ГЛАВА 9УПУЩЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ
Объявив лидерам контрреволюционного движения и европейским державам о вступлении на престол, Людовик XVIII сразу же принялся за ревизию и реорганизацию того наследства, которое ему досталось. Отныне он был полноправным королём Франции и нёс полную ответственность как за успехи, так и за провалы борьбы с Революцией. Ещё весной 1795 г. граф де Ферран, имевший среди эмигрантов репутацию консерватора, направил графу Прованскому мемуар, в котором настаивал на том, что реставрация во Франции удастся, лишь если действовать изнутри страны{1218}. В Вероне всё больше приходили к тем же выводам.
В первую очередь внимание Людовика XVIII было приковано к восточным департаментам, которые казались наиболее перспективными в плане организации антиреспубликанского восстания, поскольку на восточных рубежах Франции стояли австрийские войска и армия Конде. Взойдя на трон, король отправил в неё больше сотни крестов Св. Людовика {1219}, чтобы выразить свою поддержку верно сражавшимся за восстановление монархии дворянам.
В июне 1795 г. в Верону был вызван граф де Преси (Précy){1220}, прославившийся обороной Лиона от войск Конвента. Король обнял его при встрече, выказал графу немало уважения{1221} и поручил несколько дипломатических миссий. 11 июля ему было присвоено звание бригадного генерала (maréchal de camp){1222}. Все эти милости тем более объяснимы, что англичане стремились вбить клин между де Преси и королём, чтобы контролировать графа и сделать его зависимым от них. В мае 1795 г. английский посол в Турине писал:
Г-ну де Преси известна непопулярность Месье, и хотя он едва ли может избежать переписки с ним и демонстрации должного уважения к этому несчастному принцу, он не должен связывать себя какими-либо чёткими обязательствами на сей счёт: я предотвратил его приезд в Верону и порой говорил ему, что «возможно, стоит работать скорее для Месье, чем вместе с ним» {1223}.
Тем не менее де Преси будет верно служить Людовику-Станисласу вплоть до прихода к власти Бонапарта, который заключит графа в тюрьму. После выхода на свободу контакты де Преси с королём станут менее тесными, однако и в 1814 г. семидесятидвухлетний офицер примет от монарха пост командующего национальной гвардией Лиона.
По письмам лорда Макартни, отправленным во второй половине 1795 г., видно, что, получая информацию о слабости власти Конвента, о том, что народ недоволен его правлением и стремится восстановить монархию, король делал ставку на одновременный удар извне и изнутри. Прежде всего, он добивался разрешения австрийцев прибыть к армии Конде. Узнав о смерти Людовика XVII, граф де Ферран даже разработал следующий план. Он предлагал королю появиться в первой же деревеньке на французской территории со стороны Юры (а на этой границе, как он полагал, у роялистов было много сторонников) и издать прокламацию, объявляющую Конвент распущенным и призывающую в Безансон всех членов Учредительного собрания, которые не голосовали позднее за казнь короля. По мысли де Феррана, если Людовик XVIII начнёт своё царствование именно с этого, он покажет тем самым подданным, насколько он им доверяет, и продемонстрирует, что не мыслит реставрации без их участия {1224}. Нет никаких свидетельств о том, что план этот королём был одобрен, однако воссоединение с войсками Конде позволяло добиться двух целей сразу: с одной стороны, с наименьшими трудностями и быстрее всего оказаться на территории Франции, с другой - продемонстрировать подданным, что король не сидит сложа руки, поскольку это уже начало вызывать в роялистской среде нежелательные разговоры
о пассивности нового монарха. Как писал жене находившийся в это время в России граф Эстерхази,
Король в Вероне ест, переваривает пищу и не действует [...] Когда оружие в руках Шаретта вернёт Королю корону, нужна будет энергичность, чтобы её носить, таланты, чтобы восстановить порядок, а я вижу слабость и любовь к переговорам на месте твёрдости и необходимой деятельности{1225}.
И хотя российская «разведка» доносила, что, на самом деле, Людовик XVIII лишь делал вид, что собирается отправиться к принцу Конде {1226}, планы эти были абсолютно реальны. Принц даже подталкивал Людовика к тому, чтобы явиться к войскам, не спрашивая австрийцев (как мы увидим, впоследствии он так и сделает). В сентябре он писал епископу Арраса:
Что нам следует делать в настоящий момент? Король заточён в Вероне, в землях державы, которая открыто держит посла у его мятежных подданных. Признаюсь, мне это кажется чудовищной непристойностью. Король Пруссии недавно сказал в узком кругу: «Король Франции напрасно старается, он никогда не выкарабкается, если только не станет настоящим французским дворянином, во главе своего дворянства и своих верных подданных и не начнёт сражаться рядом с ними и как они». Должны ли мы с ним согласиться, мой дорогой епископ? Прав ли он? Пусть спорят, пусть колеблются, пусть переворачивают [с ног на голову] всё, что хотят, всё равно мы к этому придём. Я отлично знаю, что идеи Версаля всегда этому противоречили, но сердце моё кровью обливается за Короля. В Вероне не находятся на высоте положения, жертвуют основами королевской власти ради мелочей, относящихся к её достоинству. И что? Я бы сказал, что само это достоинство стало бы в глазах Европы стократ больше, если бы тот, кто им облечён, принёс бы его в жертву энергии своей души. Но как, скажут, Король может оказаться в армии Императора, когда тот ему отказывает даже в убежище?! Именно потому, что тот ему в нём отказывает, у Короля нет иного выхода, кроме как обеспечить самому себе единственный ему подходящий. Пусть Король превратится в графа де Лиля в том единственном месте, где он может обнажить свою шпагу, и точно вам говорю, что граф де Лиль{1227} скоро вновь сделается Королём со шпагой в руках {1228}.
Ведь если Император разрешил сражаться в армии Конде любому французскому дворянину, пояснял принц, какие у него основания запретить это графу де Лилю? Действительно, формально Людовик XVIII, пребывая за границей «инкогнито», под так называемым заменяющим титулом (titre de remplacement), имел право поступить подобным образом, однако в 1795 г. эти планы не реализовались.
В то же время король уделял особое внимание роялистскому подполью в восточных департаментах. За него отвечали де Преси и маркиз де Дигуан (Digoine){1229}, и осенью 1795 г. они были заняты подготовкой восстания{1230}, находясь в постоянном контакте с Уикхэмом{1231}. Макартни докладывал в Лондон:
Каждый день мы получаем сообщения о всё возрастающем недовольстве в большинстве французских провинций и о возможности всеобщего восстания против нового правительства. Я льщу себя надеждой, что эта ситуация может быть благоприятной для дела Короля, особенно при том, что королевским агентам во Франции были даны инструкции объяснять и трактовать отдельные части Манифеста таким образом, чтобы устранить любые сделанные в его адрес возражения{1232}.
По имевшимся у британского посланника сведениям, Сент- Джеймский двор получал информацию о назревавшем восстании и из независимых источников{1233}. Планировалось, что мятеж начнётся, как только король окажется на территории Франции, но этому препятствовало нежелание австрийцев видеть его в рядах армии принца Конде. В бумагах Уикхэма сохранились даже проекты сделать Лион столицей Франции (чтобы тот предложил остальным частям королевства к нему присоединиться), в начале июня 1795 г. они были одобрены Георгом III, однако Уикхэму посоветовали согласовывать свои действия с принцем Конде{1234}. В конце июня 1795 г. Уикхэм писал:
Я считаю, что обязан поощрять усилия объединённых сил извне, поддерживая связь с роялистами изнутри, и предоставить в будущем этим последним возможность выйти на сцену, когда представится подходящая возможность, особенно обращая внимание на то, чтобы они не начали действовать, пока не будут поддержаны извне{1235}.
Таким образом, австрийцы оказывались хозяевами положения. Армия Конде им подчинялась, они могли перебрасывать её с места на место по собственному желанию, а отказывая Людовику XVIII в праве к ней прибыть, de facto блокировали тот вариант реставрации монархии, который казался наиболее перспективным и новому королю Франции, и английскому правительству. Это, безусловно, лишний раз заставляло усомниться в искренности Франца II, но ничего с этим сделать Людовик XVIII не мог.
15 ноября принц Конде неожиданно получил письмо от фон Вюрмзера{1236} с требованием (принца особенно задело, что это не было ни предложением, ни просьбой), как только он окажется на французской территории, издать приложенную к письму декларацию, не меняя ни единого слова. В ней, в частности, принц должен был заявить, что король абсолютно уверен, будто империя не стремится ни к завоеванию Франции, ни к территориальным приобретениям за её счёт. Конде с возмущением отказался от такой