В апреле король посетил Мидлендс и Кембриджский университет, 3 мая открыл Фестиваль Британии на ступенях собора Святого Павла, неделю спустя принял короля и королеву Дании, прибывших с государственным визитом, а 9 мая посвятил короля Фредерика в рыцари ордена Подвязки в Виндзоре. Он провел недельный отпуск и с нетерпением ждал вместе с королевой визита в Северную Ирландию в июне, а также их отъезда в декабре в отложенное турне по Австралии и Новой Зеландии.
По возвращении в Лондон 24 мая король торжественно возвел своего брата, герцога Глостера, в сан великого магистра ордена Бани на специальной службе в часовне Генриха VII в Вестминстерском аббатстве. Собрание рыцарей ордена Бани было уникальным во многих отношениях. Это было первое мероприятие, проведенное во время правления его величества, – первое за почти четверть века, на котором присутствовал[221] суверен ордена, а также первое, в котором принимал участие сам король, поскольку до вступления на престол он не был назначен членом ордена. Учитывая эти факты, король пожелал отметить это событие каким-то личным пожертвованием. Ему пришла в голову мысль, что самым подходящим приношением мог стать символический рыцарский жест – подношение собственного меча, подаренного ему отцом, когда он получил звание морского офицера в 1915 году. Он надевал его во всех последующих случаях, когда надевал военно-морскую форму, и часто использовал для посвящения в рыцари.
Желание короля довели до сведения членов ордена, и в программу богослужения внесли соответствующую поправку. Когда суверен завершил традиционное подношение золота и серебра к алтарю, он вытащил свой меч и передал его настоятелю Вестминстерского собора, который возложил его на алтарь, откуда, спустя короткое время, вернул королю[222].
Король Георг уже был нездоров, когда отправился в аббатство, и многие присутствовавшие на церемонии отметили, насколько плохо он выглядел. У него поднялась температура, но после церемонии он во второй половине дня посетил Имперский институт в Южном Кенсингтоне. Вечером того же дня он слег в постель с гриппом.
Его величество выздоровел не так быстро, как ожидалось. Врачи воспользовались возможностью провести тщательное обследование его физического состояния и в результате посоветовали ему не посещать Дерби и отменить запланированный визит в Северную Ирландию. В левом легком они обнаружили небольшой участок катарального воспаления.
Король проявил свой обычный пристальный интерес к своему заболеванию. Как однажды заметил один из его медицинских консультантов, при других обстоятельствах из него мог бы получиться очень хороший врач. Его привлекала общая тема медицины, он настаивал на том, чтобы ему объясняли все детали в понятных ему терминах, и задавал бесчисленные вопросы.
«…Наконец-то врачи нашли причину температуры, – написал он королеве Марии в конце мая. – У меня болезнь левого легкого, известная как пневмонит. Это не пневмония, хотя, если ее не лечить, она может ею стать. Мне сделали рентген, и на снимках видно затемнение. Поэтому мне уже около недели ежедневно делают инъекции пенициллина. Такое состояние держится не больше нескольких дней, так что оно должно пройти само по себе после лечения.
Врачи полагают, что причина кашля находилась ниже гортани и теперь распространилась на легкие. Пока неясно, смогу ли я что-то делать на следующей неделе, но сначала мне нужно поправиться, и чем скорее, тем лучше.
От этого открытия все испытали огромное облегчение, и врачи сегодня вечером так рады за меня, как не были за всю неделю».
Несмотря на все прилагаемые усилия, король никак не мог полностью выздороветь, он чувствовал себя измотанным и физически, и морально из-за того, что «не мог избавиться от этого недуга», как он выразился. Ему был предписан длительный период выздоровления, и в течение июня и июля он отдыхал сначала в Роял-Лодж, а затем в Сендрингеме. Единственным полуобщественным мероприятием, которое он предпринял за эти недели, было посещение Виндзора, где 7 июля он открыл York Club – общественный центр, созданный для благополучия и развлечения его арендаторов в Грейт-парке.
3 августа король переехал в Балморал. Двухмесячный отдых дал желаемый эффект и укрепил его уверенность в себе. «Я становлюсь крепче с каждым днем», – написал он другу из Сендрингема. Он надеялся, что холмы Дисайда – такие лелеемые, такие любимые – позволят ему от души насладиться охотой.
И поначалу все шло хорошо. Выяснилось, что король мог целый день охотиться, не испытывая чрезмерной усталости, но погода выдалась крайне сырой и холодной, и у него начался насморк и воспалилось горло. 1 сентября в Балморал были вызваны на конференцию его врачи, и по их настоятельной просьбе он согласился ненадолго вернуться в Лондон для дальнейшего обследования и рентгенографии. 8 сентября он уехал в Лондон на обследование после того, как посетил ежегодный Бреймарский слет в Шотландии двумя днями ранее.
У сэра Горация Эванса и его коллег-медиков уже имелись свои подозрения относительно причины болезни короля. Они обратились за консультацией к мистеру Клементу Прайсу Томасу, ведущему специалисту в области хирургии злокачественных образований грудной клетки, и 11 сентября результаты их конференции были представлены его величеству в Балморале. Они единогласно рекомендовали королю пройти бронхоскопию с целью взятия ткани легкого для гистологического исследования.
Король сразу же согласился пройти обследование. 15 сентября он прервал свой отдых и вернулся в Букингемский дворец, где на следующий день мистер Прайс Томас сделал ему бронхоскопию. Результаты экспертизы подтвердили прежние подозрения – у короля была злокачественная опухоль. На очередной медицинской конференции было единогласно решено, что, несмотря на риск сердечных осложнений, альтернативы операции по удалению всего левого легкого не существует.
Мистер Прайс Томас 18 сентября сообщил об этом решении королю Георгу. Ему не сказали, что у него рак, и, насколько известно, он никогда об этом не знал. Причиной операции, которая позволила бы ему избавиться от плохого самочувствия, была названа закупорка одной из бронхиальных труб, что требовало удаления легкого.
Король мужественно воспринял эту новость. В некотором смысле его утешала мысль, что недомогание, мучившее его все лето, теперь может быть полностью устранено. 18 сентября он принял премьер-министра и проинформировал его о предстоящей операции, а затем приготовился к тому, что ждет его впереди.
Он проявил большую стойкость, поскольку страшился перспективы повторной операции. «Если это поможет мне снова выздороветь, я не возражаю, но сама мысль о том, чтобы снова оказаться под ножом хирурга, – это сущий ад», – написал он другу.
Но огромное человеколюбие короля, которое производило глубокое впечатление на всех, кто общался с ним в то время, никогда не покидало его. Он думал о том волнении, которое будут переживать королева и его дочери, о бремени ответственности, которое ляжет на его врачей, и о чувстве встревоженности всего его народа. И он, и королева уделяли самое пристальное внимание формулировкам бюллетеней, публикуемых для общественности, чтобы не усугублять впечатления о серьезности болезни короля. Они постоянно заботились о других, и одним из последних действий его величества перед операцией было поручение дворецкому, написанное его собственной рукой, послать три пары куропаток в дом герцогу Виндзорскому в Лондоне, добавив на словах: «Я знаю, что он любит куропаток».
Операцию проводил мистер Прайс Томас утром в воскресенье, 23 сентября. Все прошло успешно, но угроза жизни короля не миновала. Все, кто знал подробности, понимали, что коронарный тромбоз, ставший впоследствии причиной смерти короля, мог развиться в любой момент во время операции или несколькими днями позже. Это был риск, на который пришлось пойти. Но существовала еще одна опасность. После предварительного обследования мистер Томас обнаружил, что придется пожертвовать определенными нервами гортани, – и это могло означать, что его величество больше не сможет говорить, а только произносить слова шепотом. После совещания с врачами было решено, что на этот риск все же необходимо пойти. Для тех, кто находился рядом с королем, это был день тревожного и мучительного ожидания.
Однако все прошло гладко, и состояние короля можно было назвать удовлетворительным. Беспокойство по поводу состояния его сердца и голосовых связок постепенно улеглось, и три дня спустя, хотя и не полностью оправившись, он смог твердой рукой подписать указ о выдаче патентных грамот на назначение государственных советников[223].
Вновь болезнь короля стала поводом для всеобщего беспокойства во всем мире, а его выздоровление – поводом для всеобщей радости. День за днем, часто в сумерках и под моросящим дождем, молчаливые толпы людей ждали у стен дворца вестей о своем больном государе. Их терпеливое ожидание было само по себе и красноречивым свидетельством их сиротливости.
Представители Содружества были единодушны в выражении своей тревоги и озабоченности. Здоровье короля являлось главной заботой всех его подданных, и из каждого уголка его владений приходили глубокие и искренние свидетельства преданности и любви. Из Канады поступила настоятельная просьба отложить запланированный на 1 октября визит принцессы Елизаветы и герцога Эдинбургского до выздоровления короля[224], и не возникло особого удивления, когда 9 октября было принято решение о том, что король не сможет совершить свое турне по Австралии и Новой Зеландии в следующем году.
Глубокое сожаление народов двух стран было смягчено объявлением о том, что принцесса и ее супруг прибудут к ним вместо их государя.
Постепенно силы короля возвращались, и к середине октября он смог с новой уверенностью написать королеве Марии: