то слышал, что местные власти получили отказ в реализации своих планов и не смогли построить дома, потому что не добились разрешения от министерства здравоохранения. В документах, которые он зачитал, говорилось о значительном улучшении ситуации с выдачей разрешений на строительство. Но где же дома? – спросил я. Задержка вызывает большое беспокойство. Частное строительство прошло успешно. Что касается одежды, премьер-министр сказал мне, что все имеющиеся костюмы и т. п. пойдут демобилизованным мужчинам, а запасы женской одежды значительно преувеличены. Я сказал, что нам всем нужна новая одежда и моя семья находится не в самом лучшем положении».
Во время разговоров с премьер-министром по поводу забастовок король также был категоричен. Прекращение работы газовыми служащими, не получившими официального профсоюзного одобрения, вызвало сильные волнения зимой 1945 года, и мистер Эттли выразил надежду, что все быстро уладится. Король Георг заметил, что «свобода подданного находится под угрозой, если забастовка вмешивается в его семейную жизнь. Во время неофициальной забастовки для ее целей ни в коем случае нельзя использовать такие жизненно важные службы, как газ, электричество и водоснабжение. Он и я могли бы легко устроить забастовку. Он бы не присылал мне никаких бумаг, а если бы и прислал, я бы их не подписывал. Но мы этого не делаем!»
С остальными новыми министрами у короля вскоре установились доверительные рабочие отношения. Природный здравый смысл и трезвые суждения Эрнеста Бевина сразу же привлекли к себе его внимание. «Я просто поражен его познаниями в иностранных делах», – писал король королеве Марии, и на протяжении всего пребывания мистера Бевина на посту министра иностранных дел их отношения были самыми доброжелательными, хотя министр иностранных дел нечасто бывал во дворце.
Король также был впечатлен яркой личностью мистера Анайрина Бевана, министра здравоохранения. Мистер Беван обладал кельтским обаянием и восторженностью, проявившимися во время его первой аудиенции. С подобающей скромностью он попросил разрешения выразить свое давнее восхищение тем удивительным способом, с помощью которого король Георг преодолел дефект речи, добавив, что, как человек, который сам в детстве сильно заикался, он искренне ценит его достижение. «Я спросил его, как ему нравится нести ответственность за правительственные решения, вместо того чтобы критиковать их, – записал король. – Он посмеялся над моими словами. Мне было легко с ним общаться… Он считал, что современное жилье должно строиться как дома, а не как кирпичные коробки, а их дизайн должен вписываться в окружающую среду».
Как и многие другие партии, которые в своих предвыборных обещаниях намеревались провести масштабную программу социальных реформ, лейбористское правительство стремилось достичь как можно большего в течение срока полномочий одного парламента, и король не замедлил предупредить своих министров, что, по его мнению, они перегружают парламентский график. Он убедительно изложил свою точку зрения мистеру Герберту Моррисону, когда лорд-президент исполнял обязанности премьер-министра во время визита мистера Эттли в Америку в ноябре 1945 года.
«Мы обсудили всю программу лейбористов, – записал он в дневнике. – Я считал, что он слишком торопится с новым законодательством о национализации. Составление законопроекта занимает много времени, особенно при сокращенном штате сотрудников. Он не стал возражать по этому поводу, но сказал, что партии придется как можно скорее реализовать свои согласованные предложения, хотя он видит трудности в том, чтобы заставить людей привыкнуть к переменам. За время существования коалиции лейбористы многому научились у консерваторов в том, как управлять страной».
Мантия умудренного опытом государственного деятеля, на чей обширный опыт правления его министры полагались, возможно, больше, чем они сами осознавали, тяжким бременем легла на плечи короля. Он ощущал постоянный груз ответственности, все время растущую тревогу по поводу политики, которую он в принципе не отвергал, но которую часто считал реализуемой слишком поспешно. Он знал, что в своих беседах с министрами нередко добивался успеха в представлении аргументов, которые заставляли их менять решения, но напряжение и перегрузки, вызванные этим, сильно утом ляли его, а теперь к этому добавилась еще и запоздалая реакция, вызванная шестью долгими годами войны. Король был истощен физически и морально. С тех пор как он взошел на трон, не проходило и месяца, чтобы он мог быть свободен от забот. За внезапными обстоятельствами его вступления на престол и вытекающими из этого проблемами последовал чехословацкий кризис, а за ним – долгие годы опасностей и тяжелых военных забот. Напряжение не ослабевало, и, когда он приехал в Сендрингем на Рождество – впервые с 1940 года, поскольку королевская семья из соображений безопасности и экономии в течение многих лет проживала в Эпплтон-Хаус, усадьбе королевы Мод, – на него накатилась волна глубокой усталости. «Я чувствую себя выжатым как лимон», – часто повторял он и мрачно писал герцогу Глостеру: «Видимо, я страдаю от ужасной реакции, вызванной военным напряжением, и я ощущаю себя очень уставшим, особенно здесь, но я надеюсь, что скоро снова почувствую себя хорошо. От медицины, даже от Вейра[188], нет никакой пользы, потому что мне просто хочется отдохнуть, подальше от людей и бумаг, но это, конечно, невозможно. На самом деле я в полном порядке, но чувствую, что не смогу на должном уровне справиться со всеми многочисленными и разнообразными вопросами, которые постоянно возникают. С моим новым правительством не так-то просто работать, а с людьми довольно трудно найти общий язык. На Бевина можно положиться, и он докладывает мне обо всем, что происходит. Остальные пока еще учатся управлять своими департаментами, и их усилия пока не сделали жизнь легче. Еда, одежда и топливо – главные темы разговоров для всех нас».
Грядущие годы мало что могли принести для облегчения бремени монарха.
То, что произошло в Великобритании между 1945 и 1950 годами, было не что иное, как социальная революция; возможно, это стало, по сути, проекцией тех великих социальных реформ, которые мистер Ллойд Джордж провел перед Первой мировой войной, но гораздо более масштабных по своему характеру и несущих в себе весьма специфичные черты социалистической идеологии. Лейбористская партия пришла к власти с четко определенной политикой, выработанной на протяжении многих лет, но хорошо продуманной, чтобы соответствовать господствующему духу времени в этот послевоенный период. Их программа очень четко излагалась в предвыборном манифесте лейбористов, и результаты выборов давали им основание считать, что они получили мандат на проведение ее в жизнь.
По сути, их целью являлось создание общества, основанного на социальной справедливости, в соответствии с планами, разработанными коалиционным правительством с согласия всех трех политических партий. Правительство, в котором поддержка консерваторов служила доминирующим элементом, назначило сэра Уильяма Бевериджа, либерала, подготовить доклад «О социальном страховании и смежных услугах». Его рекомендации были приняты с некоторыми изменениями и легли в основу законодательства Лейбористской партии в отношении социального обеспечения. В результате предвыборной кампании независимого члена, мисс Элеанор Рэтбоун, Коалиционное правительство также приняло Закон о семейных пособиях, который Лейбористская партия ввела в действие в 1946 году. Кроме того, консерватор мистер Р.А. Батлер был министром, ответственным за принятие Закона об образовании 1944 года, который вновь был реализован Лейбористской партией.
Таким образом, Лейбористская партия в 1945 году унаследовала значительное количество социальных законов, важность и необходимость которых уже были признаны. Разногласия между ними и консерваторами касались основополагающей социальной доктрины, согласно которой социальная справедливость могла быть достигнута только путем передачи в государственную собственность и под контроль основных факторов национальной экономической системы.
«Национализация, – как писал мистер Эттли, – не была самоцелью, а важнейшим элементом в достижении поставленных нами целей. Контроль был желателен не сам по себе, а потому, что он необходим для того, чтобы освободиться от экономической власти владельцев капитала. Более справедливое распределение богатства являлось политикой, направленной не на то, чтобы обобрать богатых или отомстить им, а потому, что общество с вопиющим неравенством распределения богатства и возможностей в корне нездорово.
Мы всегда придерживались практики, соответствующей естественному духу британского народа, действовать эмпирически. Мы не боялись компромиссов и частичных решений. Мы знали, что будут совершаться ошибки и что прогресс зачастую будет достигаться методом проб и ошибок. Мы понимали, что применение социалистических принципов в такой стране, как Великобритания, с ее своеобразной экономической структурой, основанной на международной торговле, потребует большой гибкости.
Мы также хорошо осознавали особо тяжелое положение страны, возникшее в результате великой борьбы не на жизнь, а на смерть, из которой мы вышли победителями. Но, на наш взгляд, это не делало перемены в социалистическом направлении менее необходимыми. Напротив, было ясно, что возврата к прежнему состоянию не будет. Старый узор износился, и нам предстояло сплести новый. Таким образом, упрек Черчилля в том, что вместо объединения страны с помощью программы общественных реформ в соответствии с докладом Бевериджа мы следовали курсу, продиктованному общественными предрассудками или гипотезами, оставил нас совершенно равнодушными. Нас избрали не для того, чтобы мы пытались исправить старую систему, а для того, чтобы создать что-то новое. Наша политика заключалась не в реформировании капитализма, а в движении к демократическому социализму».