Мы прибыли сюда в воскресенье 13-го. Утром французский вице-адмирал Марин-Дарбель, который здесь старший, поднялся на борт, чтобы встретиться с сэром Стенли Колдвиллом, и меня представили ему. Кроме него здесь сейчас сэр Френсис Бертье. Французский флот принимает нас очень хорошо, организуя для нас всевозможные танцы и театры. Вчера вечером я был на балу, который давал муниципалитет; было очень весело. Все происходило в театре, и там присутствовало 6000 гостей. Для танцев места не хватало, и вообще невозможно было двигаться. Гостями были обычные люди из города, и большинство за ужином напились допьяна. Я ушел очень рано.
Я так рад, что вы остались довольны посещением Частворта и что этот замок показался вам интересным, как и старинные предметы в нем.
С любовью ко всем вам, твой сын
Берти».
Рождество на военном корабле вовсе не означало праздное неопределенное времяпрепровождение. Его наполняли события, которые следовали одно за другим согласно установленному ритуалу. После церкви на борту происходил официальный обмен визитами между кают-компанией и оружейной комнатой, за которым, согласно заведенному с незапамятных времен обычаю, следовал проход офицеров по украшенным гирляндами жилым палубам. Они останавливались на каждой, чтобы обменяться поздравлениями с Рождеством и попробовать традиционный кекс с изюмом. «Честно говоря, – писал один флотский офицер, – такой ритуал приводит нормальный желудок в нерабочее состояние до конца дня». Но существовали разные способы пробовать, и часто офицерские фуражки превращались в тайные хранилища кусков кекса, сигарет, грецких орехов и других подарков.
В ясный теплый день Рождества 1913 года «Коллингвуд» встал на якорь в Гибралтаре, и, хотя мысли принца Альберта, возможно, были устремлены к семье, собравшейся в Йорк-Коттедже, его время было слишком плотно заполнено, чтобы он мог долго предаваться ностальгическим воспоминаниям. В этот день он выполнял на корабле ответственную миссию, поскольку отвечал за рождественскую почту, и потому его работа началась особенно рано.
«Я встал в 5:30 и отправился на катере на берег за почтальоном, – написал он тем вечером в своем дневнике. – После завтрака пошел в отсеки и церковь на верхней палубе. Потом я со всеми обитателями оружейки пошел в кают-компанию, после чего они пришли в оружейку с ответным визитом. В 11:30 мы прошли по жилым палубам. Все они были красиво украшены, и нас угощали кексом с изюмом и т. д. После ланча я писал письма. В 8:45 вечера адмирал в своей каюте дал обед для всех, кто был в оружейной комнате, в кают-компании, и уоррент-офицеров. После этого в кают-компании состоялся концерт».
Через несколько дней Первая эскадра вернулась в свой порт, и Новый год принц Альберт встречал со своими родными в Сендрингеме. Это было счастливое возвращение, потому что король мог разглядеть в своем сыне признаки дальнейшего взросления – процесса, который своим запозданием так беспокоил короля в прошлом. Для принца уходящий год был по-настоящему переполнен событиями. Он совершил путешествие длиной больше 13 000 миль и за двенадцать месяцев увидел больше, чем многие люди видят за всю жизнь. В последний день года принц в своем дневнике без комментариев написал впечатляющий список мест, в которых побывал, и общее расстояние, которое преодолел.
Следующие шесть месяцев обычной службы на своем корабле прерывались короткими отпусками, проведенными в Букингемском дворце или в Виндзоре, и несколькими поездками в Оксфорд к старшему брату. В апреле 1914 года принц Уэльский по приглашению капитана Лея десять дней гостил на «Коллингвуде», в то время совершавшем плавание вдоль западного побережья Шотландии, и оба брата получили от этого путешествия большое удовольствие.
В последние месяцы старого порядка интерес английского общества разделился между очередными демонстрациями научного прогресса и беспокойством, вызванным просочившимися слухами о решении правительства предоставить Ирландии самоуправление. И то и другое нашло свое отражение в письмах короля Георга сыну:
«В понедельник Гамель представил нам великолепный образец воздухоплавания, выполнив петлю 14 раз. Он прекрасный молодой человек и на сегодняшний день наш лучший авиатор».
Но главным, что занимало мысли короля, была Ирландия. На открытии сессии парламента 10 февраля он в своей тронной речи сделал главное ударение на параграф о самоуправлении, призывая к мирному урегулированию. «Я произнес речь в палате лордов, которая, как обычно, была переполнена, – писал он принцу Альберту. – Эта сессия будет особенно важной, поскольку ей предстоит решить ирландский вопрос и – я верю – предотвратить гражданскую войну». Надеждам короля, казалось, не суждено было сбыться, поскольку утром в воскресенье 21 марта, открыв свою газету, он прочитал об инциденте в Карраге, где несколько офицеров отказались выполнять свои обязанности, когда их спросили, будут ли они сражаться против Ольстера. Этот прискорбный эпизод очень расстроил короля Георга не только тем, как он влиял на сложившуюся ситуацию, но и своими далеко идущими последствиями для всей армии. «Я уже боюсь, что армия сильно пострадает, – писал он сыну, – понадобятся годы, чтобы преодолеть это».
Однако для мидшипмена «Коллингвуда» все эти сложные соображения были не так важны, как мелкие проблемы, возникавшие в его повседневной жизни.
«В пятницу вечером, после того как лег спать, я выпал из своего гамака, не без чьей-то помощи. Я ударился левым глазом, – писал он отцу. – Глаз сильно распух, и вчера мне наложили повязку. Само глазное яблоко не пострадало и не очень меня беспокоит, но вокруг все сильно болит. Сегодня все намного лучше, но думаю, несколько дней у меня будет синяк».
Происшествие было из разряда тех, которые король, вспоминая свои первые дни на флоте, хорошо мог себе представить, поэтому он ответил сочувственно: «Жаль, что ты, не без чьей-то помощи, выпал из гамака и ушиб глаз. Наверняка это очень больно, но я рад, что у тебя нет никаких необратимых повреждений. Если бы у меня была возможность, я бы сделал с виновником то же самое».
«Коллингвуд» как часть Первой эскадры находился в порту Портланда, когда пришло известие об убийстве эрцгерцога Фердинанда, который за шесть месяцев до этого гостил у короля Георга в Виндзоре. На принца Альберта это произвело такое же незначительное впечатление, как и на большую часть англичан. Погода стояла ясная и жаркая, и возможность того, что это неприятное событие на Балканах будет иметь далеко идущие последствия, казалась бесконечно малой. Что имело непосредственную важность в течение следующих нескольких дней, так это то, что корабль отчалил из Брайтона и туда «после ланча в 2:30 дня прибыли 50 девушек из Родин-Скул[31]. Мы показали им корабль, и перед чаем были танцы».
Но для Уайтхолла выстрелы в Сараево прозвучали предупреждающей нотой, которая пробилась сквозь шум «отвратительного и вместе с тем трагического конфликта в Ирландии, угрожавшего разделить британскую нацию на два враждующих лагеря». К счастью, британский кабинет по инициативе мистера Черчилля решил не далее как прошлой осенью вместо обычных летних маневров провести пробную мобилизацию, и на практике этот процесс начался 15 июля 1914 года. Военно-морскому резерву – хотя официально он не подлежал мобилизации – было предложено вернуться на свои корабли, и свыше 20 000 резервистов рапортовали о прибытии в свои лагеря. В Спитхеде был назначен общий сбор военных кораблей, и 17–18 июля король Георг провел большой смотр военно-морского флота, проинспектировав корабли всех классов. Принц Альберт сопровождал своего отца на яхте «Виктория и Альберт» и вечером 18-го присутствовал на обеде с шестнадцатью адмиралами. Утром в воскресенье 19 июля эта огромная армада, куда входил и «Коллингвуд», вышла в море для демонстрации различных учений. Для прохождения флота перед королем потребовалось почти шесть часов. «Проходя мимо папы, стоявшего на королевской яхте, мы отдавали ему честь», – писал принц Альберт.
Требования службы не позволили принцу Альберту проститься с отцом и другими членами семьи, и он написал ему, сожалея об этом, но выражая надежду, что вскоре приедет в отпуск. 28 июля король ответил ему из Букингемского дворца:
«Дражайший Берти!
Большое тебе спасибо за письмо от 26-го. Мне тоже жаль, что я не мог сказать тебе слова прощания перед уходом с „Коллингвуда“ в прошлое воскресенье. Я прекрасно понимаю, что ты был занят. На яхте я тоже пропустил тебя, поскольку мы прибыли в гавань с опозданием и шел сильный дождь. От твоего капитана я слышал, что на время все отпуска отменяются из-за ситуации в Европе. Он спрашивал, как поступить с твоим отпуском, запланированным на пятницу. Я, конечно, ответил, что ты не можешь уйти в отпуск, пока ситуация не нормализуется. Уверен, что ты первый не хотел бы, чтобы с тобой обходились не так, как с другими. Но я надеюсь, что все уладится, что войны не будет и что вскоре ты сможешь приехать как-нибудь в пятницу. Ирландский вопрос стоит очень серьезно, положение критическое, особенно после того, что произошло в воскресенье в Дублине. По причине сложившейся политической ситуации мне пришлось отказаться от поездки в Гудвуд, куда я должен был ехать вчера, и я не сделал никаких распоряжений относительно воскресной поездки в Коуз. Я, конечно, буду расстроен, если ты не сможешь приехать. Я надеялся по меньшей мере четыре раза прокатиться на „Британии“ на следующей неделе. Гарри простудился и приедет домой завтра, а Георг в четверг. Погода у нас довольно холодная, и каждый день сильный ветер, совсем не то, что та теплая погода, что стояла до этого.
Мне очень жаль, что ты не сможешь приехать в пятницу, но надеюсь, мы очень скоро встретимся.
Мама шлет тебе любовь, наш дорогой мальчик.
Твой отец».
Увы, надежды на отпуск и мечты о Коузе не осуществились, и отцу не суждено было встретиться с сыном еще несколько долгих недель. Над Европой сгущались тучи. Когда король писал свое письмо (28 июля), Австрия уже объявляла войну Сербии. В тот же день прозорливый ум мистера Черчилля осознал необходимость отправки флота к месту его дислокации в военное время, и эскадрам был дан приказ выйти из Портланда с тем, чтобы с максимальной быстротой и секретностью собраться в гавани Скапа-Флоу. «Можно себе представить, как этот огромный флот, – писал Черчилль, – с его флотилиями и крейсерами медленно выходит из гавани Портланда эскадра за эскадрой, и все эти многочисленные огромные стальные крепости идут по подернутому дымкой сияющему морю, подобно гигантам, склонившимся в тревожной думе. Можно себе представить, как они в сумерках, а потом в абсолютной темноте идут на большой скорости по узким проливам, неся с собой в широкие воды Севера гарантии благополучия в важных делах».