес обронил, «что если во Франции когда-нибудь и понадобится король, то нужно, чтобы им стал принц Генрих Прусский»{562}. В перехваченной позднее роялистской переписке Камбасерес также фигурировал: «Камбас. всё делает через Монье{563}, собирается восстановить 91»{564}. В «Мемуарах» Камбасерес неоднократно рассказывает, как он оправдывался от обвинений, но никак их не комментирует.
С Камбасересом связана и ещё одна история, которая до сих пор вызывает немало вопросов. Очевидно, что роялисты были на том этапе в минимальной степени заинтересованы в быстром принятии новой конституции, закрепляющей в стране республиканскую форму правления. Тем не менее весной 1795 г. Конвент создал комиссию для выработки «органических законов» (дополнений) к Конституции 1793 года. Итог работы этой комиссии не может не удивлять. Всего через месяц, 29 жерминаля (18 апреля) Камбасерес выступил от её имени с докладом, «в котором вовсе не предлагал изменения Конституции. В его лице комиссия как бы признала свое бессилие или свою робость и требовала, чтобы возложенная на нее работа была передана в другие руки» {565}.
И в самом деле доклад Камбасереса содержит широкий план реформ, касающихся едва ли не всех сфер управления. При этом депутат постоянно делает вид, что его комиссии поручили лишь изучить сам предмет, а разрабатывать конкретные законы должна какая-то совершенно другая комиссия Конвента. С логической точки зрения его выступление более чем странно: предложить создать комиссию, чтобы сделать то, для чего одна комиссия уже была создана. Не исключено, что прав был Ларевельер-Лепо, полагавший, что Камбасерес намеренно тянет время, действуя по указке агентов Бурбонов и пребывая в уверенности, ибо всякое промедление благоприятствует планам реставрации монархии{566}. В «Мемуарах» Камбасерес объясняет лишь свой отказ войти в Комиссию одиннадцати: он был очень занят, не хотел оставлять работу в комитетах, а кроме того, «всё, что было сказано на первых заседаниях комиссии, дало мне представление о том духе, который царил во время обсуждений. И дух этот не был моим»{567}. В чём именно состоял этот дух, Камбасерес не поясняет.
Небезынтересно, что если встать на эту точку зрения, то можно найти следы и второй попытки Камбасереса задержать принятие конституции. На заседании 24 мессидора (5 июля) он внезапно предложил, чтобы раз в декаду Комиссия одиннадцати зачитывала Конвенту все статьи Конституции, принятые за предыдущую неделю, а депутаты вновь высказывали бы по ним свои замечания. Можно себе представить, на какой срок это растянуло бы дискуссию, и трудно обвинить в мании преследования Ларевельера-Лепо, заметившего в ответном выступлении, что именно об этом и мечтает Англия{568}.
Другой депутат, чьи симпатии к монархии представляются вполне вероятными, - Буасси д’Англа, человек весьма влиятельный в термидорианском Конвенте, бывший одно время членом Комитета общественного спасения, входивший в Комиссию одиннадцати и даже представлявший депутатам ее конституционный проект. До Революции Буасси был хорошо известен как литератор, поэт, историк, член Академий Нима, Лиона и Ла Рошели, член-корреспондент Академии надписей и изящной словесности. В 1789 г. его избрали депутатом Учредительного собрания от третьего сословия. Наполеон сделает его графом, Людовик XVIII после Реставрации - пэром.
Многие современники были уверены в том, что он - скрытый роялист{569}, а Ларевельер-Лепо даже полагал его пристрастия к монархии очевидными {570}; переворот 18 фрюктидора, после которого Буасси был внесен в проскрипционные списки, только укрепил эту уверенность. Его бумаги были захвачены полицией, но в них мне не удалось обнаружить ни малейшего намека на связи с роялистами{571}; в то же время известно, что Людовик XVIII писал о нём с большой теплотой и полагал, что «его связи с Ла Гарпом - великолепная вещь, и это может сильно помочь его обращению»{572}. Их дружба действительно завязалась ещё в 1777 г.{573}, а Ж.-Ф. де Ла Гарп, член Академии и бывший редактор Mercure (вместе с Малле), считался признанным конституционным монархистом. Не удивительно, что в 1795 г. конституционные монархисты состояли с Буасси в переписке и высоко оценивали его политическую деятельность. Так, например, П.В. Малуэ{574} писал в то время Ж. Малле дю Пану:
Буасси д’Англа - один из самых честных людей в Конвенте (это не о многом говорит, однако он, по крайней мере, не голосовал за казнь короля и первым начал произносить разумные речи в этом собрании каннибалов); так вот, Буасси д’Англа сделал мне немало комплиментов и продемонстрировал мне свой интерес; недавно я с верной оказией отправил ему письмо, поскольку, если те предложения, которые он мне сделал, будут иметь какое-то продолжение, вы и Мунье можете выиграть от этого куда больше меня, и вам вести переговоры касательно эмигрантов{575}.
Российские дипломаты также полагали, что Буасси - конституционный монархист. В донесениях в Петербург в марте 1795 г. они напоминали, что во время дискуссии в Конвенте о судьбе Людовика XVII Буасси выступал за высылку его в Швейцарию, тогда как Швейцария - это место пребывания многих конституционных монархистов, в частности Мунье, Малле дю Пана и Теодора де Ламета. Тогда же, по их сведениям, в Комитете общественного спасения Буасси д’Англа выступил за возвращение к Конституции 1791 года{576}.
Небезынтересно, что Буасси, как и Камбасереса обвиняли в симпатиях именно к Генриху Прусскому. В донесении в Петербург от начала июля 1795 г. говорилось:
Каждый день в Париже абсолютно безнаказанно появляются самые оскорбительные пасквили и самые едкие карикатуры против принца Генриха Прусского, которого называют негодяем, вором, содомитом, и который хочет стать Королём Франции. Сийеса, Мерлена из Дуэ, Буасси д’Англа обвиняют, что они хотят по новой конституции сделать его Регентом при Людовике XVII с тем, чтобы когда все привыкнут к владычеству Короля, того отравили. Комитет общей безопасности хотел арестовать тех, кто печатает и продаёт эти листки. Комитет общественного спасения их защитил {577}.
И другая любопытная перекличка с действиями Камбасереса: по свидетельству Ларевельера-Лепо, Буасси, «решительно выступивший ни много ни мало сторонником возвращения королевской власти Бурбонов», появлялся на заседаниях Комиссии одиннадцати поздно, после полудня, требовал отчет обо всём, что произошло в его отсутствие, настаивал на возобновлении при нем всех дискуссий с самого начала, поскольку он-де не имел возможности высказать свое мнение, призывал членов Комиссии поменьше заседать и почаще бывать в Конвенте, после чего вскоре уходил. Присутствуя на заседаниях, поддерживал самые радикальные предложения, надеясь, что это ускорит крах конституции; одним словом, старался сделать все, чтобы не допустить ее принятия. И всё же Комиссия выбрала докладчиком именно его, надеясь, что это завоюет проекту голоса роялистов, у которых Буасси пользовался большим уважением{578}.
Третий депутат, которого называют в числе роялистов{579}, - аббат Э.Ж. Сийес. После переворота он стал членом Комитета общественного спасения, затем был отправлен с секретной миссией для подписания мирного договора с Голландией, а ещё позднее входил в ту самую Комиссию семи, от имени которой выступал Камбасерес.