Король и королева с напряжением и тревогой наблюдали за первыми критическими днями вторжения. Судьба Европы решалась на побережье Нормандии, и им оставалось только ждать и молиться о победе. «Мы провели выходные спокойно, хотя и не могли думать о чем-то другом» – такова берущая за сердце запись в дневнике короля, сделанная в тот момент.
Однако успех сопутствовал армиям-освободительницам и амбициозному желанию короля посетить войска на побережье. 13 июня, во время ланча во вторник, премьер-министр дал свое согласие на поездку короля, и позже в тот же день кабинет министров также согласился с ним, при условии что для безопасности его величества будут приняты все необходимые меры предосторожности. Дата была назначена на 16 июня. Это не должна была быть обзорная экскурсия, король отправлялся на военную службу. Ему не терпелось самому увидеть обстановку, в которой сражались его войска, и своим присутствием послужить еще одним доказательством той искренней поддержки, которую армия получала от своего народа.
«Кабинет министров, – записал мистер Черчилль, – не сомневался, что визит короля к войскам во Франции послужит стимулом для задействованных союзных войск, а также произведет впечатление на наших союзников по всей Британской империи и Содружеству, что будет полезно для нашего дела».
В сопровождении сэра Алана Ласеллса и сэра Гарольда Кэмпбелла король выехал из Лондона поездом ночью 15 июня и на следующее утро пересек Ла-Манш при бурном море, холодном и порывистом ветре, на что ушло четыре с половиной часа.
«Я покинул Портсмут в 8 утра на крейсере „Аретуза“ (капитан Дэлримпл-Смит), чтобы посетить пляжи Нормандии, – написал он в своем дневнике. – По пути мы все время шли мимо отходящих и входящих конвоев в протраленном фарватере и наблюдали за работой минных заградителей. На грот-мачте развевался королевский штандарт. Когда мы достигли другого берега, мне открылся прекрасный вид на скопление судов, простиравшихся на многие мили в обоих направлениях. К востоку от них в качестве бомбардировочных кораблей стояли „Нельсон“ и „Рамильес“. Когда мы подошли, крейсер „Хокинс“ как раз вел огонь, поддерживая атаку. Я сошел на берег, пересел в десантное судно „Дак“, которое продрейфовало к берегу, где высадились канадцы, и был встречен генералом Монтгомери на пляже Курсель. Мы отправились в его боевой штаб и отобедали. После чего я вручил награды некоторым офицерам и солдатам. В своем вагончике генерал обрисовал мне, как идет сражение. Он был преисполнен большим энтузиазмом в отношении нынешнего положения, так как Роммель истощает свои стратегические резервы, заполняя слабые места там, где мы их помяли. Положение в Кане самое щекотливое. В этом секторе противник предпринял решительные контратаки и нападения на наши позиции, которые были отбиты с большими потерями для него. 3-я дивизия и 6-я воздушно-десантная дивизия сражались великолепно, и теперь 51-я дивизия собирается помочь им восточнее реки Орн. 6-я бронетанковая дивизия на западе нанесла тяжелый урон 2-й танковой дивизии, которая была отведена из Кана для закрытия бреши. Что хочет сделать Монти и с чем согласен командующий 2-й армией генерал Демпси, так это попытаться зажать 7-ю бронетанковую дивизию в клещи, подразделения 50-й и 49-й воздушно-десантных дивизий совершают обход с востока и атакуют северную часть Кана, что дает 3-й, 51-й и 6-й воздушно-десантным дивизиям шанс атаковать северную часть Кана и захватить его. Монти хочет одолеть врага здесь. Тем временем американские войска смогут захватить Шербур. Этот план сейчас прорабатывается, и он начнет действовать на следующей неделе.
Я отправился обратно на тот же пляж и вернулся на „Аретузу“. Было уже 4 часа пополудни, и я не смог увидеть Маллберис, искусственные гавани, так как их наводняли мины. Я покинул Нормандию и прибыл в Портсмут в 9 часов вечера. Я отправился в Виндзор. День выдался длинный и очень интересный. Меня очень обрадовало то, что я смог высадиться на побережье всего через 10 дней после дня „Д“».
Радостное настроение короля несколько омрачалось тем, что по возвращении в Англию ему сообщили, что его народу уготована новая опасность в виде первого «секретного оружия» Гитлера – «Фау-1». Эти беспилотные самолеты, начиненные взрывчаткой, впервые совершили внезапный налет в ночь на 15 июня и оставались угрозой в течение следующих девяти месяцев. Это оказало значительное влияние на моральный дух общества, отчасти потому, что в течение длительного времени Германия не совершала воздушных налетов, и поэтому их возобновление вызвало сильное огорчение и уныние у людей, чья выносливость была серьезно подорвана за пять военных лет; отчасти потому, что они продолжали бомбежки, по крайней мере в самом начале, днем и ночью[176], не давая людям выспаться и отойти от нервного напряжения; и также отчасти из-за их сверхъестественной, роботоподобной природы.
Комментарии короля в отношении нового и грозного феномена носили практический характер. «Необходимо изменить наш распорядок дня, – была его первая реакция, – опасность этих бомбардировок может резко возрасти, особенно ночью». Это было еще мягко сказано. Окна Букингемского дворца в тот период, как и многие другие окна в Лондоне, почти ежедневно либо выдувались, либо высасывались взрывной волной, и одно за другим стеклянные панели заменялись множеством стеатитовых квадратов, установленных в деревянных створках. Король также был глубоко потрясен разрушением Гвардейской часовни в казармах Веллингтона[177], где многие из прихожан были друзьями и знакомыми королевской семьи, и немедленно отменил вручения наград на время, «пока мы не узнаем больше об этом изобретении». По той же причине он и премьер-министр в течение следующих нескольких недель проводили свои ланчи по вторникам в бомбоубежище Букингемского дворца. Сам дворец в то время не пострадал, но ограждающая его стена длиной семьдесят пять ярдов была разрушена, когда бомба упала на холм Конституции.
Король Георг проявлял большой интерес к методам, применяемым армией и Королевскими военно-воздушными силами для борьбы с «Фау-1», и несколько раз был свидетелем их эффективности.
«Мы отправились на автомобиле отсюда в Мэресфилд в Сассексе, чтобы посетить легкую зенитную батарею ВВС, расположенную там для защиты от летающих бомб, – написал он 12 июля. – Генерал сэр Ф. Пайл, главнокомандующий противовоздушной обороной, встретил нас. Затем мы отправились в Ист-Гринстед, где только что упала „фау“-ракета, и поговорили с жителями, а также на месте установки тяжелой зенитной батареи. После обеда объявили тревогу, и мы наблюдали, как 3,7-миллиметровые орудия вступили в бой против „фау“-ракет. Шестеро из них пролетели мимо с очень коротким интервалом со скоростью не менее 400 миль в час на высоте 3000 футов. Стрельба была очень ровной, но немного „отстающей“. Это связано с „временной задержкой“ в работе автоматических приборов радара, но по мере практики это будет преодолено. Я надеялся, что задержка произошла из-за нашего присутствия там, что заставило их нервничать. Они считают, что позже сбили одну из них, но у нее на хвосте тоже висел истребитель. Как-то мы видели двух истребителей, „стоящих“ под „фау“-ракетой. Это было очень захватывающее зрелище, и мы вернулись в 6:30 вечера».
Несколько дней спустя он посетил базу Королевских ВВС под Чичестером, откуда эскадрильи истребителей вылетали на поддержку армии в Нормандии, и провел церемонию награждения. Его в очередной раз поразила невероятная скромность этих молодых людей: «Несколько наших летчиков-истребителей в обоих местах сбивали „летающие бомбы“, одному из них пришлось выпрыгивать из подбитого самолета. Мне так трудно разговаривать с ними, потому что они не хотят говорить о том, что они совершили, хотя всем им есть что рассказать».
Король Георг признавал и уважал конституционные запреты, мешавшие ему принимать активное участие в военных действиях, однако он постоянно испытывал раздражение из-за невозможности чаще видеть свои войска в действии. «Он так сильно переживает, что больше не находится на передовой», – написала королева королеве Марии. В другую эпоху, несомненно, он бы восторгался ролью короля-воина, ведущего свои войска в битву; в XX веке ему оставалось только ободрять их своим присутствием.
Именно с этой мыслью король обрадовался возможности посетить свою армию в Италии. С 23 июля по 3 августа, под руководством генерала Александера, он увидел все, что было возможно, инспектируя локации старых полевых батарей, наблюдая за настоящими боями и артиллерийскими обстрелами. В течение напряженной одиннадцатидневной программы король преодолел 8000 миль по воздуху и 1000 миль по земле, посетив и пообщавшись не только с британскими и имперскими войсками, но также и с частям американских, французских, польских и бразильских войск, составлявших сводную армию генерала Александера. Время его визита было выбрано особенно удачно, поскольку армия в Италии начинала чувствовать себя несколько позаброшенной. «Алекс сказал мне, – записал король, – что он был особенно рад моему прибытию именно в этот момент, поскольку войска опасались, что с момента высадки в Нормандии пресса почти позабыла об их кампании».
Во время визита короля в Неаполь произошел один забавный инцидент. Его величество разместился на вилле Эмма – прекрасной вилле на берегу Неаполитанского залива, где леди Гамильтон впервые встретилась с лордом Нельсоном. Во время пребывания короля на вилле для его защиты в гавани патрулировал моторный катер, которому было приказано не допускать никаких судов в определенную ограниченную зону. К ужасу дежурного лейтенанта Добровольческого резерва Королевского военно-морского флота (RNVR), однажды рано утром в запретной зоне внезапно появилась небольшая лодка, на корме которой сидела женщина, ловившая рыбу. Окликнутая с патрульного катера злоумышленница не отреагировала, и лейтенант направил на нее свой пулемет Льюиса. После чего дама невозмутимо извлекла из своих рыболовных снастей огромную визитную карточку, на которой смущенный лейтенант прочел слова: «Королева Италии». Грациозно отсалютовав, он удалился, предоставив королеве Елене продолжать заниматься рыбной ловлей.