Наряду с Буасси д’Англа и Камбасересом, Сийес принадлежал при Термидоре к числу наиболее влиятельных депутатов. «Сийес, Камбасерес и Буасси Данглас{580} суть три члена сей Конвенции, кто всем управляет» {581}, - сообщал в Петербург из Лондона граф Воронцов. Однако истинные симпатии Сийеса проследить довольно сложно, и не в последнюю очередь из-за его стремления оставаться в тени, играя роль «серого кардинала». Это заставляло современников видеть его руку за самыми разными событиями - от революционного Террора и заговора Бабёфа до интриг в пользу герцога Орлеанского. В 1799 г. он будет разрабатывать конституционные проекты, по которым во главе страны встанет так называемый Верховный представитель{582}; в 1815 г. он подпишет петицию Сената, призывающую на трон Людовика XVIII, поучаствовав тем самым, как не без восхищения отмечает его биограф, «в своем пятом государственном перевороте»{583}.
По странному совпадению Сийес также внёс свой вклад в задержку работы над Конституцией III года. 2 термидора (20 июля 1795 г.), когда половина конституции была уже утверждена в первом чтении, он неожиданно выступил в Конвенте с проектом, предусматривавшим принципиально иную структуру власти{584}. В начале своей работы Комиссия одиннадцати приглашала депутатов присылать свои проекты конституции, а к Сийесу обращалась с предложением о сотрудничестве напрямую, но получила холодный отказ{585}. Тем не менее это не помешало Сийесу подвергнуть резкой критике проект Комиссии за то, что тот не в состоянии обеспечить «социальный порядок»{586}. Попытка втянуть Конвент в дискуссию о том, какой проект лучше, или даже заставить его начать всё заново не удалась. Тибодо от имени Комиссии поблагодарил оратора, посетовав, что Сийес не выдвинул столь прекрасные идеи раньше, постарался показать, что новый проект не сильно отличается от старого (что, впрочем, было совершенно не так), и добился решения Конвента отправить разработку Сийеса в Комиссию одиннадцати{587}. Однако Сийес не успокоился. 18 термидора он развил и пояснил свои мысли, мотивируя это тем, что Комиссия одиннадцати якобы одобрила его проект {588}. И вновь его появления на трибуне никто не ожидал, развернулась дискуссия, по итогам которой текст Сийеса был отвергнут как немыслимо усложняющий и изменяющий баланс всей конструкции.
Хотя свидетельства о роялизме Сийеса весьма многочисленны, они опять же лишь косвенные. Известно, что летом 1793 г. существовала идея обратиться к Неаполитанскому двору, где правила Мария- Каролина, сестра Марии-Антуанетты, и к Тосканскому двору с предложением обменять детей Людовика XVI на французских пленников. Переговоры не удались: посланники были арестованы австрийцами. По поводу этого сюжета мало что можно сказать определённо, все происходило в полнейшей тайне, поскольку сама инициатива таких переговоров со стороны французских должностных лиц могла рассматриваться как измена, тем не менее существует легенда, что инициатором этих переговоров был Сийес{589}.
В апреле 1795 г. английский агент во Франции сообщал, что ряд «якобинцев», как по-прежнему порой называли депутатов Конвента, в отчаянии от ухудшающейся экономической ситуации в стране подготовили заговор с целью возвести на трон монарха из Орлеанской династии, и во главе этого заговора вновь стоит именно Сийес{590}. Немного позднее уже российские дипломаты передавали, что по отправленной им в середине августа информации из Швейцарии,
Сийес говорил о «Королевском кучере», который приведёт в движение Конституцию [...] Однако прежде чем осмелиться выступить с таким предложением, необходимо вычистить, устранить слишком несговорчивых депутатов{591}.
Тот же источник сообщал, что вечером 8 июня 1795 г. на заседании Комитета общественного спасения Сийес предложил учредить во Франции так называемое представительное правительство и объявить герцога Брауншвейгского{592} его председателем. Тальен якобы высказался против {593}. Как правило, среди основных претендентов на престол герцога не называют, и это заставило меня поначалу не поверить информатору, но впоследствии мне удалось найти след той же легенды: Сийеса подозревали в том, что он, в бытность послом в Берлине, договорился с герцогом Брауншвейгским возвести того на французский престол{594}.
В личных бумагах Сийеса мною были обнаружены копии двух крайне любопытных писем, датированных 1 и 2 января 1795 г. и отправленных из Лондона. Их автор рекомендует адресату (оба никак не обозначены) господина Пюизе, которого характеризует следующим образом: он «столь же добрый роялист, сколь вы и я»{595}. Если автора, исходя из контекста, можно с определенными основаниями отнести к достаточно влиятельным эмигрантским кругам, то догадаться о личности адресата трудно и, разумеется, я далек от того, чтобы утверждать, будто оба письма адресованы непременно Сийесу. Однако он должен был иметь веские причины для того, чтобы при всей своей осторожности хранить столь опасные бумаги в личном архиве. Были ли они адресованы ему или какому-либо другому монархисту - это уже из области предположений.
Часто обвиняли в роялизме и Тальена - журналиста, в августе 1792 г. члена повстанческой Коммуны, монтаньяра, активного участника термидорианского переворота. В октябре 1794 г. российские агенты из Парижа докладывали, что Тальен ведёт переговоры с Англией о заключении мира в обмен на сына Людовика XVI{596}, а также, что он высказался за возвращение эмигрантов{597}. В те же дни, по их словам, в Комитете общественного спасения было зачитано письмо Тальена, в котором отмечалось, что «все добрые умы всегда полагали, будто свержение Людовика XVI более было следствием ненависти и презрения к его личности, нежели ненависти и презрения к королевской власти». Тот же источник подчеркивал, что в то же время Тальен признавал наличие многих роялистов в войсках{598}. В начале июня 1795 г. в Петербург доносили о том, что Тальен, Л. Лежандр {599} и Ж.-С. Ровер (Rovère){600} стремятся к восстановлению монархии{601}. В другом донесении рассказывалось, что, поскольку ремонт Версальского дворца вызывал множество вопросов, Комитет общественного спасения распорядился повесить на него табличку: «Это не для тирана». Когда Тальену об этом рассказали, он якобы заметил: «Если вернут короля, он и не будет тираном»{602}.
Г.Ж. Сенар, служивший в 1794 г. секретарём-редактором в Комитете общей безопасности и допущенный ко многим важнейшим документам, одну из глав своего труда почти целиком посвящает тому, как Тальен в 1793 г. покровительствовал вандейцам, будучи представителем народа в миссии{603}. Он называет множество конкретных имён, подробностей, деталей{604}, но проверить их сегодня едва ли возможно.
В мемуарах Тибодо цитируется письмо Месье, перехваченное республиканскими властями и отправленное герцогу д’Аркуру (d’Harcourt){605} из Вероны 3 января 1795 г.:
Не теряйте из виду конституционалистов. Я знаю, что, слава богу, их роковое влияние в Англии сильно смягчено. Тем не менее в настоящий момент они могут стать опасными. Я не сомневаюсь, что Тальен склоняется к королевской власти, но я с трудом верю, что это настоящая королевская власть{606}.
Тибодо комментирует письмо следующим образом:
Поскольку принц писал, что не может сомневаться в том, что Тальен склоняется к роялизму, естественно было бы предположить, что они вели переговоры, и тот внушал большие надежды. Это не истинный роялизм, то есть не Старый порядок в чистом виде, но восстановление Бурбонов [...] Одного этого документа было бы достаточно, чтобы погубить любого другого депутата, но не Тальена, а ведь это не было единственным свидетельством против него. Были абсолютно такие же доклады французских дипломатов в Италии и тайного агента в Лондоне [...] После того как Ребель и Сийес вернулись из своей поездки в Голландию, они говорили, что собрали ценные свидетельства против Тальена и Фрерона {607}.
Впрочем, в перехваченном Конвентом и официально опубликованном письме графа д’Антрэга имя Тальена также упоминалось: «Поведение Тальена при Кибероне показало, насколько ему можно доверять»{608}. Но что это означало? Что он действительно вступил в переговоры с роялистами и предал их? Или что они делали на него ставку, присматривались и ничего больше?
Фигура Тальена кажется тем более интересной, что отцом его жены, Терезы, был Франциско Кабаррус{609}