позже записал: «Оглядывая зал, я не мог не задуматься о том, что за последние четыре года, вероятно, не было ни одного собрания, уничтожение которого одной-единственной хорошо нацеленной бомбой так сильно повлияло бы на исход войны».
Конференция имела огромное значение, поскольку она ознаменовала фактическое завершение всего предварительного планирования и подготовки к вторжению, а драматизм происходящего усиливался обыденностью обстановки. Помещение представляло собой обычную классную комнату, частично обшитую сосновыми панелями, и неуместным элементом здесь выглядело на стене объявление о том, что сыновьям священнослужителей, являющимся кандидатами на получение стипендии, следует обращаться к верховному магистру. Королю и мистеру Черчиллю предоставили право сидеть в креслах, но остальная часть компании расположилась на школьных скамьях перед большой картой района высадки, висевшей над низкой кафедрой. После краткого инструктажа генерала Эйзенхауэра каждый командир продемонстрировал свою особую роль и задачу в операции. Генерал Монтгомери говорил спокойно, нарочито подчеркнуто и с поразительной пророческой точностью; адмирал Рамси был настроен оптимистично; главный маршал авиации Ли-Мэллори излучал уверенность; генерал Спаатц нервничал и запинался.
Когда последний военачальник закончил свое выступление по поводу грандиозного плана грядущих событий, король поднялся и, ко всеобщему удивлению, взошел на кафедру. Никто не ожидал, что он выступит, и он сделал это без заметок, впечатляюще кратко и очень метко. Содержание его замечаний было следующим:
«Я знал о существовании этой операции с момента ее первого обсуждения и очень внимательно следил за ее подготовкой. Я слышал и видел доклады моего премьер-министра как министра обороны и Верховного главнокомандующего. Сегодня я присутствовал при прослушивании докладов, сделанных командирами всех трех служб, принимающих в ней участие.
Это крупнейшая совместная операция, когда-либо задуманная в мире. Но это еще и нечто большее. Это совместная операция двух стран: США и Британской империи. Когда я оглядываю взором эту аудиторию, состоящую из британцев и американцев я вижу, что вы одинаково тщательно готовились к выступлению. Желаю всем успехов, и с Божьей помощью у вас все получится».
В промежутке между конференцией в школе Святого Павла и самим днем «Д» король посетил каждую из штурмовых группировок на местах их сбора. «Я только что видел все наши войска, которые принимают участие в „Оверлорде“», – записал он в своем дневнике.
Планы операции «Оверлорд» были теперь завершены, последние приготовления сделаны. Грандиозное войско для освобождения Европы от нацистской тирании собралось в местах погрузки на корабли; вся Южная Англия, расцвеченная полевыми цветами и зеленью раннего лета, представляла собой огромное сосредоточение военных сил; назначенный час вторжения наступил на рассвете 5 июня.
К удовлетворению короля, обещание, данное начальниками штабов в ответ на его письмо, касающееся Итальянской кампании, было выполнено. 11–12 мая армии генерала Александера начали наступление на линию Густава, за которым 23 мая последовала мощная атака с плацдарма Анцио. Результатом этих операций должен был стать захват Рима 4 июня.
С возрастающим желанием стать свидетелем этого великого события, король Георг с нетерпением ждал наступления дня «Д». Похожее желание он обнаружил и у мистера Черчилля, которого, как солдата, журналиста и историка, раздражала перспектива наблюдать за сражением издалека. Это привело к конфликту воли монарха и его премьер-министра, о котором последний поведал в своих мемуарах.
Во вторник, 30 мая, Черчилль прибыл во дворец на свой обычный ланч-аудиенцию. Король сделал следующую запись их разговора: «Я спросил Уинстона, где он будет в день „Д“ или, скорее, накануне вечером, и он с беззаботностью ответил мне, что надеется увидеть первую атаку с одного из бомбардирующих кораблей. Месяц назад он попросил адмирала Рамзи разработать для него план действий. Я не удивился, и, когда выразил желание тоже присутствовать там (эта идея сидела у меня в голове уже некоторое время), он отреагировал положительно, и мы с ним собираемся обсудить этот вопрос с Рамзи во вторник. Это серьезное решение – взять на себя ответственность. Уинстон не сможет сказать „нет“, если едет сам, и мне не хотелось бы говорить ему, что он не может этого сделать. И что? Я рассказал Элизабет об этой идее, и она, как всегда, была великолепна и поддержала меня в моем решении».
Однако реакция сэра Алана Ласеллса, когда король посвятил его в свой план, была далеко не восторженной. Этот мудрый советник монархии был потрясен тем, что суверен и премьер-министр затеяли столь опасное предприятие, и, хотя он и сохранял некоторую нарочитую невозмутимость, от которой был на самом деле далек, он, не колеблясь, осудил их намерения. В качестве аргумента он задал вопрос, готов ли его величество дать совет принцессе Елизавете относительно выбора ею премьер-министра в случае, если ее отец и мистер Черчилль погибнут одновременно. Он также описал ужасное положение, в котором оказался бы командир любого корабля, если бы ему пришлось вести сражение с подобным августейшим экипажем на борту. Эти доводы произвели впечатление на короля, и он согласился как следует все обдумать.
Во время ночных дежурств сэр Алан пришел к окончательному убеждению, что от этой идеи следует отказаться, и выразил глубокую уверенность в присущем королю здравом смысле. Когда на следующее утро он возобновил атаку, то остался доволен. Король сделал запись в своем дневнике:
«Ласеллс пришел ко мне утром и сказал, что пришел к выводу, что ни премьер-министру, ни мне не следует отправляться в эту экспедицию, и предложил мне написать Уинстону и сообщить ему об этом. Я также тщательно все обдумал, и мои размышления привели к тому же результату. Я написал письмо премьер-министру, в котором выразил надежду, что он пересмотрит свое решение. Его поездка еще больше усугубит мою тревогу в данный момент, и если с ним что-нибудь случится, то пострадает все союзническое дело, и стоит ли оно того».
Король написал своему премьер-министру:
«Мой дорогой Уинстон!
Я много думал о нашем вчерашнем разговоре и пришел к выводу, что ни для вас, ни для меня было бы неправильно оказаться там, где мы планировали, в день „Д“. Я не думаю, что мне стоит особо подчеркивать, что это значило бы для меня лично и для всего дела союзников, если бы именно теперь случайная бомба, торпеда или даже мина убрали вас со сцены действий; в равной степени смена суверена в данной ситуации стала бы серьезным вопросом для страны и империи. Я знаю, что мы с радостью отправились бы туда, но, говоря серьезно, я попросил бы вас пересмотреть свой план. Я считаю, что наше присутствие поставило бы в неловкое положение тех, кто несет ответственность за ведение сражения с корабля или кораблей, на которых мы могли находиться, несмотря на все, что мы могли бы им сказать.
Итак, как я уже сказал, я с большой неохотой пришел к выводу, что правильнее всего в таких случаях делать то, что обычно выпадает на долю тех, кто стоит на самом верху, а именно оставаться дома и ждать. Я очень надеюсь, что вы тоже посмотрите на это в таком свете. Тревога грядущих дней стала бы для меня гораздо сильнее, если бы я думал о том, что в дополнение ко всему прочему существует риск, каким бы незначительным он ни был, потерять вашу помощь и руководство.
Всегда и неизменно искренне ваш
Георг R.I.».
Король добавил, что на его письмо не следует отвечать и что он встретится с премьер-министром на следующий день и обсудит с ним и адмиралом сэром Бертрамом Рамзи его реакцию.
Соответственно, на следующий день в второй половине дня король в сопровождении своего личного секретаря отправился в крыло Даунинг-стрит на Сторис-Гейт. Там, в картографической комнате, адмирал Рамзи, осведомленный только о проекте мистера Черчилля и ничего не знавший о королевском, подробно разъяснил им, что именно входит в план премьер-министра касательно отплытия в день «Д» на крейсере «Белфаст», который будет идти под флагом адмирала сэра Фредерика Дэлримпла-Гамильтона, командующего кораблями, осуществляющими бомбардировку. Уже через пару минут стало очевидно, что любой пассажир на «Белфасте» подвергнется значительному риску подорваться на минах или торпедах, а также погибнуть от бомбежек с воздуха и от снарядов береговых батарей. Кроме того, было продемонстрировано, что, поскольку корабль ни при каких обстоятельствах не станет подходить к берегу ближе чем на 14 000 ярдов, то те, кто будет находиться на борту, практически не увидят сражения, что могло бы компенсировать такую опасность. Так что на самом деле у них будет меньше информации об общем ходе сражения, чем у тех, кто следит за ним в Лондоне.
После выступления адмирала Рамзи попросили удалиться, чтобы через несколько минут позвать обратно и проинформировать о том, что операция, которую он только что описал, при определенных обстоятельствах может происходить в присутствии как его монарха, так и премьер-министра. На что бедный адмирал, вполне естественно, бурно отреагировал. Мистер Черчилль заявил, что он считает своим долгом заручиться согласием кабинета министров на участие короля в экспедиции, но что он не смог бы рекомендовать им дать такое согласие. Король благосклонно принял его заявление, однако не вызывало сомнения, что мистер Черчилль не собирается применять это мудрое решение по отношению к себе. Невзирая на письмо короля, он по-прежнему был полон решимости принять участие в операции, и ничто из того, что король мог сказать в этот момент, не могло его остановить.
Сэр Алан Ласеллс был в отчаянии, и на этот раз не скрывал своих чувств. «Ваше лицо становится все длиннее и длиннее», – заметил ему король, на что его личный секретарь сказал: «Я подумал, сэр, что вам будет не так уж легко, если придется искать нового премьер-министра в разгаре „Оверлорда“». На что мистер Черчилль ответил: «О, это все предусмотрено, и, во всяком случае, я не думаю, что риск равен сто к одному».