– Ей безразлична судьба Эммы. Такова бургундка. Мне кое-что известно об этом.
– Можер! Ну почему тебе всё везде надо? Вечно ты повсюду суешь свой нос! Зачем тебе нужно это королевство и эта женщина?
– Я обязан вернуть ей долг. Она в плену, и я освобожу ее.
– Да ведь там целая армия! Тебя убьют!
– Пусть только попробуют, я покажу им, на что способен норманн!
– Но ведь ты еще не столь силен!.. Твои раны едва зажили!..
– Это не остановит меня, я принял решение.
– Святые небеса! Боже всемогущий, помоги мне вразумить этого безумца! – заломила руки Изабелла. – А что я скажу матери, когда она вернется? – предприняла она последнюю попытку. – Да ведь она помчится за тобой!
– Я вернусь до ее приезда. Она ничего не узнает.
– Значит, ты ненадолго? И скоро вернешься?
– Думаю, мне хватит одного дня. От силы двух.
– Но у нас мало воинов. Вдруг на тебя нападут?
– Я поеду один.
Изабелла захлопала глазами:
– Как один!.. Ты сошел с ума! И никого с собой не возьмешь?
– Хочешь, поедем вдвоем! – воскликнул барон. – Всегда легче проливать кровь на пару, нежели одному.
– Нет, Марфор! Я норманн, риск – мое ремесло. Опасность лишь веселит мне душу.
Изабелла выдохлась, слов уже не было. Она уронила голову.
Марфор вздохнул и покачал головой.
– Я еду завтра, с рассветом, – поставил точку Можер.
К городским воротам нормандец подъехал после полудня и сказал стражникам, чтобы известили герцога: с ним желает говорить граф де Бовэ. И стал ждать. Вскоре к нему вышел офицер, который, внимательно оглядев незнакомца и поглазев по сторонам, приказал открыть ворота. Можер тронул коня, офицер вскочил на своего, и они поскакали в сторону королевского дворца.
Здесь оба спешились. Можер огляделся. Всё, как было год назад, когда он уезжал отсюда – конюшни, прачечная, прочие хозяйственные постройки, широкий замковый двор, парадный вход… и чужие люди кругом, которых он не знал. Собравшись кучками, они с любопытством глядели на гостя.
Офицер пригласил нормандца войти, и они направились на королевскую половину тем самым маршрутом, которым ходили когда-то Людовик и Лотарь и которым шли Можер с Карлом после встречи на брюссельской дороге больше года тому назад. Они остановились у дверей, откуда выносили в прощальный путь последнего Каролинга, племянника Карла Лотарингского, который занимал теперь его место. Офицер вошел, доложил и, выйдя, попросил гостя в кабинет.
Карл, сидевший за столом Людовика, увидев посетителя, вскочил:
– Можер, ты? А мне сказали, граф де Бовэ…
– Я и есть граф де Бовэ.
Они обменялись рукопожатиями и обнялись, но сдержанно, без открытых улыбок, сулящих взаимное доверие. И тут выяснилась причина некоторой холодности Карла:
– Тебя послал Гуго? Не сумев взять город силой, отправил курьера?
– Я не за этим к тебе, Карл. С королем мы не виделись уже два месяца.
– С королем… И ты его признал? Но не хочет признавать народ, во главе которого я встал. Капет узурпатор, его власть незаконна, он отобрал ее у меня! На троне должен сидеть брат Лотаря, а не герцог франков! Что можешь ты возразить мне на это?
– Ничего. Я пришел не за тем, чтобы выяснять ваши отношения, до которых мне нет никакого дела. Но у меня есть к тебе просьба, Карл. Помня о нашей дружбе, надеюсь, ты не откажешь мне.
Сощурив глаза, Карл покосился:
– Ты явился, чтобы просить меня освободить город и заслужить тем самым похвалу из уст своего короля? Если так – уходи!
– Мы расстались тепло, но холодно встретились, герцог. Стужей веет от тебя. Не заставляй же и меня мерзнуть. Норманн не терпит над собой ни высокомерного тона, ни издевательств. Видя это, он обнажает меч!
– Ого! – усмехнулся Карл. – Ты смеешь угрожать? И это несмотря на мою охрану? – он кивнул на двух безмолвных стражей у трона.
Настала очередь усмехнуться Можеру:
– Ты ведь меня знаешь, Карл, я не охоч до сантиментов. Мне ничего не стоит схватить тебя за ноги и, размахивая тобою как дубиной, уложить на месте обоих аргусов. Невеселым окажется конец брата Лотаря. Не поздоровится, конечно, и мне, но прежде чем отдать богу душу, я уложу не меньше полусотни твоих соратников. А потом, узнав об этом, Ричард Нормандский сотрет в порошок всю твою армию и сожжет этот город. Я доходчиво объяснил, герцог, или ты чего-то не понял?
Карл насупил брови, шагнул назад и сел на трон, скрестив руки на груди:
– Я думал, меня навестил прежний друг.
– Я и пришел к тебе как друг, но ты принял меня как враг. Я ведь ничем не провинился перед тобой, за что ты стал меня ненавидеть?
Опустив взгляд, Карл долго молчал, хмуро глядя в пол. Потом сказал:
– Я слишком долго смирялся, Можер. Настала пора ненавидеть. Но не тебя, ты прав. Ты тут ни при чем, – он подошел к нормандцу, взял за руку повыше локтя. – Забудем…
– И мою просьбу тоже?
– Чего ты хочешь?
– Прежде всего, вновь увидеть в тебе друга. Проходя по дворцу, я не встретил Вии. Где она и что с ней?
– О, она теперь баронесса, Эмма сделала ее знатной дамой.
– И поплатилась за это тюрьмой, в которой ты ее держишь?
– Тебе даже это известно?
– Отпусти ее, она тебе не нужна.
– За этим ты и пришел?
– Я пришел к Каролингу, который должен считать для себя унижением воевать с женщинами.
– Да, я помню… – задумчиво проговорил Карл. – Помню, Можер, что у вас с ней было и, может быть, согласился бы с тобой… Но она мой враг! Это она нашептала Лотарю, чтобы он изгнал меня из своего окружения. Это по ее милости я стал изгоем вместо того, чтобы быть королем. Это ей обязан Гуго тем, что я захватил его столицу, которая по праву принадлежит мне.
– Чем же вызвана была ее ненависть к тебе?
– Кто-то нашептал Эмме, будто я обличил ее перед мужем в любовной связи с епископом Асцелином. Желая обелить себя, она этаким пушистым котенком потерлась о ножки моего брата и напела ему, что это мои козни. Брат, обрадовавшись благовидному предлогу избавиться от того, кто, как он считал, метил на его место, тотчас лишил меня прав на царствование. Теперь ты понимаешь, что я не могу ее отпустить? Она мой враг, которому я пытаюсь найти подходящий вид казни, а до тех пор держу взаперти.
– Эмма не виновна, – спокойно сказал Можер, усаживаясь на скамью.
– Не виновна? – Карл Лотарингский присел рядом. – Откуда это известно? Она нашептала?
– Хочешь, поведаю одну историю. Это прольет свет на твои глаза, и они наконец прозреют.
Можер помолчал, собираясь с мыслями. Карл терпеливо ждал. И вот что услышал:
– Однажды мы с Эммой сидели на скамейке в парке. Моросил дождик. Я предложил ей уйти, но она, очнувшись от своих дум, в которые была погружена, вдруг сказала:
«Мне больно… Ведь я так и осталась для Карла врагом».
Я попросил ее объяснить. И она рассказала мне следующее. Как-то раз Лотарь поделился с ней тем, что давно мучило его, не давая покоя. «Карл стоит у меня поперек дороги. Карл – кость у меня в горле. Он хочет моей смерти, метит в короли, я вижу это. Я ему мешаю, и он замышляет убить меня. Надо принять меры и навсегда избавиться от него». Эмма спросила, зачем он это ей говорит. Лотарь продолжал: «Я хочу единовластия, и я уберу с дороги Карла! А поможешь мне в этом ты. Или он уничтожит нас обоих». Что она могла возразить на это любимому мужу? Ничего. И она стала слушать. Лотарь сказал: «Мы подстроим сцену твоего якобы любовного свидания с епископом Асцелином, пусть Карл увидит это. По совету людей, которых я к нему подошлю, он станет обвинять тебя в измене мужу. Ты поднимешь голос возмущения и потребуешь наказать клеветника. Я проведу расследование и, убедившись, что брат солгал, чтобы опорочить тебя в моих глазах, сошлю его куда-нибудь подальше. Он не сможет оправдаться, я найду свидетелей, которые принесут клятву в достоверности слов Карла. Так я стану единым правителем всей Франкии, и никто больше не посмеет мне угрожать». На этом их разговор закончился. Что было дальше, ты знаешь не хуже меня.
Карл стал бледнеть. Казалось, кровь стремительно покидает его тело и начала с лица. Не отрывая взгляда от Можера, он глухо проговорил:
– Все так и было… именно так. Но доказательства! – вдруг воскликнул он. – Не солгала ли она тебе, с нее станется.
– Не вижу в этом смысла. Я ее не просил, она сама начала этот разговор. Наверное, преступное прошлое тяготило ее, не давая покоя, и ей надо было выговориться. Но я еще не закончил. Я попросил Эмму поклясться, что она говорит правду, что невиновна в твоем изгнании. Она поклялась на маленьком крестике, что висел у нее на груди. Но мне этого показалось мало. Знаешь, что она ответила? «Можер, я повторю клятву, но уже не здесь, и если я лгу, то буду проклята небом, и душе моей гореть в аду». Мы пошли с ней в церковь. Там она упала на колени перед алтарем и в присутствии священника, не сводя глаз с распятого Христа, поклялась, что сказала правду о гнусном замысле мужа, который сделал ее пособницей в своих планах. Потом стала просить у Бога прощения. Но простил он или нет, мне неведомо.
Глядя во все глаза на Можера, точно на икону, которой собрался возносить молитвы, Карл, задыхаясь, произнес:
– О небеса!.. Я всегда знал, что он лукав, нечестен как со мной, так и с другими, но чтобы так… – он вцепился в нормандца обеими руками. – Ужели это правда, Можер?
– Ты знаешь, Карл, норманны не привыкли хитрить. Они не знают, что такое интриги, искусству этому не обучены. Козни – орудие придворных у франков; норманнам же оружием всегда и везде служили меч, топор и копье! Поэтому я ничего не выдумал, это слишком тяжелая работа для головы викинга. Ты, конечно, можешь спросить саму королеву, но ведь не поверишь ей. Так верь же мне, своему старому другу. Если хочешь, я поклянусь тебе. Но это будет лишним. Норманн редко может сказать неправду, другу же он никогда не солжет.
– Почему ты раньше не сказал мне об этом? Почему говоришь только сейчас?