Мысли барона Ида де Невиля во многом шли в том же русле, хотя он ничего не писал об агентах принцев, поскольку сам был одним из них:
Нынешние писатели [...] выдвинули идею о том, что 13 вандемьера было следствием интриг роялистов. Это утверждение самому себе противоречит; не интригами удалось поднять столицу, так что следует признать в этом движении решающее влияние практически единодушного общественного мнения. Я не буду заходить так далеко, но все мои современники, как и я, знают, что монархия была одним из пристанищ, к которым обращались взгляды тех, кто ощущал нужду найти лекарство от бесчисленных бед, которые едва миновали. Таким образом, не роялизм сотворил 13 вандемьера, но он внёс в него свой вклад; и, по всей вероятности, он воспользовался бы успехом, если бы восстание им увенчалось{1492}.
М. Дюма {1493} отмечал в своих мемуарах, что он не станет описывать восстание, поскольку этой уже блестяще сделал А. Тьер, но считает нужным внести коррективы в его выводы: «Он преувеличивает значение роялистской партии и преимущества, которые эта партия могла бы извлечь из успеха восстания»{1494}.
Сохранившиеся документы роялистов позволяют перепроверить подобные воспоминания, однако анализ и этих источников сопряжен с множеством дополнительных трудностей. Очевидно, скажем, что в интересах различных промонархических групп, действовавших во Франции и поставлявших информацию двору Людовика XVIII, было преувеличивать как собственную значимость, так и склонность французов к восстановлению монархии - хотя бы для того, чтобы не оскудевал поток субсидий.
Так, в своей статье Митчелл, ссылаясь на донесение Лемэтра от 12 сентября 1795 г., отмечал: «Появлялось всё больше свидетельств того, что движение в Париже было плодом деятельности странного сплава партий, включая известных не эмигрировавших конституционалистов, таинственным образом связанных с их сторонниками среди эмигрантов, из которых самыми видными были Малле дю Пан и Малуэ; умеренных, группировавшихся вокруг мадам де Сталь; некоторых членов Конвента, прежде всего Буасси д’Англа; и даже посла в Швейцарии Бартелеми»{1495}. По словам Лемэтра, этот «сплав партий» пользовался поддержкой Австрии, ну а поскольку донесение должно было попасть в руки англичан, то агент подчеркивал, что, если Англия не объявит прямо о своей поддержке Людовика XVIII, результатом этого движения может стать возвращение к Конституции 1791 г.
Донесение Лемэтра вызывает двойственные чувства. С одной стороны, Малуэ действительно состоял в переписке с Буасси д’Англа{1496}, которого, как и Бартелеми, многие подозревали в симпатиях к монархии. С другой стороны, описание Лемэтром этого широкого и опасного союза различных политических группировок явно преследовало цели, далекие от служения истине. К тому же в исторической литературе мне не удалось найти никаких свидетельств того, что мадам де Сталь была в это время близка с группировкой Малле дю Пана или с Буасси д’Англа, да и накануне восстания 13 вандемьера она не только не участвовала в «движении в Париже», но и, напротив, если верить свидетельству Лакретеля (впрочем, позднейшему), изо всех сил отговаривала сторонников монархии от противостояния с Конвентом {1497}. Одним словом, едва ли этому донесению можно безоговорочно доверять, тем более что никаких следов существования столь широкого «блока» по другим источникам не просматривается.
Помимо версии Лемэтра, можно обратиться к свидетельствам самого Малле дю Пана. Однако и он в данном случае едва ли может считаться беспристрастным свидетелем, поскольку активно уговаривал англичан предоставить субсидии некоему комитету в Париже, состоявшему из конституционалистов и роялистов{1498}.
В письме от 6 сентября 1795 г. к венскому двору Малле дю Пан сообщал: «Наиболее умеренные республиканцы не сумели объединиться с конституционалистами, поскольку Жиронда, бесноватые, якобинцы упорствуют в своем противодействии этому объединению»{1499}. Всего неделю спустя ситуация виделась им уже иначе:
Подавляющее большинство бывших конституционалистов, патриотов
1789 года{1500}, все роялисты, не верящие в вооруженную контрреволюцию,
некоторое количество колеблющихся или умеренных республиканцев сформировали, организовали и направляют этот порыв против отвратительного нынешнего собрания{1501}.
Впрочем, «этот порыв» в описании Малле - отнюдь не вооруженное противостояние Конвенту, а стремление быстро и четко провести выборы, объявить, что полномочия депутатов истекают 1 октября и распустить собрания выборщиков.
В отчёте о восстании 13 вандемьера, отправленном 24 октября, Малле говорит о сторонниках монархии уже существенно меньше. Мятеж подается им, как «сопротивление гнету узурпаторов, запятнанных многочисленными преступлениями». Напротив, провал выступления как раз и объясняется деятельностью роялистов. В подавляющем большинстве секций, отмечает Малле дю Пан, преобладали люди мудрые,
однако секции Лепелетье и Французского театра примкнули к роялистам - скорее пылким, нежели умелым, и к прибывшим извне эмиссарам, которые раньше времени втянули секции в наступательные действия, для которых у тех ещё не было достаточно сил {1502}.
Между тем складывается ощущение, что столь подробное освещение конфликта между Конвентом и секциями вкупе с акцентированием участия в нем роялистов оставалось уделом тех, кто имел в этих событиях личную заинтересованность. Один из соратников Питта граф Морнингтон с отвращением писал в конце 1795 г. государственному секретарю по иностранным делам лорду Гренвилю о «силе, которая была использована, чтобы принудить народ принять эту Конституцию, и характерах тех, кто перерезал горло народу декретами от 5 и 13 фрюктидора»{1503} - о роялистах в его письме нет ни слова. Английская разведка также рассматривала восстание как движение прежде всего против Конвента. В справке о состоянии революционных партий во Франции, подготовленной по заказу английского посла в Турине 6 октября 1795 г., говорилось о том, что секции тайно направляет некий Комитет, состав которого не известен. На стороне этого Комитета меньшинство Конвента. Перспективы победы оценивались высоко: армия далеко, к тому же ряд солдат испытывает к Конвенту те же чувства, что и секции. Против Конвента готовы восстать Шартр, департаменты Луаре, Эр и Луара, Сена и Уаза. Вместе с тем в справке отмечалось, что это не движение за Людовика XVIII и эмигрантов: «Декларация этого государя произвела непоправимый эффект. Она оттолкнула от него подавляющее большинство конституционалистов, которые одни только сегодня и могут восстановить монархию». Монархисты, которые в нём участвуют, делают это ради собственной безопасности, а секции и вовсе озабочены иным{1504}.
Нет упоминаний о роялистах и в материалах, поступавших в российскую Коллегию иностранных дел: так, например, в письме непосредственного участника восстания, руководителя военной организации одной из парижских секций, переправленном в Санкт- Петербург посланником России во Франции Симолиным, говорилось только о выступлении против тирании (pouvoir usurpé){1505}. Лишь 9 (20) октября в депеше из Франкфурта от Симолин сообщает, что в Париже говорят о планах провозгласить короля{1506}.
Дошедшие до нас документы недвусмысленно говорят о том, что если сторонники монархии и участвовали в восстании, то это не те роялисты, чью деятельность направляли из-за рубежа. Лакретель вспоминал: «Всех увлекала неявная форма роялизма, которая казалась совместимой с лучше всего осознаваемыми принципами свободы. Новое чувство проявлялось спонтанно: его не породили никакие интриги из-за границы»{1507}. События развивались слишком быстро, эмигранты на них просто физически не успевали отреагировать. 4 октября 1795 г., то есть накануне мятежа, Уикхэм писал, что хотя среди выборщиков есть немало «истинных и убеждённых» сторонников монархии, хотя те очень активны, «нельзя скрыть, что на настоящий момент большинство составляют люди, которые до сих пор являются или были раньше сторонниками одного из правительств и партий, которые столь долго уводили Францию с правильного пути». Если Конвент будет свергнут, именно к ним перейдёт власть{1508}. Далее в том же письме он высказывал опасения, что если король немедленно не установит контакты с лидерами оппозиции Конвенту, не предоставит своим агентам в Париже права говорить от его имени, то в результате Конвент может быть свергнут, а к власти придут умелые и амбициозные политики, которые запросят за реставрацию монархии непомерную цену{1509}. Английский посол в Турине рекомендовал
Макартни посоветовать королю дать де Преси разрешение действовать от его имени{1510}. Пока оба письма были получены в Вероне, восстание уже оказалось подавлено.
Не удалось мне обнаружить следов повышенного внимания к восстанию и в сохранившихся документах в «Фондах Бурбонов»: лишь в одной анонимной записке побывавшего в Париже агента говорилось о том, что «дух секций великолепен, они просвещены и поощрены писателями - друзьями порядка и Монархии»