Подача прошений и раздача даров заняли два долгих дня, – пятый и шестой, насколько я помню, – и под самый конец дня шестого, как раз перед тем, как настало время закрываться на воскресенье, со всеми эмбрионами, кроме одного, было покончено. Этим эмбрионом был Человек.
„Итак, Наш маленький человечек, – сказал Бог, – ты прождал до последнего, все откладывая решение, и Мы уверены, что все это время ты напряженно думал. Что можем Мы для тебя сделать?“
„С Твоего разрешения, Боже, – сказал эмбрион, – я думаю, что у Тебя имелись причины, лучше всего ведомые Тебе самому, сотворить меня в нынешнем виде, и изменять этот вид было бы дерзостью с моей стороны. Если мне дозволяется выбор, я предпочел бы остаться таким, какой есть. Я бы не стал заменять ни единой из данных Тобою частей моего тела на иные и, несомненно, менее удачные части, а остался бы на всю мою жизнь беззащитным эмбрионом, пытающимся по мере сил самостоятельно изготовить пару-другую жалких приспособлений из дерева, железа и иных материалов, каковые Ты сочтешь уместным мне предоставить. Если мне понадобится лодка, я постараюсь построить ее из деревьев, а захочу летать – сооружу колесницу, которая будет делать это для меня. Может быть, я и совершаю немалую глупость, отвергая удобства, кои Ты в доброте Своей мне предлагаешь, но я постарался все обдумать по возможности тщательно и надеюсь, что это ничтожное решение существа столь малого и невинного будет встречено Тобой с благосклонностью“.
„Отменно сказано, – довольным тоном воскликнул Творец. – А ну-ка вы, эмбрионы, подойдите сюда с вашими клювами и прочими штучками, посмотрите на Нашего первого Человека. Вот единственный, кто разрешил Нашу загадку, единый из всех вас, и Мы с великой радостью назначаем его Владыкой над всеми Птицами Небесными, и над Зверями Земными, и над Рыбами Морскими. Теперь же пусть все остальные идут любиться и размножаться, ибо настало время закончить труды и передохнуть. Что до тебя, Человече, то ты во всю свою жизнь будешь нашим орудием, хоть станешь и сам прибегать к иным орудиям. И до самой могилы ты так и будешь выглядеть эмбрионом, но перед мощью твоей все прочие станут как эмбрионы. Навеки недоразвившийся, ты навсегда сохранишь в себе зерно Нашего образа, способность видеть некоторые из Наших печалей и испытывать некоторые из Наших радостей. Нам отчасти жалко тебя, Человек, но отчасти Мы на тебя и надеемся. Теперь же беги, и старайся там, как только сможешь. Да, и вот еще что, Человек, покамест ты не ушел…“
„Слушаю, – сказал Адам, возвращаясь“.
„Мы только хотели сказать, – застенчиво молвил Бог, стискивая ладони. – Да, так вот, Мы как раз хотели сказать: Да благословит тебя Бог“».
– Хорошая история, – неуверенно молвил Варт. – Она мне нравится больше той, что рассказывал Мерлин про Равви. И еще она интересная.
Барсук до того смутился, что жалко было смотреть.
– Нет, голубчик, нет. Ты преувеличиваешь. Так, небольшая притча, и то еще в лучшем случае. К тому же, боюсь, она немножко слишком оптимистична.
– Как это?
– Ну вот, видишь ли, верно, конечно, что человек – Владыка над всеми животными и самый могучий из них, – если подразумевать под этим самого свирепого, – но в последнее время я иногда сомневаюсь, так ли уж он благословен.
– Сэр Эктор не кажется мне особенно свирепым.
– И однако, если даже сэр Эктор выйдет прогуляться вдоль речки, не только птицы разлетятся прочь от него и звери кинутся врассыпную, но даже рыбы метнутся к другому берегу. Завидев друг друга, они так не делают.
– Но человек ведь – царь над всеми зверями.
– Возможно. Или лучше сказать – тиран? К тому же еще необходимо признать, что у него множество пороков.
– У Короля Пеллинора их вовсе не много.
– Однако, если Король Утер объявит войну, Пеллинор на нее пойдет. Ты знаешь, что Homo sapiens – это почти единственное животное, ведущее войны?
– Муравьи тоже воюют.
– Голубчик, не говори так вот походя: «Муравьи тоже воюют». Муравьев существует больше четырех тысяч разновидностей, и среди них я могу насчитать лишь пяток агрессивных. Пять муравьев, один, насколько я знаю, термит – и Человек.
– Но ведь стаи волков из Дикого Леса каждую зиму режут наших овец.
– Волки и овцы, друг мой, принадлежат к разным видам. А настоящие войны ведутся между сообществами, принадлежащими к одному и тому же виду. Среди сотен тысяч видов я могу насчесть только семь агрессивных. Даже среди Человеков имеется несколько разновидностей – эскимосы, скажем, цыгане, саами и кое-какие кочевники в Аравии, – которые не воюют, потому что не проводят границ. В Природе войны встречаются реже, чем каннибальство. Тебе это не кажется неудачным стечением обстоятельств?
– Лично я, – сказал Варт, – с удовольствием отправился бы на войну, если б меня сделали рыцарем. Мне по душе трубы, знамена, сверканье доспехов и отчаянные атаки. И конечно, я бы хотел совершить великие подвиги, быть отважным и победить свои страхи. Ведь есть же в войне отвага, и стойкость, и любовь между товарищами, а, барсук?
Ученое животное долго думало, глядя в огонь. В конце концов оно, как видно, решило сменить тему.
– А кто тебе больше понравился, – спросило оно, – муравьи или дикие гуси?
22
В канун торжественного уик-энда появился Король Пеллинор, пребывавший в состоянии крайнего возбуждения.
– Ну, я вам скажу! – вскрикивал он. – Вы знаете? Слышали? Это секрет, что?
– Что секрет, что? – спросили у него.
– Да как же, Король, – кричало его величество. – Знаете насчет Короля?
– А что такое с Королем? – поинтересовался сэр Эктор. – Уж не хотите ли вы сказать, что он собирается к нам, поохотиться с этими его чертовыми гончими или еще что-нибудь такое?
– Он умер, – трагически вскричал Король Пеллинор. – Умер, бедняга, и охотиться больше не может.
Сэр Груммор уважительно встал и обнажил главу.
– Король умер, – сказал он. – Да здравствует Король.
Все остальные почувствовали, что им тоже следует встать, а няня мальчиков залилась слезами.
– Вот горе так горе, – рыдала она. – Их верноподданное высочество померли, а какой был уважительный господин. Сколько ихних раскрашенных портретов я вырезала из иллюстрированных молитвенников и приклеила над камином. С того самого времени, как был он совсем молоденький и все разъезжал по свету, осматривая замки, и потом, когда он выиграл конкурс на звание «Принц Очарование» и посещал зоны бедствий, не было такой картинки с ним, которую б я не вырезала, да, и я всегда думала о нем перед сном.
– Нянюшка, угомонитесь, – сказал сэр Эктор.
– Торжественный момент, ведь так? – сказал Король Пеллинор, – что? Утер Завоеватель, 1066–1216.
– Торжественная минута, – сказал сэр Груммор. – Король мертв. Да здравствует Король.
– Нам следует опустить шторы, – сказал Кэй, всегдашний приверженец должных формальностей, – и приспустить флаги.
– Это верно, – сказал сэр Эктор. – Кто-нибудь, сбегайте, скажите сержанту.
Очевидно, выполнять это распоряжение надлежало Варту, ибо из присутствовавших людей благородного звания он был самым младшим, – и Варт весело побежал на поиски сержанта. Оставшиеся в башенном покое вскоре услышали голос, оравший: «А ну, раз-два, особый траур по его покойному величеству, по команде „два“ опускаем!», а затем плеск штандартов, знамен, вымпелов, флагов, флажков, лозунгов и эмблем, кои делали столь веселыми белоснежные башенки Замка Дикого Леса.
– Как вы об этом прослышали? – спросил сэр Эктор.
– Продирался, понимаете, прилеском за своей Зверюгой и повстречал важного такого монаха-бенедиктинца, он мне и рассказал. Самая последняя новость.
– Бедный старик Пендрагон, – сказал сэр Эктор.
– Король умер, – важно возгласил сэр Груммор. – Да здравствует Король.
– Замечательно, конечно, что вы все время говорите об этом, дражайший Груммор, – раздражительно воскликнул Король Пеллинор, – но кто этот Король, что? – кто да здравствует-то, что? – о ком вы толкуете?
– Ну как же, его наследник, – ответил несколько озадаченный сэр Груммор.
– У нашего благословенного монарха, – слезливо сказала нянюшка, – не было никакого наследника. Это всякий знает, кто изучал верноподданное семейство.
– Господи помилуй! – воскликнул сэр Эктор. – Но ближайший-то родственник у него же ведь должен быть?
– Так в том-то и дело! – чрезвычайно возбудившись, закричал Король Пеллинор. – Это самое волнующее и есть, что? Ни наследника, ни ближайшего сородича, а трон кому же наследовать? Потому-то мой монах и тревожился, что? Потому все время и спрашивал, а кто же наследовать будет, что, а? Что?
– Вы что, хотите сказать, – гневно воскликнул сэр Груммор, – что в нашей Волшебной Стране больше нет Короля?
– Ни вот столечко, – закричал Король Пеллинор, чувствуя, какую он принес важную весть. – Зато появились знамения и чудеса всякого рода.
– По-моему, это скандал, – сказал сэр Груммор. – Бог ее знает, до чего докатилась несчастная старая страна. А всё эти лолларды и коммунисты, нисколько не сомневаюсь.
– Какие знамения и чудеса? – спросил сэр Эктор.
– Да, так вот, там в одной церкви появился такой меч, и он в камне. Ну то есть не совсем в церкви, понимаете? А рядом с церковью, и не так чтобы в камне, что? Но в этом роде, вот так вот можно сказать.
– Куда смотрит Церковь, не понимаю, – сказал сэр Груммор.
– И все это в наковальне, – объяснил Король.
– Церковь?
– Нет, меч.
– Но вы вроде сказали, что он был в камне?
– Нет, – сказал Король Пеллинор, – камень около церкви.
– Послушайте, Пеллинор, – сказал сэр Эктор, – вам нужно немного отдохнуть, старина, и начать все сначала. Ну-ка, выпейте вот этот рог меда и успокойтесь.
– Меч, – сказал Король Пеллинор, – торчит из наковальни, которая стоит на камне. Он проходит сквозь наковальню и прямо в камень. Наковальня прилипла к камню. Камень стоит около церкви. Налейте мне еще меду.