м. В ситуации, когда другие сказали бы, что необходимо более принимать во внимание результаты, нежели средства и способы их достичь, он часто не готов был использовать агентов легкомысленных, поверхностных или бессовестных, готовых на всё, годных на всё, тех, кого воля случая или нищенское существование заставило выдвинуться из разных партий и поставить себя на службу делу короля». Доде называет д’Аварэ человеком Старого порядка, полагает, что именно он подпитывал в Людовике XVIII желание отомстить {1683}.
Признаюсь, никаких следов именно такого пагубного влияния графа д’Аварэ мне обнаружить в документах эпохи не удалось. Всё свидетельствует о том, что Людовик XVIII относился к графу именно как к фавориту. В традициях европейских монархий раннего Нового времени фаворит, не занимая никаких официальных государственных должностей, стоял, по сути, между королём и системой управления страной, как раз и играя роль своеобразного «второго я» государя. Через него шли значительная часть официальной корреспонденции, прошения и жалобы, множество мелких дел, на которые монарх мог позволить себе не отвлекаться. Абсолютно такую же роль, с поправкой на национальную специфику, играли герцог Бэкингем или граф-герцог Оливарес. Одновременно с этим в тех вещах, которые не входили в сферу ответственности фаворита, последнее слово оставалось отнюдь не за д’Аварэ - и мы это видели на примере Веронской декларации.
К тем, кто в разное время был допущен в окружение короля к политическим вопросам, можно причислить и ещё несколько человек. Один из них - Анн-Луи-Анри, герцог де Ла Фар (La Fare) (1752— 1829). Они знали друг друга ещё с Ассамблеи нотаблей 1787 г., на которой де Ла Фар хотел быть в секции Месье, но оказался у принца Конде{1684}. Епископ Нанси (1787), депутат Генеральных штатов от духовенства (1789), герцог де Ла Фар в январе 1791 г. был вынужден эмигрировать. И далее, вплоть до 1814 г. мы постоянно видим его рядом с Людовиком XVIII, который поручал ему различные дипломатические миссии (в том числе при Венском дворе), доверял распоряжаться финансами, предназначенными для поддержки рассеянных по Европе эмигрантов. В октябре 1795 г. епископ писал:
Моя частная и уединённая жизнь, возможно, принесёт пользу королю и монархии, поскольку я уже потратил два года на разработку общего плана реставрации французской монархии от фундамента до последней черепицы на этом здании {1685}.
К сожалению, план этот, по всей видимости, не сохранился. После Реставрации герцог вернётся на родину, станет архиепископом Санса (1817), пэром Франции (1822) и, наконец, кардиналом (1823){1686}.
Шарль-Франсуа, маркиз де Бонней (Bonnay) (1750-1825) при Старом порядке делал карьеру в армии и при дворе, стал кавалером Ордена Св. Людовика (1774). В 1789 г. был избран заместителем депутата Учредительного собрания от дворянства Нивернэ, с июля участвовал в заседаниях. В 1790 г. трижды избирался председателем собрания, в третий раз отказался от этой чести. Часто выступал, пользовался большим влиянием, нередко пытался примирить участников ожесточённых дискуссий. После бегства Людовика XVI в Варенн в ответ на обвинения в том, что он об этом знал, маркиз ответил: «Если бы король поинтересовался моим мнением, я не стал бы советовать ему уезжать, но если бы он пригласил меня его сопровождать, я готов был бы умереть подле него и прославил бы себя этой смертью!» Вскоре после этого де Бонней перестаёт посещать заседания, не одобряет Конституцию 1791 года и в октябре того же года эмигрирует. В эмиграции он становится адъютантом маршала де Кастри, вместе с которым приезжает в 1795 г. в Верону. В Митаве, а затем и в Варшаве он был государственным секретарём Людовика XVIII, не раз выполнял по его просьбе различные дипломатические поручения{1687}. Встретив его в эти годы, мадам де Сталь заметила, что он выглядел, как призрак Старого порядка{1688}. После Реставрации маркиз стал пэром Франции, вошёл в Совет Людовика XVIII. Король был к нему весьма привязан, ценил его советы и беспристрастность. Один из современников даже напишет, что смерть де Боннея в 1825 г. сыграла свою роль и в скорой смерти самого монарха{1689}, хотя король умер за полгода до маркиза.
Советником Людовика XVIII был и Шарль-Жорж, маркиз де Клермон-Гальранд (Clermont-Gallerande) (1744-1823), принадлежавший к древней ветви анжуйского дворянства. Он участвовал в Семилетней войне, последовательно поднимался по всем ступеням военной иерархии вплоть до бригадного генерала (maréchal de camp) (1780), был назначен инспектором кавалерии (1788). После начала Революции эмигрировал, но вернулся, чтобы не покидать своего короля в беде. 10 августа 1792 г. защищал Тюильри, затем скрывался, был арестован и освобождён уже при Термидоре{1690}.
Во время пребывания в Вероне Людовик-Станислас нередко обращался к советам ещё двух известных в то время людей. Как мы уже знаем, немалую долю информации о том, что происходило во Франции, он получал от графа д’Антрэга, который был личностью весьма примечательной и очень характерной для авантюристичного XVIII в. Поступив в 14 лет в гвардию, говоря по-немецки, по- английски, по-русски и по-итальянски{1691}, много попутешествовав (он успел побывать в Египте, Турции, Польше, германских землях), добившись избрания депутатом Генеральных штатов от дворянства, д’Антрэг быстро эволюционировал вправо{1692} и снискал себе репутацию бескомпромиссного сторонника сильной королевской власти{1693}. Именно он до 1797 г. отвечал в окружении короля за тайные сношения с Парижем и Мадридом{1694} и пользовался его огромным доверием{1695}. Посетивший двор агент английской разведки счёл его наилучшим аналитиком из всего королевского Совета и к тому же в наибольшей степени лишённым иллюзий{1696}. Д’Аварэ присутствие д’Антрэга в окружении короля приводило в бешенство, фаворит короля называл его «отборным пройдохой» (fleur de drôles){1697}, но ничего не мог с ним поделать.
Другой дворянин, часто появлявшийся в 1795 г. в Вероне, - Симон де Лас Касас и Арагорри (Simón de las Casas у Aragorri) (1742 — 1798). Начав службу в испанском флоте, далее он стал делать дипломатическую карьеру: секретарь посольства в Вене (1763-1774), посол в Пруссии (1781-1784), посол в Неаполе (1785-1786). Последнее назначение оказалось для репутации дипломата роковым: и отношения Испании с Неаполем были непростыми, и Лас Касас вызвал такую ненависть неаполитанской королевы, что та устроила ему публичный скандал. Тогда его отправили послом в Венецию (1786- 1795), а затем в Лондон (1795-1796) {1698}. Отношение к нему было весьма скептическое, российский посол Разумовский называл ум Лас Касаса «неуёмным и склонным к интриге» {1699}, однако до тех пор, пока граф Прованский ориентировался на Испанию, ему казалось удобным то и дело призывать Лас Касаса для консультаций.
В ближайшее окружение Людовика XVIII входили и его секретари, один из которых не просто выполнял техническую работу, но и выступал в роли помощника и советника. Им был Жан-Батист Курвуазье (Courvoisier) (1749-1803), с 1770 г. занимавший должность адвоката при парламенте Безансона. Когда графу де Мирабо грозило предстать перед этим судом, в качестве защитника друзья порекомендовали ему именно Курвуазье, обладавшего «и заслугами, и репутацией»{1700}.
Заняв в 1779 г. кафедру французского права в университете Безансона, Курвуазье пользовался большой популярностью у учеников. «Мало кто владел на том же уровне, что Курвуазье, искусством ясно рассказывать о наименее понятных предметах и чётко систематизировать те вещи, которые казались совершенно этому неподвластными»{1701}. Не случайно на момент начала Революции он считался «самым блестящим»{1702} профессором права в Безансоне и даже дважды занимал должность ректора. «Если добавить к его отличительным чертам симпатичное лицо, приятный голос, убедительный тон, немалую ясность речи, изящество, покладистость, то можно составить адекватное представление о качествах этого профессора»{1703}. Добавим и ещё одно: Курвуазье был глубоко верующим человеком{1704}.
По непонятным причинам Курвуазье, хотя и баллотировался в Академию Безансона, так и не стал её членом. Помимо работы в Университете, он считался юридическим советником архиепископа и занимал в этом качестве должность бальи. Будучи оратором масонской ложи, он приветствовал в 1780 г. проезжающего через город герцога Орлеанского следующими словами: «Богатство и происхождение, звания и героизм - вот идолы, которым поклоняется толпа, но масоны чтят лишь добродетель» {1705}. Благосклонно встретив Революцию, он быстро в ней разочаровался и осенью 1790 г., занимая пост ректора, даже выбрал для традиционного обращения к студентам следующий сюжет: «Полезна или вредна для человечества доктрина философов?» Это выступление несло на себе и дополнительную нагрузку. Долгое время Курвуазье сотрудничал