С учетом предстоящего визита королевских особ перспектива такого происшествия выглядела еще более пугающей, и капитан приказал установить двадцатичетырехчасовое наблюдение за статуей. Это повлекло за собой привлечение гражданских служащих колледжа в дополнение к младшим офицерам морской пехоты. Но гражданские служащие возмутились таким приказом, выходящим «далеко за пределы их обязанностей», и некоторые даже угрожали объявить забастовку, в результате чего несколько потенциальных забастовщиков были уволены.
Этот момент принц Альберт счел подходящим для того, чтобы ознакомить с происходящим своих родителей:
«Статую папы установили в конце квартердека, справа от нее висит портрет дедушки, – писал он матери. – Она смотрится действительно очень хорошо. Ты видела ту маленькую фотографию в сегодняшней „Дейли график“ на странице 9? Сверху написано „Статуя и забастовка“. Предполагают, что какие-то кадеты собирались ее покрасить, поэтому прислуге колледжа было сказано следить за ней, чтобы не допустить этого. Погода здесь намного теплее и лучше. Вчера вечером мистер Диксон Райт рассказал мне о моей конфирмации…
С любовью, твой преданный сын
Берти».
Результат получения этого письма Букингемским дворцом несложно себе представить. Идея о том, чтобы использовать красную краску, совпала с охватившей страну забастовкой шахтеров-угольщиков, и сочетание этих фактов произвело на короля Георга сильное впечатление. Он сразу же потребовал объяснений от капитана Эвана-Томаса, от которого, судя по всему, получил удовлетворивший его ответ. Принцу Альберту он написал: «Я видел эту идиотскую фотографию в „Дейли график“. Думаю, это придумал один из тех слуг, что были уволены». «Я рад, что ты видел заметку про статую в „Дейли график“, – ответил ему сын. – Она показывает, какими идиотами могут быть люди».
В конце концов ситуация разрешилась, благодаря тому что королю и королеве пришлось отменить свой визит в колледж из-за серьезной ситуации, сложившейся весной 1912 года в связи с забастовкой угольщиков, которая продлилась пять недель и стоила стране потери тридцати миллионов рабочих дней. По ходу всеобщего огорчения «инцидент со статуей» был благоразумно похоронен и забыт. Однако принцу Альберту не удалось убедить своего отца удовлетворить просьбу, которую он озвучил от имени «большинства кадетов», о том, что им следует предоставить летом дополнительную неделю каникул, чтобы наверстать упущенное из-за отмененного королевского визита.
Именно в это время произошло первое духовное пробуждение принца Альберта. Приближался день его конфирмации, к которой его готовил один из капелланов колледжа, преподобный Генри Диксон-Райт. Принц подошел к делу серьезно, но без болезненного возбуждения, которое нередко сопровождает религиозные действия в юношеском возрасте. Он начал ненадолго посещать часовню колледжа для молитвы и медитации и обсуждать вопросы религии не только с капелланом, но и с лейтенантом курса, не проявляя при этом никакого смущения и демонстрируя достаточную свободу мысли и выражения.
Церемония конфирмации происходила 18 апреля 1912 года в приходской церкви Сендрингема, где принца Альберта крестили. Проводил ее королевский духовник, епископ Бойд-Карпентер, которому ассистировал каноник Эдгар Шеппард. «Прекрасный день, – записала королева Мария, – конфирмация Берти состоялась в 12, проводил ее епископ Бойд-Карпентер, который произнес чудесную речь».
Епископ, будучи красноречивым проповедником, включил в свою речь слова Христа из Евангелия от Луки: «Делай это в память обо мне». К сожалению, поскольку его речь была импровизацией, никаких записей текста не сохранилось, но то, что он сказал, очевидно, произвело сильное впечатление на принца Альберта, поскольку спустя два года он написал ему с корабля «Коллингвуд»: «Завтра будет ровно два года с тех пор, как вы конфирмовали меня в маленькой церкви Сендрингема. Я навсегда запомнил этот день, как один из тех, когда я сделал важный шаг в жизни. Я принял святое причастие в день Пасхи в присутствии только моих родителей, моего старшего брата и сестры. Приятно было, что служба прошла так уединенно, только для членов семьи».
К большой радости принца Альберта, ему было позволено до возвращения в Дартмут на летний семестр сопровождать отца во время смотра флота в Веймуте с 7 по 11 мая 1912 года. Это был удивительный захватывающий опыт для мальчика, который выбрал для себя карьеру офицера военно-морского флота, и, когда смотр закончился, принц Альберт написал яркий и фактически точный отчет, который хранится в королевских архивах Виндзора. В программу смотра вмешался туман, и в течение двух дней он был таким густым, что показательные стрельбы пришлось отменить, поскольку корабли не видели свои цели. Но и без этого нашлось много интересного и приятного. Вместе с отцом принц осмотрел самые новые и мощные корабли британского военного флота. Кульминацией стало посещение подводной лодки D.4. Здесь король и его сын не только обошли всю лодку в сопровождении ее командира, лейтенанта Мартина Данбар-Нэсмита, но и вышли на ней в море и погрузились под воду. «Мы прошли мимо волнореза, – записал принц. – Затем мы погрузились и прошли под водой около трех миль, что заняло примерно 20 минут. Когда мы снова всплыли, был густой туман, но он очень быстро рассеялся, и мы вернулись на яхту». В те дни, когда подводная лодка еще являлась новым и практически неопробованным видом вооружений, это посещение было для короля и его сына почти таким же революционным опытом, как полет на аэроплане.
Но за эти четыре дня произошел еще один случай, важность которого на тот момент определенно не была очевидна. Первый лорд адмиралтейства мистер Уинстон Черчилль прибыл на яхту «Виктория и Альберт», чтобы поприветствовать короля, и тогда принц Альберт впервые встретился с человеком, с которым позднее ему пришлось работать в таком тесном согласии ради спасения страны.
Последние шесть месяцев его пребывания в Дартмуте показали, что принц Альберт в значительной степени оправдал предсказание мистера Уатта, сделанное в его последнем отчете из Осборна. Дарт мут существенно изменил его. Он по-прежнему казался очень юным для своего возраста и определенно не был гигантом мысли, но его пастыри и учителя перестали гадать: был ли он неисправимо ленив или просто чудовищно глуп, и в их отчетах появилась новая нота общего одобрения. Его финальная позиция, 61-я из 67 – если принять гипотезу, что все относительно, – означала значительный успех, и окончательная оценка капитана звучала так: «Я думаю, он справится».
Развитие отмечалось и в более широком личностном смысле. Принц Альберт снискал всеобщую популярность как среди своих учителей, офицеров и своих товарищей кадетов, так и среди обслуживающего персонала колледжа, с которыми он был неизменно вежлив и внимателен. Это не было простым восхищением, с которым относятся к выдающимся школьным спортсменам или к ярким, блестящим личностям, потому что он не относился ни к первым, ни ко вторым, но это было уважение, которое он заслужил благодаря своему характеру и поведению. Он никогда не увиливал, не притворялся больным[24], никогда не бросал игру, бег или какие-то другие спортивные занятия. Он был великодушным и верным, очень веселым и любившим разные шалости, и одна из его лучших черт заключалась в том, что он никогда никого не расхваливал и не ругал. «Нисколько не лощеный, милый, честный, искренний и прекрасно воспитанный мальчик» – таково было мнение его наставников.
Кроме того, будучи сам чувствительным юношей, принц Альберт научился быть внимательным к другим. Лейтенант Спенсер-Купер, у которого было небольшое охотничье угодье, однажды пригласил группу кадетов понаблюдать за молодыми фазанами. Один из мальчиков, выходец из скромной городской семьи, сделал несколько замечаний, говоривших о его невежестве в делах охоты, чем вызвал всеобщий смех. Принц Альберт, безусловно, очень удивился, что кто-то может ничего не знать об охоте, но именно он на обратном пути стал объяснять своему товарищу технические подробности этой темы. Уже тогда в нем начал проявляться тот дружелюбный подход ко всем, которому суждено было стать путеводной звездой его жизни.
Целью, к которой стремился каждый кадет практически с первого дня после поступления, был финальный тренировочный рейс с выходом в иностранные воды. По окончании этого рейса он считался достойным получения кортика и нашивок мидшипмена. Принц Альберт разделял это стремление не меньше, чем любой другой кадет, поэтому 17 января 1913 года он со смешанным чувством возбуждения, трепета и азарта поднялся на борт 9800-тонного крейсера «Камберленд».
Цель этого плавания состояла в том, чтобы дать кадетам возможность подняться на следующую ступень их подготовки как морских офицеров. В Осборне и Дартмуте кадет получал хорошие базовые знания по физике и математике, знакомился с различными типами двигателей и других механических приспособлений, которыми оснащались военные корабли, но, как правило, получал лишь самые зачаточные знания по наиболее существенным вопросам, касающимся собственно культуры военно-морского офицерства. Тренировочный рейс давал возможность перейти из царства теории на поле практики. Кадет переходил из классной комнаты и мастерской на квартердек и в машинное отделение современного военного корабля, где теория и практика соединялись в действенный сплав. Он получал более широкое, чем прежде на уроках, представление о повиновении и ответственности в дополнение к практическому пониманию задач, которые в будущем ему придется выполнять. Так, например, кадеты, как и каждый на борту, подбрасывали в топку корабля уголь и под присмотром своих офицеров стояли на вахте и вместе с тем повышали свой технический и интеллектуальный уровень в классах. Неоценимым дополнением к этим занятиям для многих стала возможность первого контакта с огромным внешним миром. До сих пор их горизонт был ограничен игровыми полями Королевского военно-морского колледжа. Теперь они впервые знакомились с другим климатом, встречали других людей и получали некоторое представление об огромных размерах той обширной империи, которой они со временем призваны будут служить и которую им предстоит защищать.