Затем обратились к конституции, и сэр Алан сказал, что он всегда считал, что ни один министр короны не может покинуть страну без согласия монарха. На это мистер Черчилль ответил, что его предполагаемые действия не считаются выездом за границу, поскольку он будет на британском военном корабле, следовательно, на британской территории. Но сэр Алан возразил, что считаются, поскольку даже в этом случае он будет находиться далеко за пределами британских территориальных вод. Однако никакие доводы не смогли противостоять непоколебимой решимости премьер-министра, и король вернулся в Букингемский дворец.
Отчет короля Георга об этом интервью вместе с продолжением приводится в его дневнике и ясно демонстрирует тревогу и беспокойство по поводу упрямства мистера Черчилля:
«Я выразил, что крайне не одобряю идею о том, чтобы он (премьер-министр) отправился в качестве пассажира в „увеселительную поездку“. Он сказал, что летал в США, на Ближний Восток, в Москву и Тегеран и уже пересекал Атлантику на самолете и ничего с ним не случилось. Я возразил, что он наносил эти визиты по долгу службы, чтобы выработать будущую стратегию ведения войны, а эта идея связана с неоправданным риском для человека, занимающего столь важный пост. Он уже получил мое письмо вчера и знал, что я об этом думаю. Я предложил Рамзи раздобыть еще один крейсер для нас обоих, но было уже слишком поздно. Когда я уходил, то заметил, что Рамзи выглядел потрясенным и хотел остановить премьер-министра. Позже я встретился с генералом Исмеем, который был очень расстроен поведением премьер-министра. Рамзи также сказал, что на тот момент смотреть будет особо нечего, но если через 5 или 6 дней все пройдет благополучно, то посещение побережья будет того стоить. Он пообещал мне организовать поездку, как только это станет достаточно безопасно. Я крайне обеспокоен, судя по всему, эгоистичным отношением премьер-министра к данному вопросу. Кажется, его не волнует будущее и то, как много от него зависит».
В тот вечер король отправился в Виндзор поужинать и переночевать, и вместе с ним поехал сэр Алан Ласеллс. Оба были обеспокоены и подавлены негативным исходом недавней встречи, и на следующее утро, 2 июня, король предпринял дальнейшие действия:
«Пятница, 2 июня.
Исмей ранее прислал мне сообщение, в котором говорилось, что премьер-министр колеблется и надеется, что я пошлю ему еще одно сообщение с просьбой не отправляться в экспедицию. Я так и сделал и вот что написал:
„Я хочу еще раз обратиться к вам с призывом не выходить в море в день „Д“. Пожалуйста, примите во внимание мое собственное положение. Я моложе вас, я моряк и как король возглавляю все три службы. Нет ничего, чего бы я желал сильнее, чем выйти в море, но я согласился остаться дома; справедливо ли тогда, что вы будете делать именно то, что я бы хотел сделать сам? Вчера днем вы сказали, что было бы прекрасно, если бы король повел свои войска в бой, как в старые добрые времена; если король не может этого сделать, мне не кажется правильным, чтобы премьер-министр занял его место. Затем есть ваше собственное положение; вы увидите очень мало, вы подвергнетесь значительному риску, вы будете недоступны в критический момент, когда, возможно, придется принимать жизненно важные решения; и, каким бы ненавязчивым вы ни были, одно ваше присутствие на борту неизбежно налагает на адмирала и капитана очень большую дополнительную ответственность.
Как я уже говорил в своем предыдущем письме, ваше присутствие там неизмеримо усилило бы мои собственные опасения, а ваш отъезд и невозможность консультировать своих коллег по кабинету министров поставили бы их в очень трудное положение, что было бы вполне оправдано.
Я самым серьезным образом прошу вас обдумать весь вопрос еще раз и не позволять своим личным желаниям, которые я очень хорошо понимаю, заставить вас отступить от ваших собственных высоких стандартов исполнения долга перед государством“.
Я очень встревожен и обеспокоен всем этим, и мой долг – предупредить премьер-министра по этому поводу. Никто другой не сможет это сделать, и, если случится нечто ужасное, меня спросят, пытался ли я удержать его».
Письмо короля прибыло на Даунинг-стрит, 10, как раз перед отъездом премьер-министра специальным поездом в штаб-квартиру генерала Эйзенхауэра близ Портсмута. По имеющимся сведениям, содержавшиеся в нем убедительные аргументы произвели на Черчилля большое впечатление, но к одиннадцати часам того же вечера он так и не прислал ответа и не выказал никаких определенных знаков своих намерений. Король был сильно встревожен и в телефонном разговоре с сэром Аланом Ласеллсом пригрозил выехать из Виндзора на машине на рассвете следующего дня, дабы лично убедиться, что премьер-министр не сядет на «Белфаст». Сэр Алан позвонил в поезд и получил от мистера Черчилля заверение, что из уважения к желанию короля он откажется от своего плана выйти в море. Это заверение он впоследствии направил в письменном виде королю, к большому облегчению его величества.
«Я получил письмо от премьер-министра в ответ на мое, – записал король в своем дневнике 3 июня. – Он решил не отправляться в экспедицию только потому, что я попросил его этого не делать. Он благодарит меня за мое письмо и пишет: „Сэр, я действительно не уверен, что в первом абзаце вашего письма в достаточной степени учтен тот факт, что в британской конституции нет абсолютно никакого сравнения между сувереном и подданным. Если бы ваше величество, как вы того желали, приняли участие в бомбардировке на борту одного из ваших кораблей, это потребовало бы предварительного одобрения кабинета министров, и я склонен полагать, как уже говорил вам, что кабинет министров настоятельно рекомендовал бы вашему величеству не делать этого. С другой стороны, как премьер-министр и министр обороны, я должен ехать туда, куда считаю нужным для выполнения своих обязанностей, и не допускаю, что кабинет министров имеет какое-либо право ограничивать мою свободу передвижения. Я полагаюсь на свое собственное суждение, на которое ссылаюсь во многих серьезных вопросах, относительно того, каковы разумные пределы риска, на которые имеет право человек, исполняющий мои обязанности. Я должен самым серьезным образом просить вас, ваше величество, не устанавливать никаких принципов, которые ограничивали бы мою свободу передвижения, когда я сочту необходимым ознакомиться с условиями на различных театрах военных действий. Поскольку ваше величество оказывает мне честь, проявляя в этом случае такое глубокое беспокойство о моей личной безопасности, я должен подчиниться желаниям и даже приказам вашего величества. Мне очень приятно знать, что они вызваны желанием вашего величества позволить мне продолжать служить вам. Хотя я сожалею, что не могу поехать, глубоко благодарен вашему величеству за мотивы, которыми руководствовалось ваше величество в отношении скромного и преданного слуги и подданного вашего величества Уинстона С. Черчилля“».
«Я рад, что этот вопрос решен, – был комментарий короля, – и что премьер-министр понимает его смысл. Я не поднимал никаких конституционных вопросов. Я по-дружески попросил его не подвергать свою жизнь опасности и тем самым не ставить меня и всех остальных в трудное положение».
Дней ожидания до момента вторжения в Европу оставалось совсем немного. День «Д» был назначен на раннее утро 5 июня, но погода выдалась ужасной, холодной и сырой, с запада дул сильный порывистый ветер. На рассвете в воскресенье, 4 июня, генерал Эйзен хауэр принял важное решение отложить операцию «Оверлорд» на двадцать четыре часа, и это известие передали по телефону королю в Виндзор. Первое, о чем он подумал, были войска. «Это усилило мое беспокойство, – писал он, – поскольку я знал, что матросы как раз поднимались на борт кораблей и что их каюты были очень тесными». Однако сорок восемь часов спустя он смог зафиксировать успешное начало высадки: «Штурмовые подразделения достигли нужного им берега, высадились и не встретили особого сопротивления».
В тот же день, в 9 часов вечера, король обратился к своему народу с речью, призывая его молится и радеть за великое дело – освобождение Европы:
«Четыре года назад наша нация и империя стояли в одиночку против превосходящего силами противника, прижавшись спинами к стене. Благодаря Божьему Провидению мы выдержали небывалое прежде в истории испытание; дух народа, решительный, стойкий, воспылал ярким пламенем, зажженный теми невидимыми глазу огнями, которые ничем нельзя погасить.
Теперь нам предстоит еще одно серьезное испытание…
В этот исторический момент, разумеется, никто из нас не может быть слишком занят, слишком молод или слишком стар, чтобы принять участие в общенациональном, всемирном молитвенном бдении в преддверии великого крестового похода. Если из каждого места, где идет богослужение, из дома или фабрики, от мужчин и женщин всех возрастов, представителей разных национальностей и профессий будут исходить наши мольбы, тогда, с Божьей помощью, как сейчас, так и в недалеком будущем, предсказания древнего псалма могут исполниться: „Господь даст силу народу Своему, Господь благословит народ Свой миром!“»
Важность и влияние его призыва к национальной преданности и молитве о заступничестве были очень важны для короля. Он с большим вниманием отнесся к составлению речи и обратился за советом к своим помощникам, к тому же тщательно отрепетировал ее с мистером Логом. То, как она была принята, и те благодарственные письма, которые он впоследствии получил, глубоко тронули его, но, пожалуй, ни одно из них не было оценено им так высоко, как письмо его матери.
«…Большое вам спасибо за ваше письмо и за то, что вы пишете ко мне в такое время, – написал он королеве Марии. – Сейчас очень тревожные дни, но я твердо верю, что мы сможем победить в этой жестокой борьбе. Есть опасение, что мы можем понести серьезные потери на побережье, но дата высадки сохранялась в строжайшем секрете.
Я рад, что вам понравилось мое обращение по радио. Мне с ним помог епископ Личфилдский. Это была прекрасная возможность призвать всех к молитве. Я давно хотел это сделать».