— Продолжай прислуживать! — приказал надсмотрщик, награждая ее хлестким и резким ударом пониже спины. Слезы брызнули из глаз рабыни. Она повернулась и поспешила к столу, чтобы вновь наполнить поднос мясом. Они должны позвать ее сегодня ночью, обязательно должны! Неужели они не знают, что она рабыня и вся охвачена желанием! Сжальтесь хоть кто-нибудь, в отчаянии думала она. Пожалейте бедную рабыню, будьте добры к ней!
Аброгастес протянул псу кусок мяса.
Огромная голова осторожно поднялась. Пес аккуратно взял мясо, положил его на помост, прижав лапой, и начал рвать белыми клыками.
Аброгастес почувствовал, как к его сапогу вновь прижалось теплая щека.
— Господин! — прошептал робкий голос. Цепи еле слышно звякнули по деревянному помосту.
Аброгастес взглянул влево.
— Приветствую тебя, крошка Гута, — ухмыльнулся он.
Слева от него лежала хрупкая, обнаженная черноволосая женщина с темными глазами и высокими скулами. Ее сдерживала тяжелая цепь, прикрепленная к кольцу в помосте. Цепь была слишком прочной — она могла бы легко выдержать даже рогатого сорита. И ошейник на шее Гуты был необычно массивным и тяжелым для женщины, с огромным замком. Фигура Гуты заметно улучшилась из-за режима, установленного надсмотрщиками со времени ее пленения на Тенгутаксихай.
— Я голодна, господин, — прошептала она.
— Что? — переспросил Аброгастес.
— Меня не кормили целый день…
— Значит, ты хочешь есть?
— Да, господин.
Она умоляюще смотрела на Аброгастеса. Его лицо исказилось от гнева, и Гута опустила глаза.
Некогда Гута была жрицей, священной девой, прислужницей обрядов тимбри.
Некоторые считали, что именно под ее влиянием Ортог поддался искушению встать на путь мятежа и раскола. Как исторический факт такое толкование кажется излишне упрощенным, если учесть энергию и тщеславие самого Ортога. С другой стороны, не вызывает сомнений то, что предсказания Гуты, ее пророчества и явленные «знаки» сыграли свою роль, распалили тщеславие Ортога и побудили его порвать с дризриаками.
Во время похода на Тенгутаксихай она попала в руки Аброгастеса.
Гуте не удалось подчинить Аброгастеса своему влиянию — такие мужчины редко поддаются на это.
Ее вина, двуличность и лживость стали явными.
На Тенгутаксихай она прокляла своих богов. Только объявив себя рабыней, она ухитрилась избежать смерти, и то, вероятно, временно.
Гута хорошо понимала, что ее жизнь висит на волоске, который держит в руках Аброгастес, считая ее виновной в отступничестве Ортога.
Она страстно желала угодить хозяину — не только для того, чтобы остаться в живых, но и из-за странных ощущений внутри — глубокой беспомощности, незнакомых порывов, настойчивых желаний, усердия и мольбы, возбуждения, которое и теперь мало-помалу нарастало в ней, медленно и неумолимо, как поднимается вода во время прилива.
— Ладно, я, может быть, брошу тебе кусок мяса на пол, — сказал Аброгастес, в руке которого еще оставалось два куска.
Его голос напугал женщину.
— Рабыня была бы благодарна за это, господин, — ответила она.
— Не трогай его руками.
— Да, господин.
— Встань на четвереньки, — приказал он, указывая на помост перед своей скамьей. — Вот сюда.
— Да, господин, — она приподнялась на четвереньки так, что цепь лязгнула по полу, и выступила перед скамьей.
— Ты готова?
— Да, господин.
Он быстро бросил мясо на доски помоста.
Рабыня попыталась наклонить голову, но тут же с воплем отшатнулась. Послышался громкий звон цепи, ворчание, скрежет когтей по дереву. Всего в дюймах от ее головы внезапно оказалась раскрытая чудовищная пасть свирепого пса Аброгастеса.
Оскалив зубы, пес стоял над куском, не сводя глаз с рабыни. Когда она уползла на свое место, слева от скамьи, пес подхватил мясо и унес.
Гута опустилась на колени слева от Аброгастеса, дрожа и задыхаясь.
Аброгастес рассмеялся, забавляясь смущением рабыни.
Те, кто был свидетелями его шутки, тоже взорвались грубым хохотом. К ним присоединялись остальные — те, кому только что объяснили, в чем дело.
Смех звучал все громче. Мужчины постепенно возвращались к еде.
Гута взглянула Аброгастесу в глаза и тут же испуганно опустила голову.
Она знала, что Аброгастес ненавидит ее, но иногда в его глазах она улавливала некое выражение, по-видимому, злившее самого Аброгастеса, которое наполняло Гуту странными чувствами, давало слабую надежду и ощущение возможной силы. Она замечала, что порой Аброгастес смотрит на нее с острым желанием. В таких случаях она пыталась выпрямиться или наоборот, изящно выгнуть тело у его ног, чтобы выглядеть более красивой и соблазнительной. Иногда Аброгастес бил ее или давал пинка.
«Помни о своем ошейнике, грязная сука», — говорил он, и она не осмеливаясь ответить, только опускала голову. Аброгастес уходил, оставив ее стоять на коленях или лежать — брошенную, забытую, полностью осознающую тяжесть своего ошейника. Гута хотела, чтобы он хоть изредка вспоминал о ней. Она знала, что влюблена. Но какой неслыханной дерзостью могло показаться это чувство у простой рабыни! Какой беспомощной делали ее чувства!
— Встань поближе, на колени, милашка Гута, — позвал Аброгастес и стукнул ладонью по краю скамьи.
Она подползла поближе, пока не оказалась совсем рядом со скамьей.
Он приподнял огромный замок ошейника, дужки которого входили в прочную петлю и одно из звеньев тяжелой цепи, спускающейся между грудями женщины перекинутой через бедро тяжелой петлей, ведущей к кольцу слева от помоста.
Аброгастес небрежно выпустил замок из пальцев и взглянул на женщину.
— Ты создана для цепи и ошейника, — произнес он.
— Да, господин.
— Скоро начнется весна, — задумчиво произнес он, — каменные ливни закончатся.
— Да, господин.
— Тогда львы вновь выйдут из логовищ.
Так он напомнил о кораблях, которые у варваров назывались «львами».
— Ты была жрицей, священной девой, — произнес он.
— Да, господин.
— А теперь стала простой рабыней.
— Да, господин.
— Но ты все еще, насколько я понимаю, девственница?
— Господин еще не счел нужным лишить меня девственности, — пробормотала она.
— Или отдать тебя конюхам, как он может поступить, — добавил Аброгастес.
— Нет, господин… — умоляюще прошептала она.
— Куда, по-твоему, пойдут львы на охоту этой весной?
— Я не знаю, господин, — испуганно сказала она. Аброгастес откусил мяса от оставшегося в руке куска и начал неторопливо жевать.
Женщина следила за ним, почти теряя сознание от голода.
— Так ты голодна? — спросил он.
— Да, господин! — быстро ответила она.
Он оторвал клочок мяса от большого куска и протянул рабыне, но как только она осторожно и благодарно взяла его, выдернул мясо из ее рта.
Он положил мясо себе в рот, тщательно разжевал и проглотил его.
На глазах рабыни выступили слезы.
— Тебе нравятся твои ошейник и цепь? — осведомился Аброгастес.
— Да, господин, — прошептала она.
— Тебе нравится клеймо?
— Да, господин.
На ее бедре стояло обычное клеймо, известное на всех рынках.
— Клеймо тебе идет, — заметил Аброгастес.
— Да, господин. — Гута склонила голову.
— Потому что теперь ты — жалкая рабыня.
— Да, господин.
— Гордая, высокомерная Гута, — усмехнулся он, — теперь стала всего-навсего рабыней! — Помолчав, он добавил: — Вероятно, этой весной львы навестят планету тимбри.
Она вздрогнула.
— Наверное, я пошлю тебя вперед, — продолжал он, — подвидом свободной женщины, чтобы оценить вражеские земли, разведать, где враги прячут свои богатства, отметить подходящие места для приземления…
— Прошу вас, не надо, господин…
— Ты — безмозглая дура, — резко бросил он. — Неужели ты думала, что я доверю такое дело рабыне?
Гута глядела на него и дрожала всем телом.
— Неужели думаешь, что я дам тебе возможность ускользнуть от меня?
— Я не знаю, господин, — прошептала она.
— Нет, ты думала так!
— Нет, нет!
Ярость в глазах Аброгастеса перепугала ее. Сознание собственного унижения жгло, как огонь.
— Разве ты не считала, что множество свободных женщин согласились бы на это за сундук монет или алмазный браслет, что их можно было бы купить так же легко, как рабынь, а потом низвести до положения этих тварей?
Она не осмелилась ответить.
— Разве ты сама когда-то не была такой?
— Да, господин, — наконец проговорила она. — Простите, господин.
Аброгастес с жадностью откусил еще мяса.
— Меня не кормили целый день, господин, — напомнила она, — наверное, по недосмотру стражников…
— Нет, — отрезал он, — таков был мой приказ.
— Господину не надо сердиться на свою рабыню…
— Ты недостойна того, чтобы сердиться на тебя.
— Да, господин.
— Знаешь, почему тебя привели на этот пир? — вдруг спросил он.
— Нет, господин.
— Это было с деланно намеренно, — ответил он. — Знаешь, почему тебя сегодня не кормили? Из-за того, чтобы понапрасну не тратить еду.
— Господин? — непонимающе переспросила она.
— Львы не пойдут охотиться в леса тимбри, — свирепо произнес он.
Она молчала.
— Добычу они найдут на других, богатых планетах.
— Где? — не удержалась она.
— Неужели свиньям позволено задавать вопросы хозяину? — нахмурился он.
— Нет, господин! Не надо ненавидеть свою рабыню! Господин…
— Да?
— Почему вы сказали, что на меня не стоило понапрасну тратить еду?
— Потому что вряд ли ты будешь живой завтра.
— Господин!
— Мне надо было убить тебя еще на Тенгутаксихай, — зло выговорил он.
— Нет, господин!
— Знаешь, почему я не сделал этого?
— Не знаю, господин.
— Ты неплохо разделась, и я проявил слабость. Знаешь, почему я не убил тебя на месте?
— Господину хотелось наказать меня, обратить в рабство.
— Верно, — кивнул он.