тво имеет право рассчитывать в любой администрации, которая может быть сформирована в ваше правление“. Премьер-министр не считает, что может заверить меня в том, что „при нынешней администрации будут преобладать условия дружелюбия и единодушия“ в преддверии предстоящих всеобщих выборов. Это было бы всего лишь притворством, и премьер-министр „убежден, что он сам не смог бы добросовестно продолжать возглавлять такую администрацию в тех обстоятельствах, которые он изложил“».
«В связи с этим он просит ваше величество дать ему аудиенцию в удобное для вашего величества время завтра утром, чтобы он мог подать в отставку с различных должностей, которые он сейчас занимает, и таким образом привести нынешнее далеко не бесславное правительство к достойному завершению в соответствии с высочайшими конституционными традициями и практикой».
«Премьер-министр пришел ко мне в 12 часов дня и подробно объяснил, что происходило на прошлой неделе с его коллегами и что он считает невозможным для себя продолжать руководить расколотым кабинетом министров, и передал мне свое заявление об отставке. Я его не принял. Я сказал ему, что увижусь с ним снова в 16:00, когда дам ему ответ. Мне приходилось раньше держать при себе премьер-министра в течение 4 часов на случай чрезвычайной ситуации, особенно в военное время. Когда он пришел в 16:00, я сразу сказал ему, что принимаю его отставку, и попросил сформировать новое правительство. Так он стал моим премьер-министром во второй раз».
Действия короля в этом случае, как и во всем остальном, соответствовали конституционным нормам. И он, и мистер Черчилль согласились с тем, что суверену полагается период для размышлений, и по этой причине отставка премьер-министра не могла быть принята до второй аудиенции, поскольку в противном случае любое важное решение, принятое им между полуднем и четырьмя часами дня, было бы превышением полномочий. Выбор короля, предложившего мистеру Черчиллю сформировать правительство, был сам по себе очевиден, поскольку тот был лидером партии, по-прежнему имевшей перевес в сто человек над всеми остальными в палате общин, и, следовательно, она могла бы спокойно заниматься делами королевского правительства неограниченное время. На самом деле мистер Черчилль потребовал роспуска парламента сразу же после своего повторного назначения на пост премьер-министра, и король удовлетворил это требование, после чего было принято специальное законодательство, которое действовало в течение трех недель, прежде чем указ вступил в силу «ввиду сложившихся особых обстоятельств».
Поэтому день роспуска парламента был назначен на 15 июня, а день голосования – на 5 июля, и, приняв все необходимые меры, король получил возможность отправиться со всей семьей на несколько недель на заслуженный отпуск в Балморал. Однако перед отъездом он принял всех уходящих в отставку министров от Лейбористской и Либеральной партий и поблагодарил их за службу в течение последних пяти лет. «Им всем было жаль покидать военную администрацию, но они понимали, что пришло время разойтись, – написал он. – Парламенту уже 10 лет, и никто в возрасте до 30 лет еще ни разу не голосовал, палата общин нуждается в обновлении… Так закончились полномочия коалиционного правительства, которое во время войны проделало замечательную работу. Страна превыше партии – таков был его девиз. Но что теперь?»
Его величество на самом деле отнесся ко всему этому весьма философски.
«В следующем месяце нас ждут родовые муки всеобщих выборов, – писал он своему брату, герцогу Глостеру, в то время генерал-губернатору Австралии. – Так что лучше поскорее покончить с этим. Исход их неясен, поскольку ни одна из партий не может получить явного рабочего большинства, что затруднит старания любого правительства вести дела с США, Россией и Францией, не говоря уже о создании правительства в Германии и учитывая все проблемы демобилизации и обеспечения жильем на родине. Затем нужно разобраться с японской войной. Перспектива, насколько я понимаю, не выглядит такой уж мирной и спокойной. Но я не настроен пессимистично в отношении будущего. Мы все вместе через многое прошли на войне, и люди понимают, что многое нельзя заменить и перестроить сразу».
Замечание короля о том, что исход всеобщих выборов, мягко говоря, «неясен», на самом деле было большим преуменьшением. Вряд ли могли быть менее осязаемых данные для прогнозирования результатов предвыборной борьбы. На «парламентских» выборах в декабре 1918 года, после окончания Первой мировой войны, сокрушительная победа правительства мистера Ллойд Джорджа была практически неизбежна. Но в июле 1945 года, при десятилетнем парламенте, завершившейся войной с Германией и далекой, как тогда предполагалось, от завершения войной с Японией, имелось мало политических данных, на которых партийные статистики могли бы основывать свои расчеты. Поле деятельности оставалось открытым для псефологических[183] пророков.
Мистер Черчилль совершил поездку по стране, и везде его встречали с теплом и энтузиазмом, проявляя таким образом личную дань уважения великому военному лидеру. Однако во время предвыборной кампании качества мистера Черчилля как лидера в мирное время не раскрылись должным образом. Его предвыборные речи многим показались необоснованными и бестактными, особенно его резкое высказывание о том, что Лейбористской партии, если она установит социализм, также придется создать гестапо для его поддержания.
По сути, только выдающееся tour de force (проявление силы) со стороны их лидера могло спасти консерваторов от поражения. Они находились у власти в течение всего периода между войнами, за исключением двух коротких перерывов в 1924 и 1929–1931 годах, когда у власти стояли лейбористы. Таким образом, все беды тяжелого военного периода обрушились на них, и их правление отождествлялось с чувством незащищенности, главным образом из-за страха перед войной и безработицей, который преследовал многих в эти годы. Таким образом, существовала огромная презумпция в пользу перемен; но эти перемены лишили бы нацию лидерства мистера Черчилля, и многие представители всех партий считали, что на данном этапе его государственная мудрость может оказаться невостребованной. Это и являлось основным вопросом голосования 5 июля. Если бы избиратель счел, что правительству нужен мистер Черчилль, он бы отдал свои голоса консерваторам. Однако в том случае, если бы его недоверие к партии тори пересилило все остальные соображения, он проголосовал бы за лейбористов.
Когда 26 июля провели подсчет голосов, стало ясно, что подозрения оправдались. И так впервые в XX веке – за исключением выборов 1906 года – консерваторы не смогли одержать победу. Они потеряли 160 мест, тогда как лейбористы получили 230, а общее число либералов и независимых сократилось на 55. Лейбористская партия и ее сторонники получили большинство в 180. Окончательный подсчет партийных голосов был следующим:
лейбористы – 392;
консерваторы – 189;
либеральные националисты – 13;
либералы – 12;
ольстерские юнионисты – 9;
независимая лейбористская партия – 3;
коммунисты – 2;
ирландские националисты – 2;
партия Содружества – 1.
Таким образом, британский электорат отверг мистера Черчилля – человека, который, обладая «львиным сердцем, держал в страхе полмира, тогда как другая половина была потрясена осознанием истин, которые он так долго и тщетно проповедовал», – и призвал лейбористов занять его место.
Мистер Черчилль был одновременно раздосадован и удивлен тем, что британский электорат «незамедлительно отстранил его от дальнейшего ведения дел». 25 июля он сказал королю Георгу, что «надеется избраться большинством от 30 до 80 голосов, но в 2 часа следующего дня стало ясно, что консерваторы потерпели поражение и что Лейбористская партия получит в новой палате общин значительное большинство». В четыре часа премьер-министр попросил сэра Алана Ласеллса зайти к нему на Стори-Гейт. Сначала он собирался отсрочить свою отставку до заседания кабинета министров в понедельник, 30 июля, но позже передумал и решил уйти в отставку в тот же вечер, сказав, что, если король спросит его совета, он порекомендует его величеству послать за мистером Эттли. В 7 часов Черчилль поехал во дворец.
Расставание монарха со своим великим премьер-министром, как и следовало ожидать, стало печальным событием. Все то нерасположение, которое король Георг испытывал в 1940 году при назначении мистера Черчилля, исчезло. В горниле войны, на тропах поражений и одержанных побед, эти двое прониклись взаимным преклонением друг перед другом и между ними установилась уникальная близость. Король был глубоко признателен мистеру Черчиллю за его руководство страной в тот тяжелый период, когда она подверглась великому испытанию, и за то, что он всегда держал своего монарха в курсе всех событий – хороших или плохих. Со своей стороны, мистер Черчилль был польщен доверием, оказанным ему королем, и глубоко ценил неизменную поддержку короны на каждом шагу. Более того, и он, и его коллеги не раз убеждались, что пытливый ум короля Георга с его прагматичным здравым смыслом не раз открывал горизонты мысли, которые до сих пор ускользали от них.
Теперь этому замечательному сотрудничеству пришел конец, и король испытывал к своему проигравшему премьер-министру все то сочувствие, которое пять лет назад характеризовало его расставание с мистером Чемберленом. Он записал в своем дневнике: «Я виделся с Уинстоном в 7 часов вечера, и это была очень грустная встреча. Я сказал ему, что, по моему мнению, люди очень неблагодарны после того, как их вели во время войны. Он был очень спокоен и сказал, что, имея большинство, социалисты одержали верх над другими партиями (153) и при умелом управлении они останутся у власти на долгие годы. Он будет лидером оппозиции. Я спросил его, следует ли мне послать за мистером Эттли, чтобы сформировать правительство, и он согласился со мной. Мы попрощались, и я поблагодарил его за всю ту помощь, которую он мне оказал в течение пяти лет войны».