х случаях – от несения караульной службы до торжественных церемоний. Я хочу, чтобы армия была популярной, а у солдат имелась форма, которой они могли бы гордиться. Королевская конная гвардия и гвардейская бригада вернутся к парадной форме, которая у них была до войны. Адам согласился со всеми этими пунктами».
В более широкой области международных отношений планирование мира и победы также стояло на повестке дня. Вторая Квебекская конференция (сентябрь 1944 г.) и последующее совещание мистера Черчилля с маршалом Сталиным в Москве (октябрь 1944 г.) и с президентом Рузвельтом на Мальте (февраль 1945 г.) достигли своей кульминации в ныне весьма спорном решении конференции в Ялте, где с 4 по 11 февраля проходила встреча Большой тройки, которая обсуждала планы по завершению разгрома общего врага и созданию, вместе со своими союзниками, прочных основ для долгосрочного мира[179]. Главным достижением Ялтинской встречи стало решение созвать 25 апреля в Сан-Франциско конференцию Организации Объединенных Наций для подготовки Устава постоянной международной организации, которая должна была заменить Лигу Наций.
Что касается решения Ялтинской конференции по проблемам Восточной Европы, то тут возникли серьезные сомнения и некоторое недоумение. Король разделял эти сомнения. Он записал в своем дневнике:
«Ежедневно читая документы кабинета министров и телеграммы министерства иностранных дел, помимо ежедневных газет (прессы), я нахожу, что практически невозможно сохранять ясный ум в отношении всего, что происходит сейчас… Польский вопрос никоим образом не решен, и генерал Андрес, командующий польской армией в Италии, сейчас находится здесь для переговоров, поскольку ни он, ни его войска не воспримут постановление о Польше в том виде, в каком оно сейчас написано. Они давали клятву польскому правительству в Лондоне, а не Люблинскому комитету.
Они боятся России, как и всегда боялись. В Румынии румынское правительство начало действовать успешно, и после их освобождения Михаила вовсю восхваляли. Теперь из Москвы поступил приказ развернуть против них агитацию и сформировать коммунистическое правительство меньшинства. Сталин, несомненно, после встречи с Уинстоном, Рузвельтом и другими лидерами из западной части мира осознает необходимость иметь двух весьма полезных союзников и делает все возможное, чтобы быть с ними дружелюбным, но у него нет достаточно времени, чтобы научить некоторых из своих людей тому же самому в союзных комиссиях. Сталин сам понимает, что он должен обернуться лицом к миру, так же, вероятно, как и Молотов, и что заключение договора с нами и американцами не является такой уж несовместимостью со всеми его идеями. Но сможет ли он вовремя остановить свою антидемократическую политику на Балканах? Сталин принял участие в крайне важных переговорах вместе с двумя современными и высокоцивилизованными странами, но сможет ли он играть честно? Эти переговоры являются основой будущего мира во всем мире, но будут ли они когда-нибудь ратифицированы?»
Подозрения короля в отношении России были давними и в значительной степени дальновидными. Его прагматичный здравый смысл предупреждал его об опасностях, присущих этой далекой стране, когда другие оставались более оптимистичными. Еще роковым летом 1940 года у него произошел разговор с мистером Черчиллем и президентом Бенешем в отношении радикальной политики Германии и России и исходящей от них долгосрочной угрозе, после которого он записал собственное мнение: «Я считал, что Россия в конечном итоге будет представлять собой опасность, но они оба считали, что нет, поскольку она могла бы быть организованной». Теперь его сомнения и подозрения пробудились вновь. 12 марта он с теплотой написал:
«Мой дорогой президент Рузвельт!
Я очень рад узнать, что у вас может появиться возможность совершить давно обещанный визит в мою страну после завершения конференции в Сан-Франциско. Вы можете быть уверены, что народ Великобритании окажет вам самый радушный прием, и я посылаю вам и миссис Рузвельт самое сердечное приглашение быть нашими гостями в Букингемском дворце. Мы все еще живем под ежедневными бомбардировками, но мы надеемся и верим, что через несколько месяцев ситуация улучшится. Мы сделаем все возможное, чтобы вы чувствовали себя комфортно, и королеве и мне будет очень приятно принять вас у себя и продолжить нашу дружбу, так счастливо начатую в Вашингтоне и Гайд-парке в 1939 году. С тех пор со всеми нами произошло так много всего.
Я надеюсь, что вы благополучно вернулись домой из Крыма, но меня очень расстроило известие о смерти вашего помощника генерала Уотсона. Боюсь, это станет для вас большой потерей.
Надеюсь встретиться с вами здесь в не столь отдаленном будущем.
С наилучшими пожеланиями вам и миссис Рузвельт.
Всегда и неизменно искренне ваш
Георг R.I.».
Этому не суждено было случиться. Месяц спустя пришло ошеломляющее известие о внезапной смерти американского президента в Уорм-Спрингс, штат Джорджия, 12 апреля 1945 года. Король был глубоко опечален.
«Мы были глубоко потрясены, услышав печальное известие о внезапной смерти президента Рузвельта, – написал он в своем дневнике. – Он был великим человеком, и его потеря будет ощущаться во всем мире. Он был верным другом своей стране, Вильсон острее всего почувствует эту потерю при общении со Сталиным. Я надеялся, что Рузвельты приедут этим летом к нам, но этому не суждено случиться. Рузвельт чувствовал себя неважно и за последний год стал еще слабее, исключительно из-за чрезмерной работы в военное время».
Король глубоко оплакивал потерю человека, к которому относился с искренним восхищением, любовью и благодарностью. Он собственноручно написал письма, выражая простое человеческое и искреннее горе, миссис Рузвельт, мистеру Уинанду и премьер-министру. Господин Черчилль написал следующее: «Внезапная потеря нашего великого друга и товарища очень тяжела для меня. Прервались узы, сплетавшиеся годами. Во многих отношениях нам придется начинать заново». Премьер-министр должен был прилететь в Вашингтон, чтобы присутствовать на похоронах, но король отговорил его, и вместо него поехал мистер Иден. Король Георг объявил недельный траур при дворе и сам присутствовал на поминальной службе в соборе Святого Павла 17 апреля.
Смерть президента Рузвельта лишила мир фигуры великого государственного деятеля. Великим он был хотя бы благодаря тому непревзойденному мужеству и дальновидности, которые позволили ему в первые дни войны оказать, рискуя всем, всевозможную помощь Британии в ее одинокой и, казалось бы, безнадежной борьбе. Будучи хорошим психологом и несомненным знатоком своих соотечественников и их национальных особенностей, он направлял, уговаривал и приказывал им оказать эту помощь, едва ли не против их воли, пока из-за коварного нападения Японии Америка не стала союзником Британии. И тем не менее все это время он держал под контролем все, кроме малого, неуклонно подводя соотечественников к осознанию того, что это была не война в старомодном смысле этого слова, а фундаментальная схватка не на жизнь, а на смерть между силами добра и зла.
О преемнике Рузвельта, вице-президенте Трумэне, мир еще мало что знал. Сегодня о нем известно значительно больше, и президент Трумэн, несомненно, может быть причислен к значимым лидерам Соединенных Штатов. От своего предшественника он отличался происхождением, характером и подходом. Предки президента Рузвельта принадлежали к числу старейших аристократических семей; президент Трумэн происходил фактически из рода американских пионеров. Не обладая утонченностью, живостью ума и ослепительным обаянием мистера Рузвельта, мистер Трумэн не уступал ему в мужестве, дальновидности и бульдожьей напористости, а при необходимости превосходил его в решительности и жесткости. Их принципы и заповеди были идентичны, но в то время, как мистер Рузвельт достиг своего сверхъестественного понимания американской общественности посредством очень тонкой интуиции, мистер Трумэн черпал свое собственное острое восприятие мнений соотечественников изнутри себя. Так что комментарий нью-йоркского еженедельника о том, что «президент Рузвельт был за народ, то президент Трумэн и есть народ», был недалек от истины.
Тридцать второй президент Соединенных Штатов олицетворял собой то сочетание фундаментальной твердости, здравого смысла и добродетельности, присущие среднестатистическому американцу. Он был более прямолинейным, чем мистер Рузвельт, и именно своей прямотой не позволил американскому народу скатиться обратно к тому близорукому самодовольному изоляционизму, который поразил его после Первой мировой войны. Смелое и твердое решение, принятое им в отношении атомной бомбы, авианалета на Берлин, коммунистического вмешательства в Корее и создания Организации Североатлантического договора, привело к тому, что Соединенные Штаты смогли установить и осуществлять то лидерство в свободном мире, которое было завещано им мистером Рузвельтом. Как Уинстон Черчилль, как Франклин Рузвельт, так и Гарри С. Трумэн был «хозяином своего положения».
Мир оплакивал смерть Франклина Рузвельта, но темп мировых событий не мог замедлиться до темпа траура. Стремительность победы летом 1945 года превзошла даже быстроту поражения пятью годами ранее, когда с невероятной скоростью немецкий вермахт стал хозяином Западной Европы. Теперь британские, американские и канадские войска на севере Германии и американские армии на юге двинулись на восток, чтобы встретить победоносное войско Советского Союза. Встреча произошла в Торгау на Эльбе 25 апреля, и одновременно до короля Георга в Сендрингеме дошли известия о попытках графа Бернадотта и Генриха Гиммлера заключить мир.
«В пятницу днем нам пришлось вернуться в Лондон (из Эпплтона) из-за телеграммы из Стокгольма, в которой говорилось, что граф Бернадот, глава шведского Красного Креста, встречался с Гиммлером в Германии. Гиммлер сообщил Бернадоту, что Гитлер очень болен и может умереть в любой момент и что, прежде чем это произойдет, Гиммлер возьмет власть в свои руки и сдаст немецкие армии на Западном фронте, а войска в Норвегии и Дании – генералу Эйзенхауэру. Но он (Гиммлер) продолжит сражаться на Восточном фронте. Бернадот ответил ему, что он должен сдаться всем трем державам сразу, поскольку ему известно, что Великобритания и США этого не примут. Получив это известие, премьер-министр немедленно позвонил президенту Трумэну, и они оба отправили Сталину телеграммы, в которых сообщали, что не примут ничего другого, кроме безоговорочной капитуляции перед всеми тремя державами.