«Австралийцы очень много говорят о вторжении, как в австралийском правительстве, так и в прессе, – написал он в своем дневнике. – Они обвиняют всех нас в том, что мы не предвидели этого внезапного обстоятельства, в то время как очевидно, что флот США предотвратил бы эту опасность, если бы находился в открытом море, а не на дне Пёрл-Харбор».
Из-за твердой уверенности в особой ответственности короны за решение имперских вопросов король Георг направил премьер-министру, вернувшемуся из Вашингтона, письмо, в котором выразил свое дурное предчувствие.
«Его величество искренне встревожен настроениями, которые, похоже, растут в Австралии и вполне могут усугубиться дальнейшими неудачами на Дальнем Востоке, – написал сэр Александр Хардиндж мистеру Черчиллю 22 января. – Поэтому он очень надеется, что, возможно, удастся как можно скорее принять какие-либо меры, которые позволят остановить это опасное развитие событий, не снижая эффективности механизма, хотя в то же время его величество полностью осознает дополнительные осложнения, которые, как он опасается, могут возникнуть у вас».
Ответ мистера Черчилля можно назвать успокаивающим и убедительным заверением: «Ваше величество сможет увидеть, что, несмотря на все аргументы, которые мы использовали, правительство Содружества, получившее большинство в два голоса, намерено обратиться за помощью к США. Они надеются, что могут получить более качественные услуги и большую поддержку от Соединенных Штатов, чем от нас. Было бы глупо и тщетно препятствовать их желаниям. Насколько мне известно, боюсь, в Вашингтоне их примут не слишком радушно. Доступ к высшей власти чрезвычайно затруднен. Он предоставляется лишь немногим, да и то по важнейшему поводу. Длинные телеграммы, которые они отправляют, будут направлены нижестоящим чиновникам и офицерам. Может случится, что, постучавшись в эту дверь, они снова вернутся к нам. Если да, то мы будем только рады… Всегда полезно позволить людям делать то, что им нравится, а затем посмотреть, нравится ли им то, что они делают. Я не думаю, что им удастся перенести надежный центр тяжести из Лондона».
Мера, предложенная британским правительством для удовлетворения австралийского требования, заключалась в следующем: сэр Эрл Пейдж, министр кабинета министров Австралии, приглашался присутствовать на заседаниях военного кабинета в информационных целях, в Лондоне предлагалось создать Дальневосточный совет, в котором правительства Австралии, Новой Зеландии, Китая и Нидерландов должны были быть представлены лицами, занимающими министерский пост, и который должен был заседать под председательством премьер-министра Соединенного Королевства. Это отнюдь не удовлетворило мистера Кертина. Чего он хотел и чего он публично потребовал в своей речи от 24 февраля, так это того, чтобы аккредитованный представитель австралийского правительства имел право голоса в военном кабинете при разработке и выбора направления в военной политике. Более того, в Канберре опасались, что предложенный Дальневосточный военный совет в Лондоне будет носить чисто консультативный характер и несоизмерим с основными интересами Австралии в Тихом океане. К тому же в нем отсутствовало положение об американском представительстве. Мистер Кертин настоятельно рекомендовал создать в Вашингтоне Тихоокеанский военный совет – орган, функционирующий как совет по вопросам деятельности высшего военного руководства на Тихом океане в сотрудничестве с Объединенным штабом [The Combined Chiefs of Staff (CCS)], уже существовавший в Вашингтоне, в который Тихоокеанский совет при желании мог бы включить своих представителей.
В конечном счете были созданы оба органа, хотя сомнительно, чтобы их обсуждения в Лондоне или Вашингтоне существенно повлияли на концепцию генеральной стратегии. «Война, – пишет мистер Черчилль, – по-прежнему велась старым механизмом, но заседания Тихоокеанских военных советов позволили тем странам, которые не были представлены в этом постоянном механизме, быть проинформированными о том, что происходит».
Давно предвещалось, что новый мир, возникший в результате борьбы не на жизнь, а на смерть во время Второй мировой войны, в определенной степени изменит форму и основы Британского Содружества, установленные Декларацией 1926 года и Вестминстерским статутом. Конституционное положение на момент начала войны в сентябре 1939 года было положением группы государств, в которой Соединенное Королевство занимало статус первого среди равных; в каждом государстве есть парламент, обладающий всеми полномочиями принимать законы по всем вопросам, затрагивающим собственную страну; каждое из них признает короля как суверена своей страны и предпринимает все официальные действия от имени короля. Степень независимости, которой могла обладать каждая единица Содружества, была наглядно продемонстрирована в 1939 году, когда Ирландия объявила о своем нейтралитете, а парламент Южной Африки с трудом отклонил предложение генерала Герцога следовать аналогичным курсом.
Давление военных лет подвергло узы Содружества испытанию, но в основном они оказались жизнеспособными и прочными, и сущность Содружества, которая определялась Имперской конференцией 1926 года, по-прежнему оставалась в основном верной: «Британская империя основана не на негативных признаках. Она основывается, фактически, если не формально, на позитивных идеалах. Свободные институты – это ее жизненная сила. Свободное сотрудничество – это ее принципы. Мир, безопасность и прогресс входят в число ее целей… Поскольку каждый доминион в настоящее время является и всегда должен являться единственным судьей относительно характера и масштаба своего сотрудничества, ни один общий курс, по нашему мнению, не будет подвергнут опасности».
Тем не менее для всех было очевидно, что определенная перестройка механизма Содружества стала не только неизбежной, но и желательной. Дух национализма усилился во всех его составных частях. Например, некоторые формы и номенклатура прошлого считались устаревшими, а некоторым старым доминионам, в частности Южной Африке и Канаде, не нравился термин «статус доминиона», в то время как другие части империи, такие как Родезия, стремились обрести его. Решение проблемы будущего Индии было настолько актуальным, что его нельзя было больше откладывать. И кроме того, появился новый и немаловажный фактор американского общественного мнения.
«Наши союзники, американский народ, – писал мистер Эттли, – занимали очень твердую позицию в отношении зла империализма, которая разделяется их правительством. Большая часть их критики британского правления была очень плохо обоснована, но ее силу нельзя было отрицать. Американцы провели четкое различие между своей собственной экспансией от Атлантики до Тихого океана, признав войну в Мексике и переселение коренных жителей в резервации, и британской экспансией за океан. Поглощение континента казалось им естественным процессом, но империя, состоящая из многочисленных отдельных участков земли, населенных различными народами, находящимися на разных стадиях цивилизации, казалась примером колониализма и откровенного империализма».
Таким образом, именно к этой задаче – найти некую форму объединения, отличную от существующего статуса доминиона, при которой независимые государства могли бы продолжать свое объединение под властью короны, сохраняя при этом основное содержание доклада очередной конференции Содружества 1926 года, – министры его величества обратились в 1947 году, в первую очередь через комитет кабинета министров по связям с Содружеством под председательством премьер-министра. Первый шаг к установлению новых отношений был сделан в июле того же года, когда должность государственного секретаря по делам доминионов была изменена на должность государственного секретаря «по связям с Содружеством», а Управление по делам доминионов стало Управлением по связям с Содружеством.
1947 год ознаменовался одним из величайших переломных моментов в истории Британского Содружества. В его календаре должны быть отмечены последние дни британского правления в Индии; отделение Бирмы – первой страны, вышедшей из состава империи после американской Войны за независимость; вхождение в состав доминиона Цейлона; и, что отнюдь не менее важно, великая имперская миссия, которую король Георг лично предпринял во время своей поездки по Южно-Африканскому Союзу.
Предложение о том, что его величеству следует посетить Южную Африку и открыть парламент Южно-Африканского Союза в Кейптауне, не раз обсуждалось королем Георгом и генералом Смэтсом во время визита последнего в Лондон в военное время. Королю очень хотелось увидеть самый молодой из своих доминионов. Посещение Австралии, Новой Зеландии и Канады вызвало у него глубокий интерес и восхищение этими странами, о которых можно узнать, только побывав в них самому.
Поэтому, когда в феврале 1946 года было получено неофициальное предложение, король принял его благосклонно. Он обсудил его с мистером Эттли, выразившим свое согласие; премьер-министр полагал, что кабинет министров будет полностью согласен с идеей укрепления уз империи посредством личного визита его величества. Несколько дней спустя поступило официальное приглашение генерал-губернатора Союза мистера Ван Зюля от имени его правительства, в котором говорилось, что король вместе с королевой и обеими принцессами должны посетить Южно-Африканский Союз весной 1947 года и что королю Георгу надлежит открыть парламент 21 февраля. Приглашение было сразу же принято.
Таким образом, год спустя, 1 февраля 1947 года, королевская свита отплыла из Портсмута, отправляясь в трехнедельный морской вояж в Кейптаун. Их везли на новейшем британском линкоре «Авангард», который был спущен на воду в Клайдсайде принцессой Елизаветой 1 декабря 1944 года и которым командовал контр-адмирал Уильям Дж. Агнью. Будучи командиром «Авроры», этот доблестный офицер доставил его величество на Мальту по случаю его исторического визита в июне 1943 года.
По несчастливому стечению обстоятельств королевское путешествие совпало с самым суровым периодом холодов, который Британия пережила той незабываемой зимой 1946/47 года и который в сочетании с общей политикой правительства неизбежной послевоенной жесткой экономии привел к значительным трудностям и упадку духа в Великобритании. Когда красавец «Авангард» при ясной погоде и ярком солнечном свете приближался к месту своего назначения, величественно вздымаясь вверх и падая вниз на просторах голубой Атлантики, королевская семья испытывала огорчение, узнавая о ситуации на родине. Когда приходили известия о неослабевающих морозах и метелях, о сокращении поставок угля и истощающихся запасах топлива, о судах с углем, застрявших в порту из-за шторма или отважно плывущих навстречу штормам, они всем сердцем разделяли страдания своего народа в Великобритании.