— Приятно познакомиться. Большая честь! Очень рада! Ну а меня зовут… — И тут ветер сорвал плохо закрепленную накидку у меня с головы.
— Кустоголовая! — не своим, не шипящим, а визжащим голосом закричал Серый, скатился с конского скелета и рванул в темноту. Его скакун повернул голову, вопросительно скрипнул и пустился следом.
— Грубиян, — проворчала я вслед.
— Кустоголовая! — обреченно повторили братья вразнобой и, когда я перевела на них взгляд, заявили хором: — Мы ели у твоего костра! Гости святы! Это все он!
— Чего? — растерянно спросила я. — Слушайте, а это точно был Серый Гном?
— Он!
— А с ним там ничего не случится? Может, упадет где-нибудь, руку-ногу вывихнет… Вы бы проследили!
— Я пойду! — тут же вскочил один из братьев и робко добавил: — Можно?
— Можно, можно.
Непонятно какой Нож исчез в ночи. Остальные братья с тоской глядели ему вслед.
— Сам он, может, и не справится, — задумчиво начал один, будто случайно глядя на меня.
— Ну так помогите ему! — Иногда я совершенно не понимала этих мужчин. Имена из них приходится тянуть чуть ли не клещами, а вот без моего позволения уйти не могут.
Ножи тут же кинулись следом.
— Слушайте! Так, может, Пышкуну передать чего? — запоздало крикнула я в ночь.
Мне ответила тишина. Костер загорелся прежним пламенем. Как меня в последнее время только не обзывали! И так оденусь, и этак — все равно с кем-то путают. Не Серый Гном, так Кустоголовая. Может, волосы перекрасить? Чары помешают. Прическу поменять? Как бы хуже не вышло… Я еще недолго посидела у огня, побренчала для себя на арфе и отправилась спать в палатку. После ночевок на плаще и охапке веток в палатке оказалось просто чудно как хорошо и удобно. Я уснула почти мгновенно.
— В телеге рылись, но ничего не тронули. — Голос за стенкой палатки говорил точно не со мной, но меня он разбудил. В щель полога просачивался сероватый утренний свет, — Котелок на месте. Оглобли целые. Палатки целые. Вещи певички пригодятся. В городе за них хорошую цену дадут. Хорошо! Пора и в путь трогаться. Запрягу-ка я коня Странствующей, он у нее гладкий, сильный!
Послышалось фырканье, топот, недовольный вскрик. Похоже, к Мышаку подступили с хомутом, и он доходчиво объяснил свое отношение к перевозке телег.
— У-у-у, скотина! — обозвался голос и тут же обрадовался: — А вот и птица от девчонки осталась! За нее я точно с десяток золотых получу!
Опасаясь, что сейчас Воротник пустит в ход свой клюв, пасть и когти, я быстро вылезла из палатки. И вовремя. К безмятежно спящему дракончику уже подступал человек с широкой спиной, растущей из очень знакомого мне со вчерашней встречи зада. Бодрящий утренний холод полез ко мне в рукава и за шиворот.
— Доброе утро! — сказала я в спину Пышкуну, — А друзья вас так и не дождались. Что же вы так надолго отлучились? И кстати, вы не знаете, кто такая Кустоголовая?
Пышкун замер, медленно повернулся и уставился на меня. Румянец с его щек сбежал в неведомые дали и вернуться не обещал.
— Чур меня! Чур! — завизжал загулявший хозяин и ринулся наутек. Только в этот раз не под телегу, а в лес.
— Нет, ну что с людьми делают Дикие Земли! — удивилась я вслух. — Может, я и не причесывалась, не успела умыться, может, где-то краска поплыла, но ведь можно просто не подать виду!
Дожидаться невоспитанного Пышкуна я не стала. Очень нужны мне его монеты! Быстро собрала вещи, оседлала Мышака и разбудила Воротника, который умудрился проспать все ночные посиделки.
— До свидания, — крикнула я напоследок в лес. И остановилась на краю опушки.
Можно уйти без оплаты. Но клятва солнцу настигнет двуличного простого путника. Пусть даже уговор был заключен на закате, не в полную солнечную силу, но придется ему несладко. Без волдырей и ожогов не обойдется, даже из лесу вряд ли сможет выйти до заката. Да, придется выручать заказчика музыки для лошадей. Опять же — что я, зазря развлекала и кормила его друзей кашей? Я подъехала к телеге. Каштанка-Белянка встретила нас приветливым фырканьем.
— Кошелек он, конечно, не оставил, — рассудила я вслух. Лазить по мешкам не хотелось. — Слушайте, выбирайте тоже, что вам нравится.
Воротник удивленно поднял перепачканную пеплом морду — он как раз нюхал что-то в кострище. Но к предложению отнесся с восторгом. Крутанулся на месте, принюхался и кинулся к телеге. Нырнул под нее, чем-то лязгнул, поскрежетал, выволок наружу небольшое деревянное ведерко и торжествующе поставил его к моим ногам.
— Интересный выбор, — задумчиво сказала я.
В ведерке застыло что-то темное и вязкое. Мышак попятился. Я спешилась и понюхала. Запах был не очень. Получше, чем у моей вчерашней каши, но все равно ничего хорошего.
— Этим он, наверно, колеса смазывает, — рассудила я. — А нам зачем?
Воротник глядел с хитринкой. Выбирать просила? Вот и получай.
Ведерко давно потемнело от времени и дорожных невзгод, один обруч на нем съехал и перекосился. На дужке болталась ржавая цепочка — за нее ведро, похоже, прикреплялось под телегой. Цена этому старинному изделию бондарей была монеты две. Медных. Небольших и фальшивых. Если, конечно, из него не пил в свое время Светлый Король или его верный конь. Судя по древности ведра — не такая уж глупая мысль.
— Мы же не грабители какие-нибудь, — рассудила я. Далеко ли уедет телега без смазки?
Тем временем Мышак, предоставленный самому себе, приблизился к пасущейся Пышкуновой кобыле. Трава по всей поляне росла совершенно одинаковая, но моему завистливому скакуну приглянулась именно эта. Кобыла покладисто отодвинулась. Мышак пару раз ухватил траву, с подозрением глянул на пасущуюся рядом лошадь и снова, будто случайно, пошел на нее боком.
— А ну хватит! — прервала я эти игры в толчки и ухватила Мышака за повод.
Недовольный конь последовал за мной со странным шорохом. Я оглянулась. За Мышаком тянулась по земле обхватившая ногу завязкой торба. И когда он только успел за нее зацепиться?
С немалой осторожностью я освободила мешок от коня и коня от мешка. С трудом развязала затянувшуюся веревку. Заглянула, запустила руку. Надо же! На моей ладони лежало то самое пшено, которым я угощала ночью болезненных братьев Ножей.
— Это судьба, не иначе, — решила я. Тем более что Пышкун вчера ее попробовать так и не соизволил. Ему потеря будет невелика, а мне, может, и пригодится.
Воротника тоже обижать не хотелось.
— А ну иди сюда! — Недоумевающий дракончик приблизился, и я торжественно застегнула на его шее снятую с ведра цепочку. — Ты выбрал — тебе и носить.
Мышаку в поклажу достался мешок — по той же причине.
— Солнце свидетель: уговор я исполнила, оплату получила. Нет между мной и Пышкуном долга или переплаты! — заявила я поднимающемуся в небо светилу и со спокойной душой залезла на Мышака. Нас ждала дорога и горы вдалеке.
Глава двадцать девятая О БОЛЬШИХ ЦЕНИТЕЛЯХ МУЗЫКИ
Их только что не было. Только что дорога нырнула в небольшую ложбину, я в который раз остановила Мышака и долго раздумывала, одолеет ли мой верный скакун этот спуск со всадником на спине или лучше слезть и пойти рядом от лишних синяков подальше. Не знающий сомнений Воротник уже скатился вниз и шуршал в камышах на дне ложбины.
— Перья береги! — крикнула ему я вслед, решила также поберечь и свои, потому и спешилась.
Мышак, естественно, спустился просто образцово, не брыкаясь, не спотыкаясь, не кидаясь в стороны и не заваливаясь на бок. Прямо-таки предлагал в следующий раз остаться в седле.
— Даже не надейся, — проворчала я. Можно попасться на эту уловку в первый раз, можно зазеваться во второй, выпасть из седла в третий, но только круглый и безнадежный дурак попробует спуститься верхом на этом коне в седьмой раз. К круглым дуракам я себя не причисляла. Тем более что в последний раз бок болел довольно долго. Шестой или пятый? Не помню. Но крутизну спусков с тех пор ощущать начала очень здорово. Тем самым боком. Перед опасными спусками он начинал слегка чесаться.
Воротник послушно и виновато замер внизу. С перьев на его правом боку медленно и торжественно капала грязь.
— Вот перепачкаешься — опять коровы бояться перестанут! — прифозила я и поволокла Мышака наверх. Был соблазн выехать верхом, но тут напоминающе заныл копчик. Верхом на крутые подъемы я тоже выезжала не один раз. Вернее, выезжать пыталась.
В общем, с тех пор как мы спустились и поднялись, прошло не так уж много времени. Но когда мы с Мышаком выбрались из ложбины, наверху нас уже ждали. Я чуть было не начала карабкаться по ноге самого ближнего, приняв ее за продолжение подъема. Они замерли на дороге — десяток великанов самого что ни на есть свирепого вида: лохматые, в шкурах, с тяжеленными дубинами, длинными толстыми копьями и огромными топорами. Доставала я им макушкой до пояса или все-таки нет, для меня пока оставалось тайной. Тем более что поясов они не носили. Ширина у них тоже была ничего себе. Все это я смогла рассмотреть, лишь чуть отступив в сторону.
— Не бойтесь, я вас не трону, — поспешила я на всякий случай уверить встречных. Что-то все чаще от меня кидаются наутек по поводу и без повода, и я решила сразу пытаться успокоить каждого встречного.
— Гырыдыр пыр! — рявкнул в ответ самый грозный из всех.
Так. Что-то похожее со мной недавно было.
— Не понимаю, — честно призналась я.
— Гордор пыр! — крикнул опять здоровяк. Только гораздо громче — наверно, чтобы я лучше расслышала.
Толпившиеся за его спиной остальные великаны помалкивали. То ли не могли мешать речам вождя, то ли просто стеснялись. Толмача вроде орковского я так и не дождалась. Беседа зашла в тупик.
— Ну ладно, доброго вам дня, погода хорошая, приятно было поболтать. — И я пошла в обход.
— Гырыдыр пыр пр др! — Здоровяк сделал полшага вбок, перегородил мне дорогу и от души стукнул себя по широченной груди — даже птицы снялись с дальних деревьев. Что-то ему от меня до сих пор было очень нужно.