Доде полагает, что это заставило де Сен-При, когда тот был первым министром, постараться с фаворитом подружиться{1664}, но ничего подобного. В воспоминаниях граф де Сен-При рассказывает и о таком эпизоде:
Мне было тяжело работать с Королем в присутствии д’Аварэ, столь отличающегося от меня по возрасту, по опыту и в тысяче других вещей; а тот уже вёл себя как первый министр. Я не смог удержаться и сказал Королю, что не могу служить под началом д’Аварэ{1665}.
Граф признавал, что, удержись он на службе, то мог бы получить и Орден Св. Духа, и герцогский титул, и деньги для покрытия долгов, но предпочёл остаться честным в своих глазах. Сначала король решил было, что де Сен-При станет готовить черновики для ответов на письма, но граф вскоре увидел, что все его тексты правит д’Аварэ, чью сторону неизменно принимает Людовик, тогда как его собственные замечания во внимание почти не берутся. Он оставил двор и вновь отправился в Санкт-Петербург, полагая, что так ему лучше удастся послужить своему монарху{1666}. На сей раз, в отличие от отставки де Ла Вогийона, проблема действительно была в противостоянии между министром и фаворитом.
Когда в 1796 г. король прибыл к армии Конде, то заносчивое поведение д’Аварэ чуть не привело к конфликту: граф потребовал, чтобы отныне он руководил всей охраной, поскольку ему доверена королевская гвардия. Кавалеристы, которые почитали за честь охранять принца, естественно, возмутились. Только вмешательство Людовика XVIII, повелевшего оставить всё как было, предотвратило серьёзную ссору {1667}, причём претензии графа были тем более смешны, что король публично объявил, что влился в армию как простой дворянин.
При таком доверии короля, д’Аварэ, как это ни удивительно, никогда не занимал никаких государственных постов. Один из роялистских агентов писал ему по этому поводу:
Я думаю, как и вы, что вы никогда не должны становиться министром. В тех обстоятельствах, в которых мы пребываем, для Короля может оказаться необходимым пожертвовать министром ради популярности, в угоду важной персоне, ради успеха переговоров, и в таком случае вы, поскольку не можете стать жертвой, превратитесь в препятствие{1668}.
Впрочем, не исключено, что граф не входил в Совет потому, что это сделало бы его одним из многих, тогда как у него было немало других инструментов воздействия на короля, которые позволяли ему формально оставаться над схваткой. Как писал жене в 1795 г. граф Эстерхази, «граф д’Аварэ часто находится в оппозиции тем, кто составляет Совет, и прибегает к отсрочкам, если не может изменить решений»{1669}. В другом документе говорилось: «Все министры настолько уверены в его влиянии на короля и в их взаимной привязанности, что все обсуждают с ним свои проекты и до, и после, таким образом, он может вставить своё слово и до, и после...»{1670}
Рассказывая о королевском дворе в изгнании, современники уделяли д’Аварэ особое внимание. Граф д’Алонвиль называл его «глуповатым фаворитом» и подчёркивал, что тот принадлежит к «выходцам из прихожей»{1671}. Президент де Везэ сообщал про первое знакомство с графом следующим образом:
Мне кажется, в г-не д’Аварэ нет ничего блистательного, но, тем не менее, он мне видится умелым и довольно разумным. Г-н Регент считает, что обязан ему жизнью за благополучное спасение из Франции: это фаворит{1672}.
Граф де Сен-При вспоминал, что д’Аварэ
обладал над королём практически деспотической властью [...] Он не был лишён ни той сноровки, которая приобретается в свете, ни того поверхностного знания литературы, которое давало тогда любое мало-мальски тщательное образование [...] Граф д’Аварэ имел успех у женщин и самомнение, которое намного превосходило его таланты. Он ставил перед собой единственную цель - продвигаться по службе, находиться в фаворе у двора, одним словом, сделаться господином. Возможно, в этом ему повезло меньше, чем другим свитским дворянам, поскольку они все превосходили его по рождению; его происхождение было более чем скромно. Он называл себя Безьяд; на самом деле, его мать была Майи (Маіllу) {1673}. Этот союз стоил его отцу покровительства герцога де Врийера (Vrilliere) {1674}{1675}.
Впрочем, можно заметить, что те, кому не приходилось конкурировать с графом д’Аварэ, относились к нему куда более терпимо. Лорд Макартни высказывался с дипломатической деликатностью:
Он [Людовик XVIII. - Д. Б.] подвержен близкой дружбе и постоянен в ней, эта часть его характера явно проявляется в отношении к графу д’Аварэ и слугам более низкого ранга, которые сопровождали его во время бегства и с тех пор были его неразлучными помощниками. Об их талантах люди говорят по-разному, но, без сомнения, лишь он сам может о них судить{1676}.
В докладе в Лондон одного из английских агентов говорилось:
Г-н д’Аварэ - это друг и, в некотором смысле, тайный совет короля. Каждый вечер в восемь часов Король спускается к нему, и они обсуждают, меняют и поправляют вместе всё, что было предложено, сказано или сделано за день. При том, что королю необходимо иметь фаворита, каждый говорит, что счастлив, что это д’Аварэ, а не кто-то другой, поскольку он порядочный, прямолинейный, умный и рассудительный{1677}.
Президент де Везэ, когда граф нанёс ему визит, и они проговорили несколько часов подряд, и вовсе остался в полном восторге:
Г-н д’Аварэ, про которого говорили, что он холоден, оказался весьма открытым, очень простым и очень честным [...] Г-н д’Аварэ внёс свой вклад в отъезд Людовика XVIII за пределы королевства, добился его полного доверия, государь безумно любит его, однако г-н д’Аварэ не задирает от этого нос, держится в стороне и не вошёл в Совет. Я думаю, что он хочет быть капитаном гвардии, герцогом и пэром, большим вельможей и т. д., но он не настолько глуп, чтобы, даже когда всё наладится, захотеть вмешиваться в дела как министр. Роль друга и фаворита кажется ему более предпочтительной, нежели роль министра, и это говорит об уме уравновешенном и мудром... В его облике, уме, образовании, характере нет ничего значительного, но мне кажется [...] что г-н д’Аварэ - человек мудрый, здравомыслящий и придерживается правильных взглядов... {1678}
Особенное раздражение у современников, как мы видим, вызывала дружба короля и графа д’Аварэ, которая заставляла их делать и более общие выводы. «Не имея характера, он позволял доминировать тем, кто его окружал»{1679}, - напишет граф де Франс д’Эзек{1680}. Граф де Моден позднее рассказывал, что
с юных лет король был склонен к нежности, привязанности, к дружбе и фаворитизму. Если его фаворитом был мужчина, к нему относились как к родному брату. Если объектом привязанности становилась женщина, он любил ее со всей той нежностью, которую Абеляр сохранял к Элоизе после того, как был столь жестоко наказан{1681}.
Противники Людовика XVIII неоднократно использовали эту дружбу для пропаганды. Так, весьма популярной в конце 1810-х гг. была вышедшая несколькими изданиями и переведённая на французский книга члена английского парламента и близкого друга лорда Байрона Дж. Хобхауза, побывавшего в 1815 г. во Франции и бывшего свидетелем возвращения Наполеона с о. Эльба. В ней Хобхауз цитировал одну из французских газет, вышедших в мае 1815 г.:
С 25 лет Людовик XVIII постоянно имел признанного фаворита, и этого фаворита он всегда предпочитал своим друзьям и даже родственникам. Тот, кто не завязывал отношений с этим человеком, не мог и надеяться получить доступ к королю. Даже упорная и ревнивая женщина так не старается понравиться своему мужу, как такой фаворит старается оставаться в милости у своего господина, чтобы тому казалось невозможным без участия своего министра (ministre de la chambre ou du cabinet) принять кого бы то ни было, рассмотреть любое прошение, вскрыть любое письмо [...] Людовик XVIII в полной мере чувствовал эту зависимость, порой она его возмущала, в глубине души он ненавидел такого человека, презирал его, однако держал при себе. Недостаточно энергичный, чтобы сбросить с себя это ярмо, в отсутствие такого слуги-тирана он испытывал раздражение, но всё же всякий раз надевал привычные оковы. И такой человек имел на этого принца столь великое влияние, что тот, вместо того чтобы отказаться от фаворита, готов был поссориться даже со своей семьёй, со своими друзьями, со всеми королями Европы{1682}.
Историки также, скорее, остаются в рамках «чёрной легенды». У Доде читаем: «Нет уверенности, что д’Аварэ обладал всеми необходимыми качествами для той великой роли, которая была ему предназначена Людовиком XVIII. Щуплый, хрупкий, ослабленный болезнью груди, которая подтачивала его, хотя и не повлияла на крепость духа, он обладал душой впечатлительной, способной испытывать вдохновение, но не способной доводить дела до конца. Он быстро загорался, был склонен к недоверчивости, легко начинал страдать подозрительностью, оставаясь при этом простодушны