{1791}. Ж. Тюркан в равной мере не сомневался, что в Вене рассматривали эрцгерцога в качестве кандидата на французский трон и даже высказывал уверенность (впрочем, без всяких доказательств), что Австрия хотела через этот брак приобрести французские провинции - Эльзас, Лотарингию, может быть, Наварру и Прованс{1792}.
Эймер де ла Шевальри, адъютант принца Конде, писал в одном из писем от 6 декабря 1794 г., что Карл пользовался в армии Конде немалой популярностью: «невозможно было быть более лояльным, более открытым, иметь лучшие намерения. Манера, в которой союзники относились к войне, была ему чужда»{1793}. Когда в 1796 г. армия Конде перешла в его подчинение, это многим внушило надежды.
Как ни странно, для роялистов в этом браке можно было при желании увидеть и свои плюсы: Ожеар замечает, что он мог бы сделать Карла более заинтересованным в судьбе французских принцев{1794}. А маркиз де Бомбель, находившийся в то время в германских землях, рассказывает о встрече в январе 1796 г. с графом Ферзеном, который пытался его убедить, что армия поддержит только «короля, который, с одной стороны, воин, а с другой - не накажет за преступления революции». По словам Ферзена, Карл, женившийся на Мадам Руаяль, идеально подходит на эту роль, тем более что «оба брата покойного короля один за другим отказались от своих титулов» {1795}.
Между тем, хотя поначалу в Вене старательно распускали слухи о её помолвке с эрцгерцогом Карлом, и Франц II, и Тугут всегда от них открещивались. Граф де Сен-При вспоминает, что когда он обсуждал эту тему с Тугутом, своим давним знакомым ещё по Константинополю, тот заверил, что у Венского двора и в мыслях такого не было, и как только Людовик XVIII потребует, чтобы принцесса к нему прибыла, её немедленно отправят к дяде {1796}.
Самого же Людовика XVIII известия об австрийских планах заставили ещё более настойчиво просить императора, чтобы Мадам Руаяль после освобождения отпустили к французским родственникам. 21 августа король написал ему:
Чрезвычайно для меня мучительно, что отдаляется тот момент, когда я смогу её увидеть. Независимо от той нежности, которую я к ней испытываю и которую ещё более увеличивают наши совместно пережитые несчастья, она единственная, кто мог услышать из уст Короля, Королевы, моей сестры, столь драгоценные для меня слова и наказы, о которых я хотел бы узнать как можно быстрее, чтобы выполнить свой святой долг исполнить их...{1797}
5 сентября Мадам Руаяль ответила Людовику XVIII: «Дорогой дядя, я не могла быть более тронута чувствами, которые вы соизволили выразить несчастной сироте, предлагая её удочерить»{1798}. Доде, опубликовавший эти письма, полагает, что Людовик-Станислас был искренне привязан к дочери брата, всегда её выделял и часто вспоминал о ней в эмиграции. По письмам короля также видно, что он относился к племяннице очень тепло и называл её «мой ангел»{1799}.
Таким образом, принцесса ещё не покинула Тампль, а вокруг неё уже разворачивались дипломатические баталии. В одном из писем Екатерине II Людовик XVIII рассказывал, что хотел бы «отправить её в Рим к своим тётушкам - в единственное место, которое ей подходит», однако Император дважды ему в этом отказал{1800}. Как оказалось, Франц II питал к Марии-Терезе не менее сильные родственные чувства. Напомнив, что Мария-Антуанетта - принцесса из дома Габсбургов, он высказал недвусмысленное желание, чтобы она осталась при его дворе, и тут уже Людовик XVIII решительно этому воспротивился - по мнению графа Разумовского, по большей части из- за опасений, что австрийский дом будет претендовать на французский престол {1801}.
18 сентября, когда ответ принцессы получили в Вероне, было уже известно, что она будет передана австрийцам в Базеле и отправлена в Вену. Людовик XVIII принимает решение срочно направить в Базель графа д’Аварэ и принца Конде, чтобы те успели повидаться с его племянницей до того, как она окажется при австрийском дворе{1802}. В письме, которое д’Аварэ должен был передать принцессе, говорилось о том, что, если бы король мог, он сам бы, не медля, отправился на встречу с племянницей, но вместо этого он посылает «своего освободителя и друга». Одновременно король делился с мадам де Турзель своими подозрениями в адрес венского двора: он опасался, что принцессу будут там держать как заложницу, чтобы заставить его впоследствии её выкупить, и могут ей внушить ненависть к Франции{1803}.
29 сентября, в новом письме к мадам де Турзель, он выразился ещё более прямо:
Я рассчитываю на вас, чтобы расстроить планы, которые может иметь Венский двор, чтобы вы без конца напоминали моей племяннице: не забывая о благодарности Императору, она должна всегда думать, что она - француженка, что она моей крови, что у неё нет другого отца, кроме меня, что она, как и другие члены моей семьи, должна разделять мою судьбу и в горе, и в счастье, и в особенности, что она не должна без моего согласия и не от моего имени завязывать отношения или же брать на себя какие-либо обязательства. Я скажу вам больше: я думаю о её будущем счастье, о счастье моей семьи, о своём собственном, и я не нахожу более верного средства достичь этих целей, кроме как выдать её замуж за герцога Ангулемского, моего племянника. Я уверен, что Король и Королева, пока они не имели иного ребёнка, кроме неё, желали этого брака. По правде говоря, поскольку у них родились сыновья, мой племянник перестал считаться для неё партией, и они изменили своё мнение. Но я абсолютно уверен, что, если бы они были живы и потеряли сыновей, они вернулись бы к изначальной идее. Таким образом, я лишь выполняю их волю{1804}.
Доде полагает, что письмо так и не было доставлено. Мадам де Турзель запретили сопровождать Мадам Руаяль в Вену; австрийское правительство также известило, что ни принц Конде, ни граф д’Аварэ, ни любой другой француз допущен к принцессе не будет. В просьбе отправить её в Верону также было отказано {1805}. В ночь с 18 на 19 декабря 1795 г. Мария-Тереза покинула Париж и в январе благополучно добралась до Вены, где с ней не позволили увидеться даже послу Людовика XVIII{1806}.
Такое отношение австрийцев задело Людовика XVIII до глубины души. В пространном разговоре с лордом Макартни он недоумевал, как может так себя вести страна, притворяющаяся союзником, когда в былые времена даже противники были более любезны: после покушения Дамьена и Великобритания, и Пруссия, хотя и находились с Францией в состоянии войны, нашли способ через послов нейтральных стран выразить свою озабоченность и поздравить Людовика XV{1807}. Кроме того, у короля возникли сомнения, действительно ли французы выпустили Марию-Терезу или подменили её двойником{1808}.
У настойчивости Веронского двора были и экономические причины. Выпуская из рук принцессу, австрийцы, по мнению Людовика XVIII, должны были вернуть ей то, что принадлежало Марии- Терезе по праву наследования. Как писал сам король,
это богатство состоит из: 1o бриллиантов покойной Королевы, моей невестки, которые передали моей племяннице, когда она покинула Францию [...]; 2° около тринадцати сотен миллионов турских ливров - наследство покойного Короля, моего брата, и покойной Королевы, моей невестки, находящихся сегодня в руках императора Римлян; 3° двести тысяч золотых экю, выделенных в приданое покойной Королеве, моей невестке, которые так никогда и не были уплачены» {1809}.
Впрочем, для того чтобы свадьба с двоюродным братом состоялась, требовалось разрешение папы (аналогичные трудности были бы и у эрцгерцога Карла). Выступать от его имени перед Святым престолом Людовик XVIII попросил короля Испании, а также, не будучи уверенным, что Карл IV на это согласится, обратился с такой же просьбой напрямую к послу Испании в Риме, дону д’Азара. Известие от д’Азара, что Святой престол не возражает, Людовик XVIII получил одновременно с фактическим отказом Карла IV его испрашивать {1810}. Император также не стал препятствовать свадьбе, поскольку Мадам Руаяль заявила, что всегда рассматривала себя как французскую принцессу и, подчиняясь воле дяди, согласна выйти за герцога Ангулемского{1811}. О помолвке было объявлено уже в июне 1796 г., однако свадьба откладывалась.
После появления более чем скрупулёзного исследования Беке{1812} я не вижу необходимости долее останавливаться на этом сюжете. Отмечу лишь ещё одну причину, по которой Людовик XVIII не хотел для племянницы австрийского брака. Французские короли начиная с Генриха IV считались королями не только Франции, но и Наварры, тогда как Наварра не признавала салический закон: Генрих IV унаследовал корону от матери. При Людовике XIII на Наварру были распространены общефранцузские принципы наследования престола, однако Наварра их так и не признала. Соответственно, существовали опасения, что в случае женитьбы Марии-Терезы на эрцгерцоге Карле будет поднят вопрос о том, что именно она и является истинной королевой Наварры, которую может принести своему мужу