«Телеграмма, отправленная королем своему премьер-министру Соединенного Королевства по случаю победоносного изгнания врага из Африки, и ответ премьер-министра, несомненно, останутся в памяти мыслящих людей. В них содержится исторический элемент, вполне соответствующий событиям, которые они ознаменовывают. Их публикация на мгновение приоткрывает завесу тайны, обыкновенно скрывающей развитие уникальных отношений. Ничто в британских институтах не способствует для сохранения равновесия и умеренной гуманности в политике больше, чем конституционная практика, которая делает глав правительства министрами его величества. Министры, и особенно премьер-министр как главный среди них, пользуются безоговорочным доверием суверена и несут абсолютную ответственность. Но хотя ответственность лежит на них, суверену необходимо быть полностью информированным обо всех их действиях, и они не станут напрасно обращаться к нему за советом и указанием.
Между строк послания короля и особенно ответа премьер-министра легко прочитать – даже если не имелось бы других оснований для такого предположения, – как этот идеал реализуется в повседневной практике. Искренне отдавая должное высшему руководству, его величество говорит с особым знанием о чувствах всего своего народа; мистер Черчилль в своих трогательных воспоминаниях о помощи и поддержке, которые он получал в трудные времена, публично отдает дань уважения исполнению долга, который может выполнить только суверен и исполнение которого лишь немногие могут видеть. Министры приходят и уходят, но король остается, всегда в центре государственных дел, всегда активно участвуя в работе правительства с точки зрения, чуждой каких-либо соображений, кроме благополучия своего народа. Он постоянный элемент конституции, один из главных гарантов ее демократического характера и вместилище знаний о делах, которые вскоре выйдут за рамки знаний любого отдельного государственного деятеля.
Нынешний король молод, но ему уже служили три премьер-министра, и он находится на троне дольше, чем любой член военного кабинета за все время своего пребывания на этом посту. Более того, теперь он поддерживает отношения со своими правительствами кабинетами в доминионах, которые были явно выведены из-под ведения его министров в Уайтхолле. Таким образом, он приобретает широкий и богатый личный опыт. О том, как этот личный опыт использовался в прошлом для неформальной поддержки государственного управления во многих аспектах, в конечном счете можно прочитать в мемуарах придворных и политиков, и особенно в неопубликованной переписке самих государей. Но поскольку эти документы публикуются позже, всегда возникает соблазн забыть о том неустанном труде, который, например, королева Виктория посвящала повседневным государственным делам и которые были продолжены, по крайней мере, с таким же усердием, хотя и в постоянно меняющимся со временем форме, ее потомками. Телеграмма мистера Черчилля с выражением благодарности за оказанную ему честь, свидетельствующая о помощи, которую один из сильнейших премьер-министров получил от своего суверена, служит убедительным напоминанием о том, что король Георг VI выполняет работу, столь же необходимую для английского правительства, как и любой из его предшественников, точно так же, как с самого первого дня войны он подавал своим подданным неизменный яркий пример мужества, уверенности и преданной энергии и дает понимание, насколько многим советники его величества по-прежнему обязаны его суждениям».
Затишье между победами в Северной Африке и последующей высадкой в Сицилии король Георг использовал для осуществления своего желания – посетить победоносные войска и лично выразить им свою гордость за их заслуги. Еще в марте, когда окончательное уничтожение войск оси в Тунисе оставалось лишь вопросом времени, он поднял этот вопрос перед премьер-министром, который благосклонно отнесся к этой идее. Сознавая связанный с этим риск, мистер Черчилль также высоко оценил значение будущего визита короля Георга в Северную Африку. Предполагалось, что присутствие его величества не только окажет вдохновляющее воздействие на британские и имперские войска 1-й и 8-й армий, но также благотворно повлияет на англо-американское сотрудничество в боевых условиях и на отношения британцев и американцев с их довольно непростыми французскими союзниками. Одобрение военного кабинета было получено во время обеда на Даунинг-стрит, 10 31 марта, и в обстановке величайшей секретности были незамедлительно составлены планы поездки.
Король был доволен перспективой в очередной раз находиться со своими войсками за пределами страны. Его последнее посещение Британских экспедиционных сил во Франции в декабре 1939 года крайне заинтересовало его, и за это время произошло многое. Однако теперь предстояло совершить длительное воздушное путешествие, и, поскольку он не любил летать, эта перспектива не слишком его радовала. Будучи прагматического склада ума, король за день до отъезда позвал своего поверенного и привел все дела в порядок, записав в дневнике: «Я считаю, что в данном случае лучше ничего не оставлять на волю случая».
В последний момент его также одолели угрызения совести относительно того, следует ли ему покидать страну при таких тревожных обстоятельствах. «Поскольку время моего отъезда приближается, я задаюсь вопросом, стоит ли мне ехать, – писал он королеве Марии, – но я знаю, что принесу пользу, посетив тех солдат, которые свершили невероятные подвиги во имя этой страны и которые вскоре снова вступят в бой».
11 июня пришло обнадеживающее известие о капитуляции итальянцев на неприступном острове Пантеллерия, который Муссолини называл «Гибралтаром Центрального Средиземноморья». И в ту же ночь король в сопровождении сэра Александра Хардинджа, сэра Пирса Лега и командира королевских ВВС Филдена покинул Норт-холт на военно-транспортном самолете «Йорк», специально оборудованном для комфортного путешествия премьер-министра[170].
Первоначальная программа путешествия короля предусматривала остановку для дозаправки в Гибралтаре, но густой туман окутал Гибралтарскую скалу, когда «Йорк» кружил над ней, и самолету пришлось лететь дальше без посадки. Такое невольное изменение плана вызвало дома тревогу. «Я провела несколько тревожных часов, – писала королева королеве Марии, – потому что в 8:15 мне сообщили, что самолет находится возле Гибралтара и что он скоро приземлится. Потом через полтора часа я узнала, что над Гибралтаром стоит густой туман и они летят дальше в Африку. И полная тишина до тех пор, пока несколько минут назад не пришло сообщение, что они высадились в Африке и снова взлетели. Разумеется, я представляла себе всякие ужасы и ходила взад и вперед по комнате, бросая взгляды на телефон».
Хотя планирование поездки короля держалось в строжайшей тайне и он путешествовал инкогнито под именем генерала Лайона, о его прибытии в Алжир после полудня 12 июня вскоре стало известно всему городу, и некоторые из наиболее проницательных горожан узнали его, когда он направлялся в машине на виллу «Жермен» – здание, конфискованное у богатого виноторговца, в котором, как заметил король в своем дневнике, «как и во всех французских домах, сантехника была неисправной и работала с перебоями».
Далее последовала чрезвычайно насыщенная двухнедельная программа. Длительный перелет в сочетании с непривычными климатическими условиями сопровождались тяжелым физическим напряжением. К тому же, часто утомленный, он временами испытывал слабость, поскольку он и его спутники стали жертвами расстройства желудка. Однако король не щадил себя и выдержал испытание гораздо лучше, чем ожидалось. Всего он проехал около 6700 миль.
Он долго совещался не только с британскими командующими генералом Александером, генералом Монтгомери, генералом Вильсоном и с командирами их дивизий и корпусов, но также с генералом Эйзенхауэром и его военными и политическими советниками. Был дан также знаменитый обед с французами, на котором король сидел между генералом Жиро и генералом де Голлем, в результате чего, как говорят, оба отозвали прошение об отставке, которое они подали в то же утро.
Под палящим солнцем он провел смотр войск 1-й армии в Боне[171] – «солдаты выглядели хорошо подготовленными и здоровыми, а улыбки на их лицах говорили о том, что они довольны своими победами», – и позже он медленно продвинулся сквозь ряды примерно 85 000 человек 8-й армии, чья осанка и внешний вид наводили на мысль о торжественном параде Конной гвардии. Он проинспектировал британские и американские военно-морские подразделения в портовой зоне Алжира и посетил 5-ю армию США генерала Марка Кларка в Оране. «До них наконец дошло, что их войска недостаточно хорошо подготовлены и сильны, – был его комментарий, – поэтому они копируют нашу боевую школу и физическую подготовку». Каждый вечер он обедал с военными и светскими именитыми людьми.
Куда бы он ни пошел, он поражал всех, кто встречал его, своим знанием местных проблем, неподдельным интересом и уважительной простотой обращения.
Из многих происшествий, случившихся во время этого важного визита, можно выделить два, доставившие королю особое удовольствие. Преисполненные удивлением и восторгом, люди столпились вокруг него, распевая «Он очень хороший парень…», устроив ему бурные овации, которые в своей радостной непосредственности напомнили ему, как он впоследствии говорил, о лагере в Саутволде и особенно о том августовском дне несчастливого лета 1938 года, когда из открытой лодки его вынесли на берег на голых плечах ликующих школьников.
Второй инцидент произошел в Ливии, у Кастель-Бенито, где король проводил смотр войск 4-й индийской дивизии, отважно сражавшейся во всех боях со времен Эль-Аламейна. В какой-то момент его величество остановил свой автомобиль, чтобы приколоть ленту креста Виктории к мундиру субедара 2-го гуркхского стрелкового полка. Позже он записал: «Король-император никогда раньше не имел возможности сделать это в оккупированной вражеской стране».