– Срок достаточно большой: два года.
– Вот оно что… – протянул Можер, подумав, что возлюбленная Роберта, выходит, еще не давала обетов, а значит, его задача облегчается.
Они перемолвились еще несколькими фразами, и тут сестра Барбета, не сводившая глаз с настоятельницы, воскликнула:
– Ах, смотрите, мать Анна, кажется, приходит в себя!
Можер тем временем мучительно соображал, как ему вызволить из монастыря дочь барона. Если та согласна, работу можно считать выполненной; ну а если нет? Что ж, тогда… И нормандец радостно потер руки в предвкушении похищения средь бела дня. Это представлялось ему весьма забавным. Что касается трудностей в этом деле, то он попросту их не видел, уповая, как всегда, на стремительный натиск и свою силу.
Аббатиса тем временем глубоко вздохнула, огляделась и, усевшись на кровати, холодно посмотрела сначала на Можера, потом на наставницу послушниц. Бледность с лица аббатисы исчезла, она выглядела уже как обычно.
– Сестра Барбета, зачем вы здесь, разве я вас звала? – спросила она.
– Матушка, вам было так плохо, что мы решили уложить вас в постель.
– Мне что, и в самом деле стало плохо, Можер? – перевела аббатиса взгляд на нормандца. – А отчего, как ты думаешь? Ах, я плохо припоминаю… Кажется, мы шли по коридору мимо икон святых великомучеников…
– Вот именно, матушка, и один из них вам подмигнул.
Старушка, вся затрепетав, уставилась на племянника.
– Подмигнул? Мне?..
– Ну а кому же еще? Кроме меня и вас, там никого не было.
– Так ты говоришь… – аббатиса взволнованно взяла Можера за руку. – А ты не обманываешь меня?
– Я видел собственными глазами, клянусь тиарой папы римского!
Аббатиса встала, прошлась по келье и остановилась у окна. Потом обернулась, глаза ее горели живейшим интересом.
– Кто же именно? Ты не запомнил, Можер?
– Подмигнул? Ну как же… Вы еще успели назвать его по имени.
– И кого я назвала?..
– Апостола Иакова, того, кто брат Иоанна Богослова.
Аббатиса в пылу самозабвения молитвенно воздела руки к небесам:
– Благодарю Тебя, Господи, Ты услышал меня и послал мне в этом свой знак через улыбку одного из апостолов Твоих. Теперь я сестра его во Христе, и да пребудут с братом моим Иаковом и со мною вечная благодать небесная и Божье слово твое! И да святится имя твое…
Тут она, положив руку на грудь, внезапно замолчала и растерянно уставилась на внучатого племянника. Сияние небесное из ее глаз вмиг улетучилось, теперь они излучали страх.
– Можер, где мое распятие?.. Я потеряла его!!!
Она упала на колени и, стукнувшись лбом об пол, запричитала:
– Теперь я проклята вовек… Бог не простит мне! Демоны подкрались ко мне во тьме и выкрали крест, символ веры, ибо исходящий он от Христа, Господа нашего, на коем принял он страдания наши. И да низвергнется за это гнев Его с небес на нерадивую дочь свою, и да проклята будет она во веки веков…
Можер все это время посмеивался втихомолку. Наконец не выдержал:
– Да вот оно, ваше распятие, тетушка, черт вас возьми! Только избавьте мои уши от вашей религиозной болтовни.
Аббатиса бросилась к нему, схватила распятие, покрыла его поцелуями и, не выпуская из рук, вновь упав на колени, принялась возносить молитвы Господу за то, что он не позволил лукавому погубить ее душу.
Шумно вздохнув и отвернувшись в сторону, Можер негромко произнес:
– Еще немного, и один из нас сойдет с ума – либо она, либо я.
Сбоку от себя он услышал торопливый шепот. Повернувшись, увидел, как сестра Барбета, закатив глаза и сложив руки на груди, горячо молится. И прибавил:
– Будь проклят тот день, когда я решился войти в этот дом сумасшедших! Скорее бы выбраться отсюда. Бедняга Рено, он меня уже заждался.
Аббатиса, перебрав всех святых и пробубнив все известные молитвы, во всяком случае, их начало, наконец выдохлась. Можер, в который уже раз ругавший себя в душе за необдуманную шутку с апостолом, облегченно вздохнул.
– А теперь, матушка, – объявил он в наступившей тишине, – я должен напомнить вам о моей просьбе. Надеюсь, вы не забыли об этом?
И повернулся к монахине. Та, сразу же поняв, что ее присутствие отныне вовсе не обязательно, поднялась с места.
– Спасибо, девочка, ты нам очень помогла, – расцвел в улыбке внучатый племянник аббатисы, но тут же поправился, увидев, как у монахини отвисает челюсть: – То есть я хотел сказать, сестра Барбета…
Челюсть вернулась на место.
– Ступайте, дочь моя, – кивнула настоятельница, – нам нужно поговорить.
Кротко поклонившись, монахиня вышла.
– Дело вот в чем, дорогая тетушка, – начал Можер. – Среди ваших послушниц есть некая особа, нашедшая приют в монастыре весной этого года. Ее зовут Гердой, вернее, звали. Ныне она сестра Инесса. Помните, мы говорили об этом в начале нашей встречи?
– Конечно, помню, она даже внесла за себя вклад: золотое кольцо, доставшееся ей от матери; единственное, что у нее было, – ответила аббатиса. – Но почему ты интересуешься?
Можер припомнил разговор с монахом о вкладе в монастырь, который необходимо вернуть.
– Потому что это колечко украдено из королевского дворца. Так полагает король. Но он может и ошибаться. На всякий случай он сообщил мне приметы этого кольца, но, поскольку его нельзя увидеть, то этим делом займутся судьи, которые нагрянут в вашу обитель с инспекционной проверкой по приказу короля. Дело грозит скандалом, тетушка, вряд ли это придется по вкусу епископу и всей вашей церковной общине.
– Святая Дева Мария! – всплеснула руками аббатиса, округлив глаза. – Недоставало еще, чтобы монастырь обвинили в воровстве, а меня объявили воровкой! Боже праведный! Можер, значит, тебя прислал король?
– Да, тетушка, я приехал сюда по его приказу.
Она схватила его за руки; блуждающий взгляд, остановившись, уперся в глаза дорогого гостя:
– И если окажется, что вещь краденая, то это будет означать…
– …что вы приютили в своем монастыре воровку, не поинтересовавшись даже, кто она и откуда. А может быть, она собирается и вас ограбить, а потом улизнуть, об этом вы подумали?
Настоятельнице стало трудно дышать, она схватилась рукой за горло:
– То-то она мне показалась подозрительной: всё молчит, не смотрит ни на кого… Но что же делать, Можер?.. Помоги мне!
– Все дело в перстне. Если бы я смог посмотреть на него, беды удалось бы избежать. Но, поскольку вы говорите, что это невозможно… – и Можер поднялся со стула, словно собираясь уходить.
– Я сказала?.. – вытаращила глаза аббатиса. – Разве я говорила, что это невозможно? Когда же? Напротив, возможно, нет ничего легче, и если только в этом дело…
– Именно, матушка.
– Тогда я немедленно схожу и принесу этот перстень! Жди меня здесь, я скоро.
И аббатиса, с несвойственной ей живостью, бросилась вон из кельи.
– Пришлите ко мне эту послушницу, я должен с ней поговорить, – крикнул ей вдогонку Можер.
– Да, да, конечно, она тотчас же будет у тебя, – послышалось в ответ.
Можер усмехнулся, покачав головой. Он и не предполагал, что его выдумка произведет столь блестящий эффект. И подумал, что дело уже сделано. Но не знал, сколь крепко церковь умеет держать свою добычу.
Очень скоро в келью робко вошла юная послушница, облаченная в темное покрывало с нагрудником. Ее нельзя было назвать красавицей; широко расставленные глаза и далеко не идеальная форма губ не позволяли утверждать это. Увидев гостя, она скрестила руки на груди и низко поклонилась.
– Подойди поближе, – потребовал Можер.
Она подошла, сделав два шага.
– Еще ближе! Еще! Вот так. Стой рядом, а я сяду, иначе говорить будет невозможно. Тебя звали Гердой, а сейчас ты сестра Инесса, верно?
В ответ легкий кивок, потупленный взгляд.
– Зачем ты убежала в монастырь? Неужто на воле хуже, чем в этой дыре? Молчишь? Ну да мне и без того все известно: причиной тому несчастная любовь к сыну короля, которого ты недостойна.
Герда подняла робкий взгляд:
– Он был тогда сыном герцога. А теперь… Разве я могла знать?..
– Понимаешь, стало быть, что ты ему не пара?
Снова кивок в ответ.
– Ты все еще любишь его? Скажи мне честно, ничего не бойся, пойми, я твой друг.
Герда залилась краской и, вновь потупив взгляд, опустила голову.
– Я тебя прекрасно понял, малютка. Не желая навлекать на свою семью гнева герцога, ты скрылась здесь, не предполагая, что очень скоро монастырская жизнь опостылеет тебе. Теперь ты с радостью покинула бы это узилище, но, не зная, как это сделать, проклинаешь судьбу. Так ли я говорю?
– Да, – чуть слышно пролепетала юная затворница и залилась слезами.
– Отлично, девочка! А теперь слушай меня внимательно. Я помогу тебе, если ты мне обещаешь, что будешь послушной, и в дальнейшем, выйдя из этого склепа, станешь делать все так, как я скажу. Ты веришь мне? И обещаешь?
– Да, господин, – внезапно горячо заговорила юная послушница. – Клянусь Богом, я сделаю все, как вы скажете, только вытащите меня отсюда, ведь это тюрьма, я с ума схожу, я здесь погибну!..
– Увы, крошка, ты права; здесь обретают веру, но теряют разум. В миру ты можешь не верить ни во что, зато останешься с головой. Итак, заключим договор: я тебе – свободу, ты мне в ответ – свое послушание. Но не волнуйся, оно ни в коей мере не затронет твоего целомудрия. Согласна?
– Я ведь уже сказала вам, мне осталось только вновь поклясться.
– Этого уже не требуется. Теперь еще несколько слов, пока не вернулась аббатиса.
Когда мать Анна вошла, Можер решительно ей объявил:
– Она ни в чем не сознаётся. Но, чувствую, за ней кроется грешок. Поможет в этом разобраться лишь один человек – король!
– Посмотри на ее вклад, – аббатиса протянула Можеру перстень. – Ты говорил, что сможешь определить, не ворованный ли он. Быть может, на девочку собираются возвести напраслину?
Перстень был не из простых, иначе монастырь отказал бы Герде в приюте. Можер долго крутил его в руках, тщательно разглядывая со всех сторон, наконец, закончив осмотр, объявил: