Возвращение короля в Англию совпало с наступлением, которое привело освободительные армии из Нормандии к линии Мааса. 27 июля бронетехника союзников прорвала немецкие позиции западнее Сен-Ло и двинулась к Парижу. 15 августа союзные войска высадились на южном побережье Франции и двинулись на север к Бельфорскому ущелью. 23 августа внутренними силами французского Сопротивления был освобожден Париж, а два дня спустя бронетанковая дивизия генерала Леклерка, начавшая свой великий поход на север от озера Чад, вошла в город. 3 сентября британскими войсками был освобожден Брюссель. К октябрю немецкие войска были практически вытеснены из Франции и Бельгии, а также из южной части Нидерландов, а с 11 по 16 октября король Георг испытал невыразимое удовлетворение от посещения своей победоносной 21-й группы армий в качестве гостя генерала Монтгомери.
Визиты к своим войскам в Италии и Нидерландах побудили короля Георга выдвинуть более амбициозный план, который уже некоторое время вынашивался у него в голове. Почему бы ему не отправиться в Индию в феврале – марте следующего года и не передать подобное ободряющее послание своим войскам на Юго-Восточном фронте? Король искренне сожалел о тех обстоятельствах, что заставили его отменить запланированный визит в Дурбар в 1937 году. Настоящий момент казался наиболее благоприятным. Планируемое Верховным главнокомандующим Объединенными вооруженными силами в Юго-Восточной Азии лордом Маунтбеттеном наступление против Японии в Бирме было недавно отложено из-за более важных стратегических соображений на других театрах военных действий. И Верховный главнокомандующий, и войска, естественно, были разочарованы, и, как сказал король мистеру Черчиллю: «Мой визит их воодушевит». Более того, королю будет предоставлена возможность получить представление о деятельности индийского правительства.
Однако премьер-министр опасался, что политическая ситуация, сложившаяся в то время в Индии, создавала слишком много трудностей. Если бы король отправился туда, от него ожидали бы определенного заявления о конституционном будущем страны, а к этому правительство его величества еще не было готово. Однако король считал, что визит суверена к своим войскам на поле боя вовсе не будет иметь политического значения, и это его мнение получило одобрение остальных министров. Однако ему не удалось переубедить мистера Черчилля, и от этой идеи временно отказались. Но она не выходила у короля из головы, и лорд Маунтбеттен горячо поддержал его. Примерно через пять месяцев, когда бирманский фронт снова пришел в действие, главнокомандующий написал королю Георгу письмо, в котором уговаривал его вновь поднять вопрос о посещении театра военных действий в Юго-Восточной Азии. «Как только мы получим Рангун, пожалуйста, выезжайте, – обратился он к королю. – Вы можете легко совершить перелет через Дели без предварительного уведомления и через день-другой попасть прямиком в Рангун. Это ваш единственный шанс посетить столицу Индии без бесконечных политических осложнений, к тому же вы никогда там не были, тогда как Дэвид, ваш отец и дед посещали Дели (1922, 1911 и 1876)».
Король Георг с готовностью согласился бы на это путешествие, но после того, как 3 мая 1945 года Рангун наконец-то был взят, события в Европе, как внутри страны, так и за ее пределами, сделали невозможным даже кратковременный визит в такую даль, и последнему королю-императору суждено было никогда не ступать на территорию своих индийских владений.
Хотя победа в Европе была еще далека от завершения – о чем свидетельствовало отчаянное сопротивление немецких армий и решительное контрнаступление фельдмаршала фон Рундштедта в Арденнах в декабре, – основные симптомы ее приближения были очевидны со всех сторон. Несмотря на смерть и разрушения, вызванные вторым «оружием возмездия» Гитлера, «Фау-2»[178], в целом считалось, что эта зима станет последней военной зимой. Таким образом, за последние четыре года стало возможным некоторое ослаб ление строгих предупредительных мер, направленных на обеспечение безопасности Великобритании.
Например, когда немцев оттеснили к берегам Рейна, опасность вторжения показалась настолько маловероятной, что было сочтено возможным распустить ополчение. Их «отступление» 3 декабря ознаменовалось парадным смотром представительных подразделений в Гайд-парке, во время которого король Георг отдал им честь, а вечером обратился к ним от имени нации, выражая благодарность за их «непоколебимую преданность, которая во многом помогла предотвратить опасность вторжения». Но, по своему обыкновению, король никогда не довольствовался ретроспективой; он всегда видел стоящую перед ним задачу и не переставал думать о трудностях восстановления. Он не упускал возможности донести до людей необходимость использования в будущем уроков и опыта прошлого. «Вы кое-что приобрели для себя, – сказал он ветеранам ополчения. – Вы открыли в себе новые способности. Вы увидели, как люди самых разных слоев и профессий могут действовать вместе ради великого дела и как они могут быть счастливы вместе. Воспоминания об этом и приобретенный опыт должны помочь нам всем в решении многих проблем мирного времени, с которыми нам придется вскоре столкнуться».
Такое же внимание к проблемам будущего проявилось и в речи, которую король произнес в ответ на тост за его здоровье на официальном обеде, устроенном 19 декабря министром внутренних дел мистером Гербертом Моррисоном для региональных уполномоченных и их заместителей по случаю их возвращения к тем разнообразным сферам частной жизни, которую они оставили в момент чрезвычайного положения в стране. Эти мужчины и женщины на протяжении большей части военных лет осуществляли полномочия короны в сфере гражданской обороны вдобавок к деятельности и помимо местных властей. Их работа была трудной и напряженной, и король поблагодарил ополченцев от своего имени и от имени нации. Они нередко встречались с ним во время его частных поездок по стране, и его величество с удовольствием вспоминал об этом, говоря, что, хотя он встречался почти со всеми ими раньше, а с некоторыми неоднократно, он никогда не видел их такими счастливыми и беззаботными: «Обычно я видел, как вы встревоженные стоите у выхода с какого-нибудь завода и лихорадочно смотрите на свои часы, размышляя о том, как, черт возьми, мы могли выдержать задержку во времени в 40 минут; или в конце долгого рабочего дня, на перроне какой-нибудь продуваемой сквозняками железнодорожной станции, с тем безошибочно узнаваемым выражением на лицах, которое может означать только одно: „Ну, слава богу, это закончилось!“»
И в заключение своего выступления король упомянул о будущем в свете их прошлого опыта:
«Я знаю, что моему правительству пришлось многое перекладывать на местные власти – не в последнюю очередь в сфере гражданской обороны. Вы лично убедились в том, как можно достичь хорошего результата, когда между центром и округам возникает ощущение партнерства, когда все трудятся вместе над общим делом. Вы видели, какого прогресса можно достичь, несмотря на всю сложность задачи, когда за нее берутся в том же духе.
Я надеюсь, что наша система местного самоуправления, в развитие которой вы внесли такой огромный вклад в военные годы, сыграет не менее важную роль в годы восстановления. Я верю, так и будет, пока за это берутся мужчины и женщины, обладающие практическими навыками и стойким характером».
В последние военные месяцы мысли короля также занимали вопросы будущего, которые касались его еще более непосредственно. Как всегда, сознавая свое высокое положение и его важность в жизни нации, король стремился как можно скорее восстановить великолепие королевских церемоний, максимально приблизив их к довоенным стандартам, совместимым с возможностями национальной экономики. Он обсудил с премьер-министром и граф-маршалом, герцогом Норфолком, вопрос о возобновлении церемонии государственного открытия парламента после первых послевоенных всеобщих выборов и о том, как можно было бы перестроить изуродованный бомбежками Вестминстерский дворец для проведения этой церемонии. Его собственные идеи были ясными и практичными, и, лично ознакомившись с ситуацией, он обратился к соответствующим должностным лицам на заседании в палате лордов. Его предложение было следующим – для проведения церемонии открытия пэры могут вернуться в свою собственную палату, а палата общин может собраться в перерыве в палате Святого Стефана, их первозданном зале, который Гай Фокс собирался поднять на воздух. Однако он не был уверен в конституционных тонкостях этого соглашения и попросил произвести соответствующее исследование и представить ему отчет. В результате, когда год спустя король вновь открыл парламент (15 августа 1945 года), его предложения относительно места проведения были приняты, и, за исключением некоторых изменений в одежде, древний церемониал был восстановлен в той мере, в какой это соответствовало послевоенному аскетизму.
В то время послевоенное обмундирование армии также привлекло внимание его величества. Численность и состав вооруженных сил предстояло определить позже, но уже в октябре 1844 года король выразил надежду государственному военному ведомству, что обязательная военная служба будет сохранена и что для этого призывной возраст будет установлен в 18 или 18,5 года. Он также подчеркнул, что «все вопросы, касающиеся униформы, должны быть рассмотрены мной прежде, чем будут обсуждаться какие-либо ее альтернативы, не говоря уже о принятии решения».
По поводу армейской формы у него имелись весьма настойчивые соображения, которые он изложил генерал-адъютанту сэру Рональду Адаму.
«Я сказал ему, что хочу, чтобы форма была темно-синего цвета и исключила любую идею использования оттенка хаки, как это предлагалось в 1939 году, – написал король в своем дневнике. – Боевое обмундирование на этой войне было предусмотрено как наиболее подходящее для всех боевых действий и учений, поэтому я велел сохранить его только для этих целей. Синюю униформу следует надевать во всех други