Премьер-министр и его коллеги в принципе одобрили его идею, но из соображений безопасности окончательное решение было принято только после прибытия короля в Северную Африку. Ибо, хотя превосходство союзников в воздухе давало достаточную гарантию от любого риска, кроме случайного, нельзя было забывать, что итальянский флот еще не сдался и что всего в шестидесяти милях к северу от Мальты лежала Сицилия, по-прежнему находившаяся в руках стран оси. Нельзя было игнорировать и опасность воздушного нападения с материковой части Италии, хотя последний налет на Мальту с этой стороны был совершен только в октябре 1944 года, более года спустя.
Однако король был полон решимости. Он не стал бы подвергаться неоправданному риску, но твердо намеревался посетить Мальту, если это вообще было возможно, и за ужином в первый вечер в Алжире он обратился к командующему военно-морским флотом, который сразу же был сражен убедительностью его аргументов. «Его величеству очень хотелось посетить Мальту, – писал позже лорд Ганнингем, – и, беседуя со мной во время ужина, он настаивал на своем желании. Я благосклонно относился к этой идее и не нуждался в уговорах. Воздействие на мальтийцев было бы огромным, и не только на мальтийцев, но и на всю империю. Я также считал, что при надлежащих мерах предосторожности риски не будут непомерно высокими». Таким образом, после консультаций с ответственными властями в стране и на местном уровне визит был организован, и в ночь на 19 июня король и его свита поднялись на крейсер «Аврора» (капитан У.Г. Агню), чтобы отправиться на Мальту. Переход был трудным, и король и его свита, большинство из которых страдали от морской болезни в более или менее тяжелой форме, провели неприятную ночь. Но с наступлением рассвета солнце осветило изуродованные сражениями руины непобедимого острова.
В целях безопасности визит короля, естественно, держался в строжайшем секрете. Те высокопоставленные лица, которые должны были приветствовать его, были предупреждены только накануне вечером, а основной массе гражданского населения острова – около 250 000 человек – и вооруженным силам короны это знаменательное событие был обнародовано только в половине шестого утра 20 июня, когда о нем объявили по громкоговорителям. Возбуждение сразу же усилилось. На разрушенных улицах городов и изрытых бомбами деревень начали появляться украшения, флаги и незамысловатые полотнища, которые там нашлись, а там, где их не хватало, на окнах вывешивались коврики и занавески – все, что угодно, лишь бы создать праздничное настроение. Все, кто мог добраться до гавани, толпились на подступах к ней и плотной черной массой располагались на высоких ярусах зданий.
Ибо он приближался, тот король, которого в последние мучительные месяцы они так часто молили Бога спасти – вместе с ними самими; тот самый король, который выбрал Мальту из всех других островов своих владений для торжественного награждения Георгиевским крестом. Его пришествие означало явление короны, которой они по-своему были глубоко преданы; а может быть, и больше – хотя враг был еще далеко не побежден – оно ознаменовало возвращение свободы и безопасности прохода британских кораблей в Средиземноморье; а его мальтийские подданные ждали на откосах своей победоносной крепости, чтобы воздать ему почести.
И вот наконец он прибыл. В ярком свете солнечного утра «Аврора» вошла в Гранд-Харбор Валлетты и последовала по всей ее великолепной длине. На мостике, у всех на виду, возвышалась стройная фигура в белой военно-морской форме с поднятой для приветствия рукой. «Я был свидетелем многих запоминающихся зрелищ, но это было самое впечатляющее из них, – записал один из сопровождавших его величество. – Плотная толпа преданных мальтийцев, мужчин, женщин и детей, была вне себя от восторга. Я никогда не слышал таких оваций, и, когда король сошел на берег, во многих церквях зазвонили все колокола».
Описание волнующих событий следующих двенадцати часов, с их триумфом, пафосом и восторгом, лучше всего передать собственными словами короля:
«В воскресенье в 8:15 я находился на мостике, когда мы входили в Гранд-Харбор. Прекрасное солнечное утро. Чудесное зрелище. У каждого бастиона и на каждой смотровой площадке толпились люди, приветствующие нас, когда мы вошли в гавань. Для меня это было крайне волнующим моментом. Я решил, что рискну побывать на Мальте, и я добрался туда морем. Не так давно Муссолини назвал Средиземное море своим Итальянским озером. Лорд Горт, губернатор, поднялся на борт, когда мы причалили, и я сошел на берег в 9:30 утра. Я проехал сквозь ликующую толпу во дворец в Валлетте и встретился с членами Совета. В их присутствии я вручил Горту его фельдмаршальский жезл. Я видел Георгиевский крест, пожалованный мною Мальте 15 апреля 1942 года. Затем я вышел на балкон с видом на площадь и был встречен бурными аплодисментами собравшихся людей внизу. После этого мы отправились на военно-морскую верфь, и контр-адмирал Маккензи (главный суперинтендент), который находился там четыре с половиной года, все нам показал. На поверхности ничего не осталось, но все мастерские, станция по производству электрического освещения и т. д. теперь находятся в подземных туннелях, вырубленных в основном вручную под руководством Маккензи. Приход Сенглеа, расположенный прямо над верфью, – всего лишь каркас, и я познакомился с католическим священником, который сделал все, что мог, для своих прихожан. Большая часть его паствы сейчас эвакуирована, потому что они не могут там жить. Погибло всего 80 человек. Затем Горт взял меня с собой на прогулку по острову, чтобы показать разрушения, причиненные шестимесячным „блицем“, которому подвергся остров. Ноябрь 1941 г. – апрель 1942 г. Мы прибыли во дворец Тердала, где сейчас живет Горт, и пообедали там. Я встретился с католическим архиепископом Мальты и епископом Гозо, а также с вице-губернатором мистером Кэмпбеллом. После обеда я отдохнул, а затем, после чая, во время которого я встретился примерно с 20 офицерами военного штаба, Горт отвез меня на другую сторону острова.
Я осмотрел взлетно-посадочные полосы аэродромов Королевских ВВС, построенные мальтийскими рабочими, и точки рассредоточения самолетов. Главный маршал авиации Сэр Кларк Парк, которого я посвятил в рыцари, за последний год проделал большую работу по расширению аэродромов. В каждой деревне жители оказывали мне радушный прием, и я обнаружил, что обилие цветов, брошенных мне в машину, сильно попортило мою белую униформу. Я поужинал с Гортом и поздно вечером, когда стемнело, снова вернулся на „Аврору“ и ночью покинул Мальту. День был напряженный, но в то же время очень интересный».
Король был глубоко тронут событиями этого дня, которые, без преувеличения, стали продолжением одного из самых важных инцидентов его правления. Все, что он ожидал от своего визита, было достигнуто и даже превзойдено. Удовлетворение от содеянного помогало ему преодолевать чрезмерную усталость.
«Вы сделали сегодня народ Мальты очень счастливым, сэр», – сказал вице-губернатор мистер Дэвид Кэмпбелл, прощаясь с ним, на что король ответил: «Но сегодня я был самым счастливым человеком на Мальте».
«…Настоящей жемчужиной моего путешествия стал визит на Мальту, – написал король королеве Марии по возвращении в Лондон. – Я всей душой стремился туда, и мне было нетрудно убедить военно-морских и военно-воздушных командиров в его важности и влиянии на сам остров. В любом случае этот вопрос был сопряжен с риском, но рискнуть стоило. Так что я отправился в путь морем и ночью. Я никогда не забуду, как мы вошли в Гранд-Харбор в 8:30 прекрасным солнечным утром, и я увидел, как люди приветствуют меня со всех точек обозрения, пока мы находились еще далеко. Позже, когда мы встали на якорь, слушая радостные крики людей, от которых у меня комок подступил к горлу, когда я подумал о том, что они пережили за 6 месяцев постоянных бомбардировок бомбежек…»
По возвращении в Великобританию из Северной Африки и Мальты король Георг столкнулся с внутренней проблемой при дворе; его личный секретарь сэр Александр Хардиндж по причине слабого здоровья был вынужден уйти в отставку. В течение почти четверти века сэр Александр преданно и успешно служил трем монархам, и период его пребывания на посту главного личного секретаря, сначала короля Эдуарда VIII, а затем и его преемника, был периодом постоянного напряжения. После событий, связанных с отречением Эдуарда, его ответственность как личного секретаря значительно возросла, поскольку новый суверен вступил на престол внезапно и без надлежащей подготовки. Возложенное таким образом бремя, а также опасность Мюнхенского кризиса, постепенный, но неизбежный переход к военным действиям и, наконец, годы крайней ответственности военного периода подточил здоровье того, кто не щадил себя ни во имя долга, ни сверх него.
Поведение сэра Александра на этом чрезвычайно важном посту соответствовало принципам, установленным его предшественником лордом Стемфордхемом, под руководством которого он прошел свое обучение и чьи отношения с сувереном были столь ясно изложены сэром Гарольдом Николсоном. Король Георг V имел обыкновение посылать за личным секретарем сразу же после того, как заканчивалась аудиенция с министром, и передавать ему суть беседы, дабы сразу же все записать. Король Георг VI не придерживался подобной практики, отчасти потому, что у него имелись естественные трудности с выражением мысли, а отчасти потому, что ему не нравилась сама идея, что им может «управлять» кто-либо из членов его королевского двора, и он предпочитал держать свои разговоры с министрами при себе. Это беспокоило сэра Александра, который считал, что собственное неведение мешает эффективному выполнению его задачи в соответствии с высокими стандартами качества, которые он установил для себя.
Король высоко ценил преданную службу сэра Александра, и, когда в феврале 1939 года мистер Чемберлен подал его кандидатуру на назначение губернатором Мадраса, его величество возразил, что не может позволить себе лишиться его, хотя и надеется, что однажды он сможет отправиться в Индию в этом или каком-то другом подобном качестве. Однако к середине лета 1943 года стало