нцам атаковать, так как попадание снизило его скорость».
Но, несмотря на успехи года, последним из которых была битва при Северном мысе, король Георг не питал иллюзий относительно предстоящих ему тяжелых задач. Германию еще предстояло завоевать, и ее окончательное поражение могло быть достигнуто только путем вторжения через Ла-Манш. Планы такой операции уже готовились, о чем король был полностью проинформирован, и он понимал, что упорное и умелое сопротивление, которое немецкая армия все еще оказывала в Италии и в России, означало столь же ожесточенное сопротивление всякий раз, когда союзные армии могли высадиться в Западной Европе; а на Тихоокеанском фронте японские войска, потерпев поражение, отнюдь не были побеждены. Таким образом, хотя для удовлетворения, признательности и благодарности за то, что уже было достигнуто, имелись все основания, сейчас было не время для того, чтобы ослаблять усилия или предаваться мечтам о скорой победе. Ожесточенные бои и ужасные жертвы все еще оставались впереди, и его величество обратился к своему народу в рождественском радиовещании со смешанным чувством удовлетворения и предостережения: «С тех пор как я обращался к вам, многое изменилось. Поскольку мы не были удручены поражением, мы не слишком превозносимся из-за одержанной победы. Хотя у нас есть ясное представление о будущем, у нас нет сладких мечтаний о днях, которые уже не за горами. Мы знаем, что для победы необходимо много упорного труда и упорной борьбы, а возможно, еще более упорного труда и упорной борьбы, чем когда-либо прежде. Мы не отступим от нашей задачи до тех пор, пока она не будет успешно завершена. Между тем на этих островах мы старались быть достойными наших отцов; мы старались донести до рассвета стойкость и мужество, дарованные нам, когда оставались одни в темноте».
Однако даже сам король не был полностью свободен от того, чтобы принимать желаемое за действительное, поскольку в эту рождественскую ночь он записал в своем дневнике: «Будем надеяться, что на следующее Рождество война закончится».
Глава 9Одержанная победа1944–1945
Помимо множества жизненно важных проблем, с которыми столкнулся король Георг в начале нового года, существовал также внутренний вопрос о будущем статусе его старшей дочери, которой 21 апреля 1944 года должно было исполниться восемнадцать лет.
Это событие, хотя и не утверждало совершеннолетие принцессы Елизаветы, все же подняло некоторые важные вопросы. Обе принцессы провели большую часть военного времени в Виндзоре и в Шотландии, но король уже начал задумываться о том, что приближается время, когда принцессе Елизавете придется вступить в общественную жизнь, и что следует заняться подготовкой к этому. С этой целью прошлой осенью он обратился к парламенту с просьбой внести поправки в Закон о регентстве 1937 года, «дабы позволить принцессе Елизавете входить в число государственных советников всякий раз, когда возникнет возможность получить опыт выполнения обязанностей, которые лягут на нее в случае ее восхождения на престол». Согласно действующему законодательству, принцесса не имела права быть советником до тех пор, пока ей не исполнится двадцать один год, когда она достигнет своего законного совершеннолетия. Поэтому в сентябре 1943 года был внесен новый законопроект о регентстве, предусматривавший, что «прямой или предполагаемый наследник престола, если ему не исполнилось 18 лет, не может быть отстранен от должности государственного советника по причине того, что он не достиг совершеннолетия». Законопроект не встретил сопротивления ни в одной из палат и получил королевское одобрение 11 ноября 1943 года.
Таким образом, конституционный статус принцессы Елизаветы был установлен, но оставался несколько спорный вопрос о возможном изменении ее имени и титула. Из различных источников поступали сведения о том, что к его величеству будут направлены обращения с просьбой провозгласить его старшую дочь принцессой Уэльской, и считалось более чем вероятным, что палата общин воспользуется своей извечной привилегией обратиться с петицией к суверену по этому поводу. Мотивы такого предложения были по большей части романтическими, националистическими или сентиментальными; хотя один видный политик выступал в защиту этого на титула том основании, что это послужило бы приманкой для привлечения голосов валлийцев на следующих всеобщих выборах!
Ожидания общественного ажиотажа были вполне оправданы, и король, который был категорически против любых подобных действий, стремился заблаговременно до дня рождения принцессы Елизаветы дать понять, что он не намерен менять ее титул в связи с этим событием. Он проконсультировался по этому поводу с мистером Черчиллем, в результате чего возник конфликт мнений относительно того, кто должен делать это заявление. Король записал в своем дневнике:
«Вторник, 8 февраля.
Я поговорил с Уинстоном по поводу моего заявления о том, что я не собирался жаловать Лилибет какой-либо титул в день ее 18-летия. Пресса и другие люди, особенно в Уэльсе, агитируют за то, чтобы она стала принцессой Уэльской. Уинстон считает, что ему следует это обнародовать, но я возразил, что это семейное дело и что чертовы премьер-министры могут предложить ей какой-нибудь чертов титул. Он согласился представить этот вопрос военному кабинету и сообщить мне».
Военный кабинет в конце концов согласился с точкой зрения короля, и 12 февраля в прессе появилось следующее заявление: «Из Букингемского дворца официально объявлено, что король не планирует вносить какие-либо изменения в имя и титул принцессы Елизаветы по случаю ее приближающегося восемнадцатилетия».
Причина такого решения короля, как обычно, являлась в высшей степени практической. «Как я мог сделать Лилибет принцессой Уэльской, – писал он королеве Марии, – если это признанный титул жены принца Уэльского? У нее такое красивое имя, а каким именем ее будут звать, когда она выйдет замуж, хотелось бы мне знать».
«18-летие Лилибет, – записал он в своем дневнике в Виндзоре. – Смена караула, которую мы устроили по случаю ее дня рождения, происходила во внутреннем дворе. Подполковник Дж. Прескотт вручил ей полковничий штандарт, который будет использоваться в ее будущих инспекциях. Присутствовали офицеры и рядовые из Гренадерского гвардейского полка[174]. У нас был семейный обед, на котором присутствовала мама. Это был прекрасный жаркий день. Лилибет теперь может выступать в качестве государственного советника».
Интерес короля в то время в значительной степени занимала секретная подготовка к крупному наступлению на Европу, которое развертывалось в Соединенном Королевстве. Именно на конференции в Касабланке в январе 1943 года президент Рузвельт и мистер Черчилль приняли судьбоносное решение осуществить полномасштабное вторжение на Европейский континент, где господствовали нацисты, в дополнение к их запланированным операциям в Италии и усиленным бомбардировкам по мишеням стран оси.
«Мы сосредоточим в Соединенном Королевстве мощные американские сухопутные и военно-воздушные силы, – телеграфировали они маршалу Сталину 26 января. – В сочетании с британскими войсками в Соединенном Королевстве, они будут готовиться к возвращению на Европейский континент, как только это станет практически возможным».
В тот конкретный момент точное место нападения еще не было определено, но концентрация военных сил в Британии, поскольку она не могла ускользнуть от внимания немцев, именно по этой причине имела бы дополнительное преимущество, вызывая у них серьезные размышления и последующее рассеивание сил по всей Festung Europa (крепости Европа). «Они не будут знать, где, когда и в каком масштабе мы предлагаем нанести удар, – сообщили президент и премьер-министр маршалу. – Поэтому они будут вынуждены перебросить как сухопутные, так и воздушные силы ко всем берегам Франции, Нидерландов, Корсики, Сардинии, Сицилии, каблуку Италии, Югославии, Греции, Криту и Додеканесу».
Хотя командующий этой предполагаемой англо-американской освободительной армией еще не был назначен, дальнейшее решение, принятое в Касабланке, сохранило ядро его Генерального штаба под кратким названием «Козак», и на этот пост в апреле был назначен генерал-лейтенант Ф.Э. Морган, со штаб-квартирой в Норфолк-Хаус на Сент-Джеймс-сквер.
Первой идеей освобождения Европы, зародившейся у мистера Черчилля, было расширение Средиземноморского театра военных действий путем вторжения на Балканы с целью соединиться с армиями Советского Союза и вовлечь Турцию в войну на стороне союзников. Однако стратеги Соединенных Штатов высказались в пользу вторжения в Западную Европу, что и было подтверждено на конференции в Квебеке в августе 1943 года. К зиме выбор точки нанесения удара для операции «Оверлорд» сузился до выбора между Па-де-Кале и Нормандией. Однако нашлись и те, кто сожалел об отказе от плана Черчилля и опасался, что разделение сил союзников между Западной Европой и Средиземноморским театром военных действий приведет к тому, что победа не будет достигнута ни на одном из фронтов. Одним из таких стратегов был генерал Смэтс[175], который после Квебекской конференции в ряде телеграмм мистеру Черчиллю подверг резкой критике принятые на ней стратегические решения и по прибытии в Лондон в октябре на встречу премьер-министров стран Содружества попытался изменить план.
Генерал Смэтс тогда полагал, что ход войны продвигается прискорбно медленно, и это побудило его вскользь заметить: «Я сомневаюсь, что мы когда-нибудь закончим эту войну, Америку больше волнуют денежные вопросы, чем победа над Германией». В Италии ему казалось, что союзники увязли в войне к югу от Рима из-за нехватки людей. К концу года у генерала Александера было бы пятнадцать дивизий, в то время как немцы на театре военных действий уже имели в своем распоряжении от двадцати четырех до двадцати восьми, с возможностью быстрого увеличения этого числа до шестидесяти. Поэтому генерал Смэтс считал, что силы союзников должны быть сосредоточены на Средиземноморском фронте, и сообщил о своих опасениях королю Георгу.