— Конечно, ее можно пустить в дело в любое время, — кивнул Аброгастес.
— У нее неплохое тело, — продолжал музыкант, — с округлыми, упругими бедрами и прелестными предплечьями. На них хорошо будут смотреться браслеты. Лицо у нее тоже красиво — особенно рельефные скулы; на нем лежит печать сообразительности. Ее длинными, черными, как смоль, волосами, можно воспользоваться кик веревками или покрывалом.
Еще одна дробинка стукнула о чашу смерти.
— Я не умею танцевать! — крикнула Гута старшему из музыкантов.
— Танцевать умеют все женщины, — возразил он.
— Но разве у меня есть способности? — умоляюще произнесла она.
— Откуда я знаю, глупая рабыня? — удивился он. — Я никогда не видел даже, как ты прислуживаешь за столом.
— Неужели у меня есть шанс, господин? — обратилась Гута к Аброгастесу.
— Вероятно, один из тысячи. Гута застонала.
Еще одна дробинка опустилась на чашу смерти.
— Они хотят моей смерти! — заплакала Гута.
— Да! — злорадно крикнули несколько голосов.
— Ты наверняка танцевала во сне или в мечтах, глупая рабыня, — подсказал музыкант.
— Один шанс из тысячи — это лучше, чем ничего, — добавил другой.
— Но что я должна танцевать? — непонимающе спросила Гута.
— Танцуй так, чтобы выразить себя, свои сны и мечты, тайные желания, — объяснил старший из музыкантов.
— Они хотят убить меня! — еще сильнее заплакала Гута.
— Тогда докажи, что имеет смысл оставить тебя в живых, — возразил музыкант.
— Танцуй саму себя, — туманно заметил другой. — Покажи танец своего рабства!
— Моего рабства? — переспросила Гута.
— Вот именно, — кивнул музыкант.
— Натрави на нее пса, Аброгастес! — закричал кто-то из гостей.
— Да, пса — пусть разорвет ее на клочки!
Огромный пес, стоящий справа от скамьи Аброгастеса, гулко и угрожающе зарычал.
— Смотри, она встает! — вдруг крикнул мужчина.
— Да, да, смотри!
Шатаясь, Гута поднималась на ноги. Великое копье в руках двух воинов возвышалось позади нее. За столами замолчали.
— Я прошу позволения выразить в танце все это, господин, — решительно произнесла Гута, обращаясь к Аброгастесу, — саму себя, мои сны, желания, тайные мечты — все мое рабство!
— Тебе незачем просить моего позволения, — возразил Аброгастес. — В этом случае право решать принадлежит тебе.
— Я не смею танцевать без позволения моего господина, — покачала головой рабыня.
Мужчины за столами изумленно переглянулись. Аброгастес поднял руку в знак позволения рабыне начать танец.
— Я прошу дать мне позволение танцевать как рабыне Аброгастеса, моего господина!
Аброгастес удивленно воззрился на рабыню.
— Да, господин, — повторила она. — Я ваша рабыня — больше, чем вы думаете.
— Хитроумная рабыня! — фыркнул Аброгастес.
Но едва ли он мог догадаться, что сделали с Гутой его цепи и клеймо.
Их глаза встретились, и Аброгастес нахмурился.
— Имей в виду, речь идет о твоей жизни, — предупредил он.
— Даже зная это, я не смею танцевать без позволения моего господина.
— Здесь их много! — ответил Аброгастес, указывая на гостей за столами.
— Да, господин.
— Ты поняла? Ты должны танцевать для всех них.
— Да, господин.
Все взгляды устремились на Гуту.
— Ты можешь танцевать, — произнес Аброгастес.
— Спасибо, господин, — ответила рабыня. Музыканты заиграли, и скованная страхом Гута, в глазах которой стояли слезы, начала танец — под враждебными и презрительными взглядами, среди тех, кто желал ей смерти.
Глава 9
— Значит, ваши расспросы под вымышленным именем и с полученными от меня документами дали такие результаты? — повторил Юлиан.
— Да, вернее, не дали никаких результатов, — подтвердил Туво Авзоний.
— Сходство, насколько я могу судить, просто поразительно, — задумчиво произнес Юлиан.
Между ними на мраморном столе лежала цветная миниатюра с изображением прекрасной голубоглазой и белокурой женщины. Миниатюра была тайно написана талантливым портретистом, каждая ее деталь была подробно обсуждена, портрет подвергся нескольким переделкам, согласно указаниям Юлиана, пока не было достигнуто поразительное сходство с оригиналом — женщиной, которую Юлиан видел на причале, при отлете «Нарконы».
— Я показывал портрет надсмотрщикам всех домов, где содержат рабынь в Лисле, в порту и во всех окрестных городах, — объяснил Туво Авзоний. — Разумеется, на свете существуют сотни белокурых рабынь, но, как я выяснил, ни один из надсмотрщиков не опознал женщину, изображенную на портрете.
— Вы рассказали о ее необычном поведении, о том, как она пыталась все время снять ножной браслет и обо всем прочем?
— Разумеется, господин, я сделал все так, как советовали вы. И все-таки рабыню никто не опознал.
— И вы не обнаружили никаких записей относительно обращения в рабство должницы с Майрона-VII, отвезенной на Инез-IV? — уточнил Юлиан.
— Кое-какие упоминания вряд ли могут относиться к этой особе, — ответил Туво Авзоний.
— А остальные девятнадцать женщин?
— По всем остальным имеются подробные отчеты — несколько взяты из местных домов, другие привезены с ближайших планет, о чем свидетельствуют документы.
— Таким образом, о ней одной не удалось найти сведений, — задумался Юлиан.
— Да, господин, — кивнул Туво Авзоний.
— Похоже, ее привезли незадолго до погрузки, — продолжал размышлять Юлиан.
— Видимо, да, — ответил Туво Авзоний. — Но разве это так важно?
— Нет, скорее всего нет.
— Кажется, господин взволнован? — осведомился Туво Авзоний.
— Нет, ничего, — покачал головой Юлиан.
— Может быть, хотите каны? — предложил Туво Авзоний, и Юлиан кивнул.
Туво Авзоний дважды звучно хлопнул в ладоши.
В комнате вскоре появилась прелестная, стройная, темноволосая женщина с обнаженными ногами, в короткой желтой шелковой тунике, подол которой был скошен от левого бедра. Ее шею обрамлял желтый эмалевый ошейник, желтые эмалевые браслеты охватывали предплечья и щиколотки. Женщина упала на колени перед Туво Авзонием.
— Каны, — приказал он.
Женщина поднялась и направилась к буфету, откуда достала флягу и бокалы.
— Странно, — задумчиво продолжал Юлиан. — За прибытием рабыни на Инез-IV было бы легко проследить: ведь ее должны были где-то зарегистрировать, измерить, снять отпечатки пальцев рук и ног и все такое прочее.
— Да, но некоторых рабынь удается провозить тайно, — заметил Туво Авзоний. — Как вот эту.
Опустив голову, женщина расставила бокалы на столе и осторожно наполнила их на треть. Она ни разу не взглянула на мужчин.
— Но с моей помощью, — уточнил Юлиан.
— Верно, — улыбнулся Туво Авзоний.
Женщина отнесла флягу в буфет и повернулась к Туво Авзонию.
— Встань на колени вот здесь, — приказал он, указывая место на циновке, где она не мешала, но на всякий случай находилась поблизости. — Опусти голову, — добавил он.
— Да, господин, — сказала она. Юлиан равнодушно разглядывал ее.
— У вас неплохая рабыня, — заметил он.
— Она прелестно сложена, — равнодушно согласился Туво Авзоний.
— Все-таки странно, — продолжал Юлиан, — почему та рабыня-блондинка не проходила регистрацию.
— Да, странно, — кивнул Туво Авзоний.
Внезапно Юлиан вскочил.
Туво Авзоний удивленно воззрился на него.
— Она не рабыня, — твердо произнес Юлиан.
Даже рабыня в желтой тунике испуганно отшатнулась, едва не упав, и тут же поспешно опустила голову.
— Но она должна быть рабыней… — растерянно произнес Туво Авзоний.
— Расспросите среди свободных людей — в гостиницах, в инсулах, при дворе, в ресторанах и банях.
— Как будет угодно господину, — ответил Туво Авзоний.
— Это работа Иаака! — зло процедил Юлиан.
— Что, господин?
— Прежде всего начните расспросы среди аристократов, — посоветовал Юлиан. — Послушайте, что вам расскажут о прекрасной белокурой женщине, красота которой могла вызвать зависть даже у рабынь. Расспросите патрицианок, даже высшего сословия, в особенности тех, к которым она могла обращаться в случае финансовых затруднений. Вероятно, она жила одна, ее отношения с родственниками были напряженными, и поэтому оказалась в неблагоприятных или сомнительных обстоятельствах, залезла в долги, имела затруднения, находилась под подозрением, была обижена кем-то — словом, вы понимаете: ее положение должно было быть не из легких. Возьмите портрет.
— Да, господин! — откликнулся Туво Авзоний. — Принеси плащ, — приказал он рабыне.
— Да, господин.
— Живее!
Рабыня выскользнула из комнаты.
Глава 10
— Не смейте! — воскликнула блондинка.
Ее руки со скрещенными запястьями были связаны высоко над головой. Короткой веревкой они были привязаны к кольцу свисающей с потолка цепи. Веревку на запястьях можно было удлинить или сделать покороче, в зависимости от роста рабыни. Рост блондинки был средним. Ее привязали так, что она поднялась на носки. С нее стащили белое платье, привязали лицом к металлической стене. Она повернула голову. Позади стоял строгий офицер, которого звали Ронисий.
— Не смейте! — в отчаянии повторила она. Рабыни в общей комнате весело рассмеялись.
— Ты была недостаточно почтительна, — объяснил Ронисий.
Рабыня вздрогнула.
— Ты была неловкой.
Он говорил правду. По крайней мере дважды она отвечала без должного почтения, даже пропуская обращение «господин». Кроме того, она замешкалась, неся на стол супник с хирисом, и не сразу опустилась на колени у стола, как обычно делали рабыни, ожидая, пока их позовут. Она стояла там, где ее мог увидеть варвар, если бы он поднял голову. Другие рабыни не решались на подобную выходку: несмотря на то, что грубая мужская сила и свирепый вид варвара волновал их, они боялись привлекать к себе его внимание. Ронисий окликнул блондинку, и она опустилась на колени вместе с