Если верить Малле дю Пану, в столице монархистам даже удалось соорганизоваться. В письме Уикхэму от 25 сентября Малле сообщал, что те люди, которые в настоящее время действуют в Париже, «давно известны ему», и он готов дать личные гарантии «их честности, рвения и достойного использования любой оказанной им помощи». По его словам, в Париже создано некое «Роялистское общество» (Société des Royalistes), «подготовившее и предвидевшее нынешнее положение дел», и он состоит в переписке с заместителем председателя одной из парижских секций, уже ставшим выборщиком. Его портрет, как это видится Малле, - это практически собирательный образ тех монархистов, которые участвовали в движении против Конвента:
Он был администратором в первом Парижском Муниципалитете {1364}, выступавшим до 5 октября 1789 г. за нарождающуюся и умеренную Революцию. Затем он высказал явное неодобрение Конституции 1791 года. Хотя в 1792 году он не уставал проповедовать [необходимость] прочного союза всех монархистов против республиканцев, он стал, как и большинство честных людей, жертвой триумфа последних, был вынужден скрываться, оказался разорён и долгое время провёл в тюрьме. Он полагает, что основой всякой реставрации может быть лишь система, заложенная национальными наказами 1789 г. и королевской Декларацией от июня того же года. Он никогда не примыкал ни к одной клике, однако уверен в необходимости объединения всех, кто желает покончить с Революцией и Республикой, кто делает ставку на постепенные преобразования и на возрождение истинной Монархии, кто отказывается от резких шагов и абсолютных идей.
Я имею все основания надеяться, что мнение этого человека - это мнение Общества и большинства тех, кто работает на благо восстановления Монархии. Всех роялистов или прежних конституционалистов, несмотря на партийные различия, объединяет главная цель - сначала свергнуть Конвент, создать заслуживающий доверия Законодательный корпус, и воспользоваться этим, чтобы сразу же обратиться к Нации с предложением восстановить королевскую власть. Все остальные вопросы - о природе этой королевской власти и о том, будет ли реставрация полной или частичной - мудро откладываются ради поддержания нынешнего единства взглядов и усилий{1365}.
Дошли до нас и сведения о различных роялистских планах, которые должны были реализоваться в масштабах всей страны. 7 фрюктидора (24 августа) в письме, направленном в Конвент, один из жителей Кальвадоса сообщал, что
в соответствии со сведениями многих патриотов, достойных самого большого доверия, кажется очевидным, что эмиссары аристократии отбыли из Парижа, чтобы доставить их сторонникам в департаментах план, который был ими принят, чтобы помешать одобрению Конституции {1366}.
Упоминания об этом загадочном «плане» встречаются и в прессе, правда, значительно позже. 23 сентября в Le Censeur des journaux рассказывалось, что 12-го из Лондона прибыл план, 15-го отправленный в департаменты. Приводятся и обширные цитаты, суть которых следующая: прикрываясь революционной фразеологией, дестабилизировать ситуацию, а затем «воспользоваться общей неразберихой, чтобы призвать Монсеньера графа д’Артуа»{1367}. 4 октября La Sentinelle также сообщал о некоторых инструкциях, на сей раз отправленных графом д’Артуа своим доверенным лицам в Париже. В них якобы предусматривалось принятие Конституции одновременно с провалом декретов, объявление заседаний секций непрерывными, постоянное апеллирование к народному суверенитету{1368}.
Насколько эти «планы» (или «план») реальны, а насколько воображаемы? Если бы не письмо из Кальвадоса, можно было бы без труда заподозрить журналистов в желании обвинить роялистов в происходящих событиях, - текст, приведенный в La Sentinelle, и без того достаточно сомнителен. В то же время нельзя не заметить поразительное соответствие этих «планов» реальности. Уже 13 фрюктидора (30 августа) Боден говорил в Конвенте: «Роялизм впервые неожиданно объявил себя ярым защитником суверенитета того же самого народа, который он хотел поработить»{1369}.
По письмам с мест, десятками приходившим в различные комитеты Конвента летом - осенью 1795 г., легко проследить, что роялисты выбрали единственно возможную тактику: они поддерживали при-
нятие конституции, активно выступали против «декретов о двух третях» и старались провести максимальное число разделявших их идеи выборщиков и, соответственно, депутатов. «Представители, - предупреждали членов Конвента в одном из таких посланий, - повсюду торжествуют аристократия и фанатизм. Наши выборщики - не кто иные, как священники, дворяне, сеньоры, преступные аристократы» {1370}. По всей стране «хотят вновь воздвигнуть трон на трупах республиканцев», сообщали из другого департамента. Везде «отцы защитников родины - мишень для постоянных оскорблений родственников и друзей неприсягнувших священников и эмигрантов». Первичные собрания заполнены «бывшими дворянами» {1371}.
Депутатам сообщали об активном участии роялистов в выборах, об их доминировании в той или иной коммуне{1372}, о том, что они с удовольствием голосуют за конституцию и, естественно, против декретов{1373}. Из Лиона сообщали, что «роялисты одобрили конституцию, зная, что без декретов она не продержится». В тех первичных собраниях, которые декреты отвергли, сторонники монархии преобладали. И Париж, считает тот же корреспондент, был против декретов, поскольку в нем доминируют «клики и сторонники Старого порядка»{1374}. Рассказывали также, что в ряде бюллетеней рядом с вопросом о том, одобряется ли конституция, были записаны слова: «Мы хотим короля»{1375}.
В Вероне также внимательно наблюдали за тем, что происходит в Париже. Один из агентов сообщал, что он установил связи с депутатом Конвента Саладеном и рядом его коллег. С точки зрения агента, «если конституция будет принята и, в особенности, если две трети членов Конвента останутся в следующем Законодательном корпусе, малейшая надежда на благоприятные изменения должна быть надолго оставлена». Однако есть шанс, что этого не произойдёт, поскольку «настроение секций великолепно, их просвещают и подбадривают авторы - друзья порядка и Монархии»{1376}. Но на этом пути было и непреодолимое препятствие:
Я должен признать, что прокламация Короля, которую я только что прочитал, удивила и расстроила меня; я боюсь, что она принесёт немало вреда и что те, кому она угрожает, будут рассматривать её как прокламацию герцога Брауншвейгского{1377}, и как бы она не произвела тот же эффект {1378}.
Неназванный по имени член Конвента якобы заявил агенту следующее:
Мы все убеждены (по крайней мере те, кто обладает здравым смыслом), что Республика в нынешнем виде не просуществует и шести месяцев. Обременённая бедностью и победами, находясь между Королём и якобинцами, она лишена выбора. Единственный выбор для меня и трёх сотен моих коллег - это быть повешенным, а не гильотинированным за то, что голосовали за смерть Короля. Тщетно мы будем признавать наши ошибки, тщетно станем стараться их исправить, повсюду мы видим надпись над адом у Данте: «Оставь надежду всяк сюда входящий».
«Я попытался убедить его, - докладывал агент, - что Король Франции, без сомнений, простит даже столь преступные ошибки, если ему будут оказаны весомые услуги, которые станут неоспоримым доказательством искреннего раскаяния и временных, практически невольных заблуждений. Он заверил меня, что если Людовик XVIII даст письменные доказательства такого прощения, которое, пусть даже неопубликованное, можно будет передать пяти или шести его коллегам, он уверен, что более чем половина с удовольствием выскажется за исправление ошибок и восстановление законного правителя Франции»{1379}.
Официальные результаты референдума{1380} были для республиканцев весьма благоприятными: за Конституцию проголосовало более миллиона человек, против - меньше пятидесяти тысяч, один департамент, Мон-Терибль, её отверг. За декреты высказалось чуть более двухсот тысяч, против - немногим более ста{1381}, 19 департаментов их отвергли. И Конституция, и декреты были объявлены одобренными французским народом, хотя даже одно только то, что лишь четверть, высказавшихся за конституцию, проголосовала за «декреты о двух третях», говорило само за себя и вызывало множество вопросов.
Именно референдум по Конституции III года и «декретам о двух третях» Ларевельер-Лепо, будущий член Директории, считает временем разрыва между роялистами и «Фрероном, Тальеном, Баррасом и др. [...] не раз, начиная с 9 термидора, усердно служившими их делу». Почувствовав свою силу, роялисты отвергли декреты и стали угрожать депутатам Конвента карами за их поведение в прошлом, а также «выбрали в оба совета одних роялистов, которые, в свою очередь, должны были выбрать одних роялистов в Директорию». Это-то и привело к перегруппировке в среде термидорианцев, когда, испугавшись, вчерашние пособники роялизма оказались вынуждены «примкнуть к истинным друзьям свободы»