На выручку пришла Гуннора:
– Ну, довольно вам, сцепились, как бродячие псы. Это называется, целый год не виделись. Как не стыдно! Жаль, что у норманнов не принято вести беседу в присутствии придворных, как у франков, вы не стали бы тогда бросаться друг на друга с кулаками.
Отец и сын повернулись в разные стороны. Один, играя желваками, мрачно уставился на стену; другой уперся глазами в картину.
Герцогиня подошла к супругу, дотронулась до его плеча:
– К чему теперь шуметь, дело сделано. Можер прав, он давно уже не ребенок, и ему пора иметь жену и детей. Слава богу, наконец-то он перестанет пропадать в чужих постелях.
– Постель здесь ни при чем! – все еще не оборачивался герцог. – Как он не понимает, что не только нарушил волю отца, но и отнял у Нормандии графство! Я завожу сыновей, женю их на девицах из знатных фамилий, чтобы увеличить свои владения, свою мощь, а он… Я ведь нашел ему супругу, за ней в приданое целое графство! Еще полгода, и оно отошло бы к Нормандии, а Можер был бы женат на графине! Что же вместо этого?
Он обернулся; сделав шаг, другой, встал напротив сына:
– Что вместо этого принес ты в дом, ответь! И какого черта тебе вздумалось жениться?
– Отец, мы любим друг друга. Династические браки не всегда приносят счастье, помнится, ты сам так говорил. Наш союз скреплен любовью, и не надо при этом гадать, какова будет собою невеста, которую выберут тебе родители, да и мила ли окажется, либо стороной станешь ее обходить.
– Ты ее очень любишь, сынок? – осторожно спросила мать.
– Прекраснее я не встречал, матушка.
– И она тебя, я полагаю?
– Разве женился бы я тогда?
– Да, но ведь легко ошибиться. Знаешь, к каким уловкам может прибегнуть женщина в погоне за добычей, к какому коварству? А ведь ты сын правителя Нормандии.
– Она не хищница и не охотник, ее любовь чиста, и в этом я не ошибаюсь или я ни черта не смыслю в женщинах.
– Она хоть красива собой? – взгляд матери застыл на лице сына.
– Думаю, матушка, вам понравится.
– Главное, нравится тебе. А ростом – как? Не слишком мала?
– Да нет же, говорю тебе, она вовсе без недостатков.
– Как ее зовут?
– Изабелла.
– Боже, какая прелесть, будто колокол звонит. У нас таких имен нет.
– И вы с ней… что же… уже венчались в церкви? – спросил Ричард.
– Как бы иначе я стал звать ее своей женой, отец?
– Можер, ты разрываешь мне сердце, – не унимался герцог. – Я ведь уже договорился, и тебя ждут… Теперь все пошло прахом. Завидная была партия и территория близ Парижа, просто рука дружбы из Нормандии во Францию! Но теперь… – брови отца по-прежнему были сдвинуты, взгляд суров. – Кто хоть она? Дочь крестьянина? Лавочника? Винодела? Я не говорю о знатных, этого быть не может. Ее родители тотчас сообщили бы нам.
– Ричард! – вдруг схватила мужа за руку Гуннора. – Слышал ли ты, чтобы крестьяне давали детям такие звучные имена? Станет ли лодочник называть дочь именем, присущим лишь знатному роду? Можер, что скажешь ты? Права ли я? Или теперь на это никто не смотрит?
– Права, матушка.
– Как! – Ричард заглянул сыну в глаза, взгляд его потеплел. – Уж не хочешь ли ты сказать, что твоя жена… твоя Изабелла…
– Она графиня де Бовэ. Ее графство как раз на границе Нормандии и владений короля Гуго.
На миг оба – герцог и герцогиня – застыли в немой сцене с полуоткрытыми ртами, с удивлением в глазах. Отец первым обрел дар речи:
– Так твоя жена – графиня Изабелла де Бовэ?! Что же ты молчал до сих пор, негодяй! Ты ведь чуть не загнал в могилу своего отца!
– Да ведь вы и слушать меня не хотели, – возразил Можер. – То одна кричит, то другой командует… Я и слова вставить не мог.
– Слава богу! – шумно выдохнул отец, легко толкая в плечо сына. – А я было совсем осердился на тебя, думал, ты и вовсе без ума! А ты, значит, не посрамил наш род, теперь не стыдно будет похвастать таким союзом! Но погоди, откуда же она взялась, Изабелла твоя? Куда подевался ее отец? А мать? Есть ли у нее кто – из родных?
– Она сирота, не знает матери, и она – единственная законная хозяйка земель, которые достались ей по смерти отца. Дарственная подписана королем Франции, секретарем, канцлером и нотариусом и скреплена Большой Королевской печатью.
Гуннора обняла сына, глаза ее подернулись грустью.
– Так она сирота?.. Бедная девочка! Тебе надо было привезти ее с собой, Можер, как ты не подумал? Где ты оставил ее? Ах, до чего же мне хочется на нее поглядеть. Сколько ей?
– Она на семь лет моложе меня.
– Боже мой, совсем юная!.. Можер, что ты наделал! Ну почему ты ее не привел? Я так хочу увидеть свою невестку!..
– Нет ничего проще, матушка. Изабелла стоит за дверьми, у окна.
– Как «за дверьми»… Так она здесь?! Бессердечный!..
– Она постеснялась войти, боясь, чтобы ее не выгнали…
– Постеснялась? Выгнали?! Да в своем ли вы уме, черт вас возьми обоих! – вскричал герцог и тут же вышел в коридор.
Изабелла, стоя у окна, глядела вдаль на Сену. Ей было грустно. Эта река несла свои воды от Парижа – города, который был ей так мил, с которым у нее было связано много воспоминаний. Звук шагов вывел ее из задумчивости. Она повернула голову. К ней шел человек роста выше среднего, с пышными усами, окладистой бородой и носом, похожим на клюв хищной птицы.
– Тебя зовут Изабеллой? – спросил герцог, подходя совсем близко и с интересом разглядывая незнакомку.
– Да…
– А я Ричард Нормандский, отец Можера, – он с улыбкой подал ей руку. – Мой сын не соврал, ты и вправду красавица. Идем же со мной.
Изабелла безропотно повиновалась.
Едва они вошли, герцог подмигнул Можеру и кивнул в сторону гостьи:
– Эта?
– Если другой там не было, значит, это она.
Ричард приложился губами к ручке Изабеллы:
– Я рад приветствовать в нашем замке графиню де Бовэ. Мой сын говорил, его супруга хорошенькая. Я нахожу это излишне скромным, ибо твоя красота выше всяких похвал. Смею надеяться также, в одном ряду с нею идет и твоя добродетель.
Лицо Изабеллы слегка порозовело, она мило улыбнулась в ответ.
Гунноре гостья сразу понравилась. Есть люди, с первого же взгляда располагающие к себе, вызывающие доверие, симпатию. Так произошло и тут. Герцогиня взяла руки Изабеллы и, пожимая их и лаская ее взглядом, проговорила:
– А я мать твоего супруга, зовут меня Гуннорой. Наш сын немного рассказал о тебе, нас тронула эта история… Но не это главное, а то, что вы вместе и влюблены, ведь правда же?
– Конечно, ваша светлость, – ответила Изабелла, – что может быть сильнее и важнее любви? Так, во всяком случае, мне представляется. Если бы не это, как бы мы смогли найти друг друга? Вернее было бы сказать, это он меня первый нашел… – и она смутилась, не зная, как продолжить.
Герцогиня, все с той же добродушной улыбкой, ласково молвила:
– Не удивляйся, что мы не говорим на «вы». У норманнов это не принято. К тому же нам вовсе незачем придерживаться правил светского обращения, ведь ты теперь наша невестка. Но скажи, Изабелла, ты что же, и вправду не знаешь своей матери?
– Она отказалась от меня, когда я была совсем маленькой… – тихо ответила юная графиня, – просто вышвырнула, выбросила вон, я была ей не нужна. Ведь я… незаконнорожденная, ваша светлость.
– Не называй меня так, – Гуннора обняла невестку за плечи, чуть притянув к себе. – Ты ведь теперь мне как дочь, а я для тебя, если хочешь, стану матерью…
– Ах, мадам, вы так добры… – глаза Изабеллы увлажнились. – Я, право, не знаю… слово «мама» никогда не слетало с моих губ, мне некому было его сказать, я всегда была чужой, всегда одна!..
– Бедное дитя! – Гуннора с материнской нежностью прижала к себе хрупкое тело Изабеллы. – Как тебе, должно быть, было несладко…
– Матушка, Изабелла спасла мне жизнь, – произнес Можер. – Сдается мне, это еще больше должно поднять ее в ваших с отцом глазах.
– Это правда?.. – герцогиня впилась взглядом в глаза невестки. – Это и в самом деле так?..
– Ваш сын несколько преувеличил… – смущенно пролепетала Изабелла. – Я всего лишь исполнила свой долг…
– Она скромничает, – добавил Можер. – Без нее я давно бы подох, как собака. Я расскажу потом.
Герцогиня дала волю чувствам:
– Ах ты, голубка наша, девочка дорогая, какая ты умница!.. Дай же я тебя расцелую, доченька!
Изабелла расплакалась: она впервые почувствовала материнскую ласку, услышала слово, с которым никто и никогда не обращался к ней. Всю жизнь она была подкидышем, и вот теперь – дочь!.. Она лила слезы, не в силах унять их, а герцогиня платком утирала их и что-то тихо шептала невестке, поправляя ей волосы, гладя лоб, щеки.
Мужчины отвернулись: сентиментальность была им не присуща.
В это время в комнату вбежали две маленькие девочки лет этак пяти и семи. Что-то щебеча, хотели направиться к герцогу, потом к герцогине… и застыли, обескураженно поглядывая на гостей, больше на Изабеллу, нежели на родного брата, которого тут же вспомнили.
– А вот две наших дочурки, последние, – пояснила герцогиня, отвечая на удивленно-восхищенный взгляд невестки. – Не правда ли, они милы? Ну что у вас там случилось? – обратилась она к ним. – Говори ты, Эмма, как старшая.
– Мы играли с кошкой, а она от нас убежала, – сказала Эмма.
– Вот, значит, что. И вы решили, что кошка непременно скрылась в кабинете отца?
– Но она побежала в эту сторону…
– Почему же она от вас удрала?
Эмма сочла благоразумным промолчать по этому поводу, ограничившись пожатием плеч. Но сестренка, наивно похлопав глазками, тут же выдала секрет:
– А Эмка ее за хвост потащила, а потом шлепнула рукой по заду.
Свекровь и невестка рассмеялись. Изабелла присела на корточки и вся засветилась улыбкой, перебегая глазами с одной девочки на другую.
– Боже, что за прекрасные у вас малютки! Чудные детки, настоящее сокровище! Сколь они хорошенькие, дивные, – не переставая, восхищалась она. – Ах, какая вы счастливая, мадам!.. Как это прекрасно! Как тебя зовут, девочка? – обратилась она к младшей.