Гавейн уставился на Агравейна пылающим взглядом:
– Придержи язык.
– Не стану.
– Так я тебя заставлю.
– Заставишь не заставишь, ничего от этого не изменится.
Гарет сказал:
– Замолчи, Агравейн. Гавейн, оставь его в покое; Агравейн, если ты не умолкнешь, он тебя убьет.
– А мне все равно, убьет он меня или нет. Я сказал правду.
– Утихни, тебе говорят.
– Не утихну. Я сказал, что мы должны составить письмо к отцу насчет этих рыцарей. Мы обязаны рассказать ему о нашей матери. Мы…
Гавейн обрушился на него, не дав ему закончить.
– Ах ты, дьявольская душонка! – вопил он. – Предатель! А-а, вот ты как!
Ибо Агравейн сделал нечто, в семейных распрях еще невиданное. Он был слабее Гавейна и боялся боли. Оказавшись подмятым, он вытащил кинжал и замахнулся на брата.
– Берегись, в руке! – крикнул Гарет.
Дерущиеся метались по катаной шерсти.
– Гахерис, поймай его руку! Гавейн, отпусти его! Агравейн, брось кинжал! Агравейн! Если ты не бросишь его, он тебя убьет! Ах ты, скотина!
Лицо у мальчика посинело, кинжала нигде не было видно. Гавейн, стискивая руками горло Агравейна, яростно колотил его головою об пол. Гарет ухватил Гавейна за рубаху около шеи и скрутил ее, чтобы лишить его воздуха. Гахерис, ползая вокруг, шарил по полу в поисках кинжала.
– Оставь меня, – задыхался Гавейн. – Отпусти. – Он то ли закашлялся, то ли что-то всхрапнуло в его груди, словно у молодого льва, пробующего зарычать.
Агравейн, у которого был поврежден кадык, расслабил мышцы и лежал, икая, с закрытыми глазами. Судя по его виду, он был при смерти. Двое братьев оттащили Гавейна в сторону и держали его, пригибая к полу, все еще рвущегося к своей жертве, чтобы докончить начатое.
Странно, но, когда на него накатывала вот такая черная ярость, он, видимо, лишался человеческих черт. В дальнейшем, когда его доводили до этого состояния, он убивал даже женщин, – хотя и горько сожалел об этом впоследствии.
Доведя поддельную Зверь до совершенства, рыцари унесли ее и скрыли в пещере у подножия утесов, несколько выше приливной отметки. Затем они выпили виски, дабы отпраздновать событие, и, как только стемнело, отправились на поиски Короля.
Короля, с гусиным пером и листом пергамента, они отыскали в его покое. Стихов на пергаменте не было – только рисунок, имевший изобразить пронзенное стрелой сердце, внутри которого переплетались П и С. Король сморкался.
– Извините меня, Пеллинор, – сказал сэр Груммор, – но мы тут кое-что видели, на утесах.
– Что-нибудь гадкое?
– Ну, не вполне.
– Жаль, а я уже понадеялся.
Сэр Груммор обдумал положение и отодвинул сарацина в сторону. Они заранее сговорились о необходимости соблюдения определенного такта.
– Слушайте, Пеллинор, – невежливо сказал сэр Груммор, – что это вы делаете?
– А как вы думаете, что?
– Похоже на какой-то рисунок.
– Рисунок и есть, – сказал Король. – Я был бы не против, если б вы оба куда-нибудь ушли. Ну, то есть если вы в состоянии понимать намеки.
– Я бы на вашем месте провел здесь линию, – упорствовал сэр Груммор.
– Где?
– Вот здесь, где свинья нарисована.
– Друг любезный, я не понимаю, о чем вы толкуете.
– Виноват, Пеллинор, я решил, что это вы с закрытыми глазами рисовали свинью.
Сэр Паломид нашел, что настало время вмешаться.
– Сэр Груммор, – застенчиво молвил он, – наблюдал некий феномен, клянусь Юпитером!
– Феномен?
– Явление, – объяснил сэр Груммор.
– Какое еще явление? – подозрительно поинтересовался Король.
– Такое, что вам бы понравилось.
– У него было четыре ноги, – добавил сарацин.
– Это что, животное, овощ или минерал? – спросил Король.
– Животное.
– Свинья? – осведомился Король, у которого родилось подозрение, что они намекают на что-то.
– Нет-нет, Пеллинор. Какая еще свинья? Выбросьте вы этих свиней из головы. Эта штука издавала шум, подобно собачьей своре.
– Как от шестидесяти гончих, – пояснил сэр Паломид.
– Так это кит! – воскликнул Король.
– Нет, Пеллинор, нет. Кит же безногий.
– Но шум от него именно такой.
– Так кит или не кит?
– Дорогой мой, откуда мне знать? Постарайтесь не уклоняться от темы нашей беседы.
– Я и рад бы, да что за тема-то, что? Это походит на игру в зверинец.
– Да нет же, Пеллинор. Эта штука, которую мы видели, она лает.
– Ну, я вам скажу, – взвыл Пеллинор. – Лучше бы вы оба заткнулись или ушли бы отсюда. То у вас киты, то свиньи, теперь еще лает какая-то штука, это же спятить можно. Вам что, трудно оставить человека в покое? Он бы порисовал себе немного и без особого шума повесился, раз и навсегда. Я хочу сказать, это не такая уж невыполнимая просьба, что? Как по-вашему?
– Пеллинор, – сказал сэр Груммор, – крепитесь. Мы видели Искомого Зверя!
– Почему?
– Почему?
– Да, почему?
– А почему вы говорите «почему»? Я имел в виду, – пояснил сэр Груммор, – что вы могли бы спросить «где» или «когда». Но почему «почему»?
– А почему нет?
– Пеллинор, вы что, утратили всякое чувство приличия? Я же говорю вам, мы видели Искомого Зверя, – он здесь, на утесах, совсем близко от нас.
– Он, к вашему сведению, не он, а она.
– Дело не в том, она или он, дружище. Дело в том, что мы ее видели.
– Так почему бы вам не пойти и не поймать ее?
– Потому что это не наше дело – ловить ее, Пеллинор, а ваше. В конце-то концов, она – труд всей вашей жизни, разве не так?
– Дура она.
– Может, дура, а может, не дура, – сказал сэр Груммор обиженным тоном. – Суть в том, что она ваш magnum opus. Только Пеллинор способен ее словить. Вы это сами всегда твердили.
– А зачем мне ее ловить? – спросил монарх. – Что? В конце концов, ей, вероятно, хорошо там, на скалах. Не понимаю, с чего вы подняли столько шуму? Сколько страшной печали в том, – добавил он, отвлекаясь от темы, – что люди не могут пожениться, когда им так хочется. Я хочу сказать, какой мне прок в этой зверюге? Я ведь на ней не женат, верно? Так чего я за ней все время гоняюсь? По-моему, в этом нет логики.
– Все, что вам требуется, Пеллинор, – это добрая охота. Чтобы взбодрить вашу печень.
Они отобрали у него перо и влили в него несколько стаканчиков ирландского, причем и себя не обидели.
– Похоже, это единственное, на что я гожусь, – сказал Король внезапно. – В конце концов, только Пеллинор способен ее словить.
– Ну вот и умница, вот и храбрец!
– Только я так иногда тоскую, – добавил он, прежде чем они сумели ему помешать, – по дочери Королевы Фландрии. Она не была прекрасна, Груммор, но она меня понимала. Знаете, мне казалось, что мы очень подходим друг другу. Я, может быть, не такой уж и умный и вечно влипаю в неприятности, если за мной не присматривать, но, когда Свинка была рядом, она всегда знала, как мне следует поступить. И потом, я был не один. Все-таки приятно иметь кого-нибудь рядом, особенно если всю жизнь гоняешься за Искомой Зверью, что? А то как-то одиноко в лесу. Конечно, и Зверь тоже в своем роде компания – пока за ней бегаешь. Но с ней ведь не поговоришь, не то что со Свинкой. И стряпать она не умеет. Я и сам не понимаю, чего я лезу к вам с этими разговорами, но, честное слово, порой становится как-то невмоготу. Свинка ведь не была какой-нибудь там вертихвосткой. Я и в самом деле любил ее, Груммор, правда, и если б она хоть отвечала на мои письма, как было бы хорошо.
– Бедный старина Пеллинор, – сказали они.
– Знаете, Паломид, я сегодня видел сразу семь сорок. Летели мимо, с виду – ну совершенные сковородки, с ручками. Одна означает горе, две – радость вскоре, три – жениться, четыре – мальчик родится. Выходит, что семь сорок – это четыре мальчика, верно?
– Похоже на то, – согласился сэр Груммор.
– Их должны были звать Агловаль, Персиваль и Ламорак, а у четвертого такое смешное имя, никак не могу его вспомнить. Ну теперь-то уж что уж. Все-таки, сказать по правде, мне хотелось бы иметь сына по имени Дорнар.
– Послушайте, Пеллинор, что было, того не воротишь, и лучше с этим смириться. Почему бы вам, например, не набраться смелости и не поймать вашу Зверюгу?
– Как видно, придется.
– Ну и правильно. И выбросьте все остальное из головы.
– Восемнадцать лет прошло, как я гоняюсь за ней, – задумчиво молвил Король. – Можно бы и поймать, для разнообразия. Интересно, куда подевалась моя ищейка?
– Ах, Пеллинор! Вот это уже разговор!
– Быть может, наш достопочтенный монарх прямо сейчас и начнет?
– Что вы, Паломид? Ночью? В темноте?
Сэр Паломид украдкой пихнул сэра Груммора.
– Наносите по железу удары, – прошептал он, – пока температура его высока.
– Вас понял.
– Я полагаю, это не важно, – сказал Король. – В сущности говоря, ничего не важно.
– Ну и отлично, – воскликнул сэр Груммор, беря руководство в свои руки. – Значит, поступим так. Старина Пеллинор затаится этой ночью в засаде на одном конце скал, а мы вдвоем как следует прочешем местность, двигаясь в его сторону с другого конца. Зверь наверняка где-то там, поскольку мы его видели прямо нынешним вечером.
– Как по-вашему, – спросил сэр Груммор, когда они переодевались в темноте, – неплохо я обосновал наше присутствие, – что мы-де будем загонять на него Зверя?
– Озарение свыше, – сказал сэр Паломид. – Голова у меня прямо сидит?
– Дружище, я и на дюйм дальше носа не вижу. – Голос сарацина звучал неуверенно.
– Какая темень, – сказал он, – просто кромешная.
– Не обращайте внимания, – сказал сэр Груммор. – Зато она скроет мелкие недостатки нашего костюма. А там, глядишь, и луна покажется.
– Слава богу, что меч у него обыкновенно тупой.
– Да, бросьте, Паломид, не трусьте. Не знаю почему, но я чувствую себя просто великолепно. Может, от виски. Но уж погарцую я нынче и полаю от души, будьте уверены.
– Вы пристегнулись ко мне, сэр Груммор. Перепутали пуговицы.