{1424}. В этом ракурсе весьма сомнительным представляется вывод автора о том, что «восстание 13 вандемьера стало окончанием вызванного роялистами конфликта, развернувшегося между Конвентом и парижскими секциями»{1425}. Не роялисты вызвали этот конфликт, а, как справедливо пишет далее сам Зиви, «его спровоцировало несогласие с декретами о двух третях».
К тому же в развитии этого конфликта, если следовать за ходом рассказа Зиви, роялисты едва ли играли ведущую роль. Те документы Конвента, которые приводятся в монографии при рассказе о предыстории и ходе восстания, практически не говорят о роялистской угрозе. Основные усилия роялистов были сосредоточены, по словам автора, на том, чтобы развязать войну между секциями и правительством, но ничто не позволяет судить об успешности их призывов: большинство секций «не стремилось к открытому бунту», и взяться за оружие их заставил «страх перед ненавистными террористами»{1426}. Напротив, желания роялистов явно шли вразрез со стремлениями секций: «секции не помышляли ни о чём, кроме совместной обороны; роялисты готовили атаку на Конвент»{1427}. Однако и сам ход выступления секций против Конвента - так, как он показан у Зиви, - не позволяет сделать вывод о том, что роялистам удалось привлечь на свою сторону общественное мнение: секции решились нанести удар по депутатам лишь после того, как те склонились к использованию армии, чтобы привести парижан к повиновению. Тем более удивительным мне видится итоговый вывод работы: оппозицией руководили роялисты, они были её «генеральным штабом». Роялистскими были и несколько секций, хотя и не все{1428}.
За годы, прошедшие после публикации монографии Зиви, восстание 13 вандемьера было удостоено в западной историографии всего нескольких статей, практически не меняющих наших представлений об этом событии. Исключением в этом недлинном ряду является этюд X. Митчелла «Вандемьер, переоценка»{1429}, посвященный роли в мятеже так называемого Парижского агентства. Как пишет Митчелл, поскольку решение вынести на голосование декреты о двух третях «вызвало горечь в кругах умеренных республиканцев и конституционных монархистов», Парижское агентство не стало активно участвовать в секционном движении. И оно, и «роялисты из Вероны правильно предположили, что оппозиция Конвенту возникла не из- за приверженности чистым принципам роялизма, а из решимости не допустить продления полномочий Конвента» {1430}. Далее становится видно, что автор во многом исходил из идеи о том, что роялисты, в принципе, находились в противостоянии с конституционными монархистами. Это действительно является общим местом работ по истории контрреволюции, однако требует доказательств. По крайней мере, как мы видели, Людовик XVIII, хотя и не питал к конституционалистам большой симпатии, активно шел с ними на сотрудничество.
В российской и советской историографии монографии, посвященной восстанию 13 вандемьера, так и не появилось, хотя и был опубликован ряд небезынтересных статей. Первым, кто обратился к его исследованию, стал известный российский историк Н.И. Кареев, вышедший на этот сюжет благодаря своим занятиям парижскими секциями в годы Революции{1431}. Отталкиваясь от уже приведенной выше мысли Зиви о том, что восстанием руководили какие-то совершенно особые роялисты, и опираясь на собственный опыт работы во французских архивах с документами парижских секций, Кареев в статье «Было ли парижское восстание 13 вандемьера IV года роялистическим?» проанализировал два основных источника - опубликованные Оларом полицейские отчеты времен термидорианского Конвента и те секционные материалы, с которыми ему довелось поработать самому.
Кареев не сомневается, что, если верить полицейским донесениям, у нас нет никаких сведений о роялистской агитации в стенах секций, да и само участие роялистов в подготовке мятежа передаётся, скорее, в виде слухов, нежели фактов, и соседствует с отчетами об активности бывших «террористов». Далее он подчеркивает: «Ни секция Лепелетье, ни другие секции ничем не проявили своего роялизма. Напротив [...] они защищали народовластие и свободу выборов [...] Не отрицая, что роялисты ловили рыбу в мутной воде в эти дни раздражения против Конвента, мы вовсе не нуждаемся в предположении, что без агитации с их стороны не было бы движения 13 вандемьера. Секциям не в первый раз было приходить в столкновение с Конвентом, и нарушение свободы выборов с последовавшим потом освобождением сидевших по тюрьмам террористов были достаточной причиной для секций, где возобладали умеренные элементы, чтобы ополчиться против распоряжений Конвента» {1432}.
Как известно, значительная часть документов секций погибла во время Парижской Коммуны, и в их числе протоколы секции Лепелетье - о том, что там происходило, мы можем судить лишь по косвенным источникам. Однако часть документов замешанных в мятеже секций всё же сохранилась. «Читая эти протоколы, иногда очень обстоятельные, - отмечает Кареев, - я в них не находил решительно ничего роялистического» {1433}. Отсюда и итоговый вывод статьи: «Специально роялистического характера восстание 13 вандемьера отнюдь не имело» {1434}.
В другой своей работе, вышедшей годом позже, Кареев вернулся к данному сюжету, задавшись на сей раз целью рассказать, какова же была на самом деле логика развития событий. Он убедительно показал, что восстание 13 вандемьера было вызвано не столько интригами роялистов, сколько противостоянием между Конвентом и секциями, спровоцированным декретами о двух третях: «Не роялисты начали в секциях поход против фрюктидорских декретов [...] Вся аргументация против них имела чисто республиканский характер и для того, чтобы её придумать, вовсе не нужно было иметь какую-то заднюю мысль, с каковою будто бы “переодетые” или “замаскированные роялисты” предприняли свою кампанию против Конвента»{1435}.
Вместе с тем, стремясь доказать свою точку зрения, Кареев, как мне кажется, бросается в другую крайность, соглашаясь считать роялистами лишь сторонников восстановления Старого порядка в полном объеме, каковыми были далеко не все эмигранты и каковым не был даже сам Людовик XVIII: «Что значило в то время принадлежать к роялистическому лагерю? Это значило желать возвращения не только Бурбонов, но и эмигрантов, возвращения им их привилегий и имуществ, проданных в другие руки, возвращения и церковных имений, желать наказать всех, кто только принимал какое-либо участие в событиях революции, вознаграждения частями французской территории иностранных государств, помогавших реставрации Бурбонов»{1436}.
Этот образ (и здесь Кареев абсолютно прав) действительно рисовали с трибуны Конвента, однако всякая попытка принять его за чистую монету и попытаться распространить на всех сторонников монархии видится мне ошибочной. Ведь тем самым решительно сбрасываются со счетов и конституционные монархисты (которым в историографии XX в., в отличие от историографии XIX в.{1437}, чаще всего и приписывается организация мятежа), и тысячи людей по всей Франции, имевших более или менее осознанное желание вернуться к монархии и идеализировавших былые времена стабильности, покоя и процветания.
Вторым и последним отечественным историком, специально уделившим внимание восстанию 13 вандемьера, был К.П. Добролюбский, автор ряда работ о Термидоре. Полагая, что Кареев предпринял «неудачную попытку пересмотра вопроса о роялистском характере вандемьерского мятежа» {1438}, Добролюбский вернулся к традиционной интерпретации восстания. По большому счету, его обширная статья является синопсисом книги Зиви с добавлением множества других свидетельств историков и современников, которые можно было собрать, работая в советских библиотеках. Автор приводит их единым блоком, хотя, по сути, они распадаются на три группы: тех, кто не сомневался, что мятеж организовали роялисты, тех, кто подозревал, что сторонники монархии могли бы им воспользоваться, и тех, кто «не признал позднее, что мятеж 13 вандемьера угрожал республике»{1439}.
Среди приведенных Добролюбским свидетельств особенно любопытным показалось мне следующее: «Одна из лево-республиканских газет находила следующие убедительные доказательства роялистских замыслов секции{1440}: цвета лилии, вышитые на отворотах рукавов и впереди на рубашках у убитых мятежников, маленькие белые ротные значки в стволе их ружей; многие имели банты из белых лент на своих саблях и шпагах. В числе мертвых признали людей грубо одетых, но с очень тонкими чертами и с вышитыми на одежде цветами лилии [...] В бумагах секции Лепелетье нашли образец циркуляра к департаментам, где во имя короля требовалась помощь людьми и припасами. Другая газета передавала о слухах, что в зале заседаний секции Лепелетье нашли белое знамя и переписку с врагами отечества»{1441}. Похоже, словосочетание «убедительные доказательства» автор употребляет без тени иронии.
Подводя итог этому историографическому экскурсу, можно отметить, что интерпретация мятежа 13 вандемьера как роялистского в историографии доминирует, но при этом среди историков нет согласия ни в том, к какому течению внутри роялизма принадлежали эти сторонники возвращения королевской власти, ни за что именно они выступали, ни какова была степень их влияния на подготовку во