Более того, его привязанность к Сендрингему и Балморалу была более глубокой и всеобъемлющей, чем те возможности для занятий спортом, которые они предоставляли. Король Георг, который при других обстоятельствах мог бы стать выдающимся старшим морским офицером или, по мнению одного из его медицинских советников, хорошим врачом, являл собой, по сути, сельского джентльмена, тщательно следившего за повседневными делами своих поместий, благополучием своих арендаторов и других работников, содержавших его имущество. В своих резиденциях в Букингемском дворце и Виндзоре, а также в Роял-Лодж, Сендрингеме и Балморале, которые были его собственностью, он уделял пристальное внимание каждой детали.
Можно сказать, что он изнурял себя вниманием к деталям. Ни одно здание не могло быть пристроено к коттеджу ни в Сендрингеме, ни в Балморале, ни один новый арендатор не мог быть нанят, ни один служащий не мог быть уволен, ни одно дерево не могло быть срублено без одобрения короля, поскольку решение предоставлялось сделать ему лично, даже если он находился в Лондоне. На такую корреспонденцию он отвечал неизменно собственной рукой.
Именно в качестве сквайра Сендрингема он нашел общий язык с президентом Рузвельтом в Гайд-парке. Именно в Сендрингеме, где он родился и где ему предстояло умереть, он ощущал себя счастливым. «Добрый старый Сендрингем, – отзывался о нем король Георг V, – место, которое я люблю больше всего на свете», и его сын унаследовал такую же любовь. Ему также нравилось думать, что эта любовь и привязанность передастся будущим поколениям. «Я хочу, чтобы Лилибет и Филип тоже узнали его получше, потому что я всегда был здесь так счастлив и обожал это место», – написал он королеве Марии. Принцессе Елизавете, когда она была на Мальте со своим мужем, а принц Чарльз проводил Рождество с бабушкой и дедушкой, он сообщил: «Он так мило разгуливает по комнате, и мы всегда так рады видеть его в Сендрингеме. Он уже пятое поколение, живущее здесь, и я надеюсь, что он полюбит это место».
Судьбе было угодно, чтобы король Георг мирно скончался в том доме, который он так сильно любил.
Именно как глава семейства король Георг был более глубоко счастлив, чем в каком-либо другом качестве. С первых дней своей женитьбы семейная жизнь стала для него убежищем и защитой от окружающего мира, а любовь и дружеское общение с королевой служили основой его счастья на всю жизнь. По мере того, как с появлением дочерей расширялся его семейный круг, он ощущал себя еще более счастливым.
Война привела к частичной разлуке, поскольку принцессы жили в Виндзорском замке, в то время как король и королева проводили большую часть своего времени в Лондоне, хотя в определенные периоды серьезной опасности им приходилось ночевать в Виндзоре после дневного пребывания в Букингемском дворце. Король часто и с сожалением думал о том, что его дочери были лишены многих развлечений и дружеского общения, свойственных их возрасту, и делал все, что было в его силах, дабы смягчить это, насколько позволяли условия военного времени. Например, в декабре 1940 года девочки приняли участие в рождественской постановке вместе с детьми королевских арендаторов в Парковой школе. «Маргарет в роли Младенца замечательно исполнила свою роль и совсем не стеснялась. Я почти все время плакал. Это такое чудесное представление», – вспоминал король. Принцесс также поощряли к постановке ежегодной пантомимы, приводившей в восторг их отца.
Позже, когда они повзрослели, для них устраивались небольшие домашние танцевальные вечера, и, когда выпадал случай, сам король катался с ними в Большом Виндзорском парке.
Однако только в послевоенные годы принцессы смогли полноценно общаться со своими родителями. Король с гордостью наблюдал за развитием совершенно разных характеров дочерей. В принцессе Елизавете он видел проявление некоторых собственных черт: любви к спорту, искусного владения удочкой и ружьем и превосходной верховой ездой, а также такое же, как и у него самого, сочетание чувства юмора и достоинства, проницательный ум, прагматичность, внимательное отношение к деталям и глубокую преданность общественному служению. Все это доставляло ему удовольствие, и по мере того, как принцесса продолжала взрослеть и завоевывать любовь британского народа, его радость многократно увеличивалась, а гордость как отца и деда становилась безмерной.
У младшей дочери король Георг также нашел некоторые общие вкусы с собой, а некоторые – с ее старшей сестрой. Принцесса Маргарет обладала таким же острым умом и вместе с тем живым обаянием, искрометным чувством юмора, умением распознавать нелепое и блестящим даром подражания. Она также была одарена удивительной способностью играть на фортепиано на слух, с одинаковой легкостью переходя от классических произведений к песням и мелодиям мюзик-холла времен Первой мировой войны или к современной танцевальной музыке. Именно Маргарет всегда могла рассмешить своего отца, даже когда он на нее сердился, и, возможно, больше, чем кто-либо другой в семье, заставляла его смеяться, подолгу развлекать песнями, музыкой и шутками. Но при этом и она, и принцесса Елизавета могли говорить с ним и на серьезные темы.
Личности короля и королевы были настолько тесно связаны, что принцессы чаще всего воспринимали их как единое целое. По мнению дочерей, не было ничего, что они не могли бы обсудить со своими родителями. И все же принцесс нельзя было назвать избалованными. В раннем детстве король был строгим, но отзывчивым отцом, никогда не упускавшим случая пожурить, когда это было необходимо, но всегда делал это по-доброму, что скорее подчеркивало, чем уменьшало действенность упрека. Его дочерям были свойственны такие же проказы, что и обыкновенным подросткам. Но король никогда не придирался; как только упрек был высказан, с ним было покончено, и провинившуюся ждал самый теплый прием.
Шли годы, принцессы становились взрослее, и король хотел, чтобы они наслаждались максимальной свободой, совместимой с их положением, и сам участвовал во всех их развлечениях, насколько позволял его напряженный график. При этом он настаивал на том, чтобы они относились к своим постоянно растущим обязанностям со всей серьезностью. Будучи преданным своему долгу, он требовал такой же преданности и от других.
Дом и семья являлись для короля Георга олицетворением его личного благополучия. Его, королеву и их дочерей объединяло чувство глубокого счастья и взаимопонимания.
Как и его отец, король Георг VI был глубоко религиозным человеком. Религия служила частью его жизненного уклада как монарха, так и человека. Он помнил о своем титуле Защитника веры и об уникальном положении, которое он занимал в традиционных церквях Англии и Шотландии, и в то же время ни один верующий не обращался с большим смирением в молитве к своему Создателю.
Король не только регулярно посещал богослужения, но и, следуя истинно викторианской традиции, ожидал такого же и от других. В Сендрингеме и Балморале ему нравилось видеть в церкви всех глав служб своего поместья вместе с их женами, и если он замечал отсутствующего (а он всегда замечал), то непременно осведомлялся о его здоровье. Сам он молился Богу как сквайр, посещая приходскую церковь вместе со всей семьей, а не как суверен в своей личной часовне. По его настоятельному желанию им не уделялось большего внимания, чем любой другой именитой семье в подобных обстоятельствах, за исключением того, что они покидали церковь раньше остальных прихожан. Это относилось и к рождественским песнопениям в канун Рождества в Сендрингеме. Король и королева с дочерями никогда не пропускали эту самую радостную службу в году, считая ее частью своего семейного Рождества.
Как обыкновенный верующий, король предпочитал простоту в богослужении. Церемониал он любил, но не ритуал. Великолепная проза английской литургии вызвала у него восхищение, но его практический ум поражался некоторым ее несоответствиям. Например, он возражал против слов «безразлично», молясь за тех, кто находится у власти, – «дабы они могли истинно и безразлично отправлять правосудие» – и разрешил в Сандрингеме заменить это слово на «беспристрастно», добавив, что «другое не имеет смысла».
Положение главы государственной церкви не позволяло королю пренебрегать благополучием других христианских церквей в его владениях. Его интерес к деятельности нонконформизма был велик, и, хотя по убеждениям и призванию он являлся последовательным протестантом, он с уважением относился к Римско-католической церкви. Король особенно высоко ценил роль, которую сыграл во время войны кардинал Хинсли, чья преданность короне на протяжении всей жизни, проницательность и стремление к христианскому сотрудничеству вызывали его восхищение. Когда в 1943 году кардинал умер, король сразу же решил, что его имя должно быть представлено на заупокойной мессе в Вестминстерском соборе, как дань признания выдающегося патриота и церковного деятеля, а также в знак уважения к его многочисленным подданным-католикам. Однако его величеству посоветовали воздержаться от этого, отчасти исходя из прецедента[211], а отчасти из-за опасности того, что Защитник веры может подвергнуться критике за такое официальное и публичное признание Римско-католической церкви. Было принято решение отправить от имени короля хвалебную телеграмму ауксилиарию (епископу-помощнику).
«Никто не был более раздражен, чем я, когда мне „посоветовали“ не присутствовать на похоронах кардинала Хинсли, – написал он королеве Марии. – Я знаю, как много он сделал для того, чтобы привести свою церковь в соответствие с нашими церквями здесь, и я собирался увидеться с ним и поблагодарить его лично… Я считаю, что это был упущенный шанс, когда отношения определенно стали лучше».
Вера короля была искренней и глубокой, а простота соответствовала его обычному и незамысловатому характеру. Ему нравилось обсуждать религиозные темы, и он вел подобные дискуссии свободно и без смущения. Будучи постоянным слушателем радиопрограммы «Воспрянь духом», он нередко затрагивал утреннюю тему в разговоре за обедом – иногда с обескураживающей прямотой. «Что вы думаете о десяти заповедях?» – неожиданно спросил он однажды сидевшую рядом с ним даму, которая, внезапно разволновавшись, не нашлась что сказать.