Ответа Можер не услышал. Дверь за сестрой Моникой захлопнулась, наступила тишина.
И тут Изабелла дала волю слезам. Она плакала, прислонившись к одной из колонн, и казалась себе гадкой. Потом ей стало жалко себя, перед глазами вихрем пронеслись картины прошлого: печальное детство, путь в монастырь, первая встреча с нормандцем у ворот, разговор с настоятельницей, потом ее просьба скакать в Париж. И дальше: телеги в крови и в них люди, она слушает сбивчивый рассказ сестер, следом Можер, лестница, его покои… и эта дивная ночь, а за нею утро! И во что все это превратилось? Она, оказывается, ему безразлична. А она-то, как дура, думала, нашла свою любовь… Да еще вырядилась в это дурацкое, никому не нужное платье!..
Вскрикнув, Изабелла рванулась с места и бросилась бежать по коридору.
Неожиданно она остановилась. Куда же теперь? Что делать? Ответ нашелся тут же: прежде всего, скинуть с себя это платье; оно жгло огнем, душило, вызывало в ней омерзение. Вернувшись туда, где его надела, она, к удивлению кастеляна, вновь обрядилась в свое монашеское одеяние и отправилась обратно. Дойдя до зала, откуда шел поворот к комнате Можера, она приостановилась было, но тут же решительно пошла дальше вдоль галереи, потом по лестнице сбежала вниз и вскоре была уже в лазарете.
Сестры, ликуя, окружили ее и тотчас засыпали вопросами: где была, как спала, как чувствует себя нормандец? Изабелла обрадовалась встрече, это отвлекло от невеселых дум. Обнаружив, что среди товарок нет сестры Терезы, ее приятельницы, сестра Моника спросила о ней. Монахини захихикали и указали на одну из коек, рядом с которой сидела на стуле девушка в белом одеянии. Потом, объясняя свою веселость, сообщили, что их подруга очень привязалась к раненому священнику и прямо-таки не отходит от него. Кажется, он ей понравился. Сестра Моника выразила удивление: как же это? Ведь она приняла обряд посвящения от самого епископа! Дала обеты!
– Она уже готовится к расторжению этих обетов, – ответили монахини.
Мельком подумав о чем-то похожем на собственную историю, сестра Моника тихо пошла вдоль ряда коек, на которых лежали раненые. Все они были в повязках и под легкими одеялами. Одни спали, другие, тихо постанывая, пытались шевелить руками или ногами, третьи молча ласкали взглядами проходящую мимо них одну из сестер.
Подойдя к койке, на которой лежал с перебинтованной грудью монах, сестра Моника в нерешительности остановилась. Причина повышенного внимания подруги к раненому стала ясна: сестра Тереза внимательно слушала святого отца, а ее пальчики покоились в его ладони.
Рено сразу узнал, кто подошел, и с улыбкой произнес:
– А вот и наша отставшая от стада овечка.
Монахиня стремительно обернулась:
– Сестра Моника! Боже мой, как я рада тебя видеть!
И они обнялись. Перекинувшись несколькими общими фразами, обсудив состояние раненых и их предполагаемое окончание выздоровления, подруги повернулись к Рено. Обе, как по команде, уставились на стул. Но тут же решили проблему: он достался сестре Монике, а товарка присела на кровать.
– Ну, рассказывай, как твой нормандец? – загорелись глаза у сестры Терезы. – Поправляется?
– Вовсе он не мой, с чего ты взяла? – равнодушным тоном попыталась погасить интерес у подруги Изабелла, поведя при этом плечиками.
– Вот еще, кого ты хочешь обмануть! Нам все известно. Приходили слуги и рассказали, как ты пыталась в одиночку дотащить его до дворца, а там он упал, обессиленный от потери крови, и его принесли без сознания в комнату.
– В самом деле, так и было… – попыталась отвести взгляд в сторону Изабелла. – Мы остались вдвоем, господину графу стало плохо. Как мне было оставить его, вот я и помогла…
– Что не помешало тебе, однако же, остаться у него на всю ночь. И после этого говоришь, он не твой?
– Как ты узнала?
– Все уже знают.
Сестра Моника, слегка покраснев, бросила быстрый взгляд на монаха и, увидев, как тот внимательно смотрит на нее, смущенно потупила взор.
– Почему ты не рассказываешь нам обо всем? – с живостью продолжала сестра Тереза. – Удивлена, что я говорю «нам»? Хочешь, открою тебе тайну? – она повернулась к святому отцу. – Брат Рено, я могу это сделать?
– Да, дочь моя, – и Рено в знак согласия прикрыл глаза.
– Так слушай же, Моника! Помнишь, как мы вдвоем хотели покинуть стены нашей обители и больше туда не возвращаться? Помнишь, ты говорила, что мечтаешь уйти с этим великаном все равно куда, только бы с ним? Я завидовала тебе и отвечала, что тоже с радостью ушла бы, но не знаю с кем, потому что сердце мое еще не тронуто мирскими соблазнами. Время это пришло! Я поняла, что с недавнего времени утратила склонность к монашеству, дух благочестия не посещает меня более, он давно во мне угас! Я отказываюсь от нелепых обетов, расторгаю их! Я больше не послушница и возвращаюсь в мир! Обряд совершит брат Рено, ведь он священник, всё в его власти. Осталось совсем немного, всего несколько дней, как он встанет на ноги, и вот тогда… Меня станут звать моим настоящим именем, ведь я Констанция! И буду женой священника.
Сестра Моника, улыбнувшись, протянула ей руки:
– Я так рада за тебя, Констанс… Правда же, поверь, ты будешь счастлива…
Но улыбка не держалась на губах Изабеллы, медленно гасла, как затухает одинокий уголек от костра. Сестра Тереза опешила, брови ее изогнулись дугой:
– А ты? Почему бездействуешь, ведь мы так хотели обе!.. Да что с тобой? Ты изменила нашей мечте и хочешь вернуться в монастырь?!
Сестра Моника не отвечала. Что она могла сказать? Ей было так горько в эту минуту, и она лишь вздохнула, чувствуя, что предательские губы не хотят растягиваться в улыбку.
Рено в продолжение разговора с интересом следил за выражением лица Изабеллы и ее поведением. Сделав выводы, он внезапно сказал, обращаясь к ней:
– А ну-ка, дочь моя, сядь поближе. Не делай удивленных глаз, а двигай лучше свой стул.
Изабелла покорно исполнила просьбу святого отца и теперь с любопытством ждала, что же за этим последует.
– Вот так, правильно, – одобрил ее действия Рено. – А теперь слушай меня внимательно, не отводя глаз, и отвечай, как на исповеди. Готова ли ты?
– Да, святой отец, – молвила сестра Моника.
– Что произошло? Догадываюсь, это связано с твоим подопечным. Тень пролегла меж вами, я вижу это по твоему лицу. Ты не пришла бы, будь небо по-прежнему безоблачным, но на нем появилась туча, и ты тотчас оставила раненого воина, хотя еще совсем недавно это не входило в твои планы. Взгляд упал, значит, я не ошибся. Я догадался об этом, внимательно наблюдая за тобой. Глаза, голос, жесты, даже то, как ты ломаешь пальцы на руках, противоречат установившимся между вами теплым отношениям. Одна твоя вымученная улыбка открыла бы глаза и менее проницательному наблюдателю, нежели мне. Поэтому, дочь моя, ты обязана рассказать духовному лицу, что за беда с тобой приключилась. Потом, хорошенько взвесив сказанное и вопросив небеса, мы найдем путь к решению сложной задачи, омрачившей твою душу. Итак, я слушаю тебя, сестра Моника.
И Изабелла, собравшись с духом, поведала святому отцу обо всем, начиная с визита короля и кончая последними словами Можера. Рено, не перебивая, слушал и, когда исповедь подошла к концу, воскликнул, стараясь придать голосу суровость, навеянную осуждением:
– И это ты нашла достаточным основанием для того, чтобы оставить без внимания раненого воина? Что если он сейчас истекает последней кровью, не в силах помочь себе сам и тщетно зовя на помощь ту, которая ему дороже всех сокровищ Креза! Так-то ты платишь человеку, отмстившему за всех вас, невест Христовых, за вашу обитель, за поруганную честь сестер и смерть тех, кто не имел сил, чтобы постоять за себя!
Изабелла задрожала и, упав на колени, сложила руки на груди. Кровь отлила у нее с лица, ее лихорадило, она забыла начальные слова молитвы, которую собралась читать.
– Можешь не пытаться, – продолжал Рено. – Бог не услышит твою молитву, ибо ты совершила великий проступок, пойдя против воли небес!
– О Пресвятая Дева! Святой отец, в чем я виновата?.. – простонала сестра Моника, с мольбой глядя на священника.
– Разве только что ты не слышала гласа Божьего? Или не веришь, что духовное лицо, которому исповедуешься, может сообщить кающемуся волю небес? Знай же, Бог сердит на тебя за поступок, которому нет оправдания, пока ты не искупишь свой грех!
– Чем же, святой отец, я смогу искупить вину? – пролепетала, дрожа от страха, сестра Моника. – Молитвой?
– Нет! – вскрикнул священник. – Не этого хочет от тебя Господь! Ибо не только словом славит человек Господа и служит Ему, но и делами своими, угодными небу! Тебя же, коли не исполнишь тотчас волю Божью, ждет кара небесная!
Изабелла, все еще стоя на коленях, вдруг, распластав руки, рухнула прямо на койку. Благо не на грудь Рено, где была рана. Святой отец переглянулся с сестрой Терезой. Та, укоризненно поглядев на него, покачала головой.
– Поднимись, сестра, – уже не так грозно продолжал Рено, – ибо я только что слышал глас Божий, приказывающий тебе повиноваться во всем своему духовному отцу. Сейчас ты узнаешь волю небес.
– Повинуюсь вам, святой отец! – будто на икону, воззрилась на него сестра Моника, держа молитвенно сложенные руки на груди. – Ибо глас ваш – воля Господа!
– Воистину! – осенил ее крестом Рено. – Но прежде, дабы не только дух твой, но и разум постиг то, что произошло меж вами, я открою тебе маленькую тайну. Узнав ее, уверен, ты простишь нормандца и тотчас забудешь о своей обиде. Ныне, когда я услышал волю небес, Бог приказал мне говорить с тобою по душам как светскому лицу. Исполняя волю Господа, я и приступаю к этому. Готова ли ты к новому испытанию?
– Да, – прошептала Изабелла.
– Итак, теперь я буду наставлять тебя не как духовное лицо, а как товарищ потерпевшего. Пойми, Можер не франк, он норманн. Викинг! Знаешь ли ты, каковы эти люди, какая в них кровь? Они бывают грубы, но для них это в порядке вещей; они отличаются злостью, и это вызвано особенностью их дикого нрава; наконец, они часто говорят бездумно, не заботясь о чувствах окружающих, порою даже самых близких людей. Можер сказал, что вовсе и не думал о тебе? Он солгал. Почему? Так принято при дворе, где лицемерие в моде, и он впитал атмосферу двора, не замечая этого, поэтому, совсем не желая тебя обидеть, и сказал так. Хочешь знать, как было на самом деле? Слушай же. Едва ты вышла, в душу его закралось беспокойство, он стал спрашивать себя, что могло случиться, почему ты ушла, зачем понадобилась королю? Он страда