«Большой олень в парке стал очень опасен, поэтому Бленд хотел, чтобы я застрелил его, что я и сделал вчера утром, – с явным удовлетворением писал он королю Георгу из Йорк-Коттеджа. – В то утро мы с Мэри ездили верхом, и он напал на Бленда, когда тот ехал к нам. Бленд решил, что лучше от него избавиться. Я поехал с Гэмблом и мистером Джонсом. Он весил 21 стоун 8 фунтов 11 пеннивейтов. Из-за времени года от него на редкость отвратительно пахло».
Мало того, казалось, все силы судьбы ополчились против него. Королевский хирург сэр Фредерик Тривс, частное мнение которого сводилось к тому, что принц Альберт больше никогда не должен служить на море, категорически утверждал, что процесс восстановления его здоровья нужно продолжить. Однако со временем из уважения к настойчивым мольбам принца он нехотя согласился, чтобы тот, в конце концов, вернулся на корабль, но только после того, как какое-то время послужит на берегу. Это было лучше, чем ничего, и в конце ноября принц Альберт с энтузиазмом и облегчением получил от отца сообщение о том, что король, перед тем как отправиться на фронт, распорядился, чтобы ему дали возможность служить в военном штабе Адмиралтейства – назначение, которое позволяло ему снова носить форму. «Я очень рад твоему распоряжению о том, чтобы направить меня работать в военном штабе Адмиралтейства, – писал в ответ принц Альберт, – это будет очень интересно, и теперь никто не сможет сказать, что я ничего не делаю». Принц очень стыдился своего вынужденного бездействия, о чем говорит то, что он повторил свои слова в письме к королеве, написанном спустя три дня (29 ноября): «Хорошо, что теперь никто не сможет сказать, что я ничего не делаю».
Итак, он отправился в Адмиралтейство, где был принят мистером Черчиллем и позднее, получив допуск к таинствам «командного пункта», выполнял задачу поддержания в актуальном состоянии огромных карт, на которых ежедневно отмечали положение каждого британского военного корабля и, насколько это возможно, кораблей противника. Эта работа занимала много времени, и принц Альберт выполнял ее с удовольствием. Особенно ему нравилось в режиме строжайшей секретности передавать королю, иногда предваряя «официальные источники», информацию о военно-морских операциях. Так случилось и в отношении битвы у Фолклендских островов[33].
«Я только что вернулся из Адмиралтейства и слышал, что „Кент“, один из кораблей того же класса, что и „Камберленд“, потопил „Нюрнберг“, – написал он вечером 10 декабря королю Георгу, находившемуся на тот момент в Сендрингеме. – Об этом знает лишь очень небольшое число людей, поэтому, пожалуйста, никому не говори, поскольку я не знаю, будет ли это в завтрашних газетах. Я подумал, что тебе будет приятно об этом узнать, поэтому я очень рад первым сообщить тебе об этом».
В данном случае принцу не удалось стать первым, о чем безжалостно проинформировал его отец.
Однако вскоре монотонная офисная рутина начала его раздражать, и он мечтал о том дне, когда вернется на свой корабль. Принцу Альберту было девятнадцать лет, и он чувствовал, что это не тот возраст, чтобы быть «на берегу». Тот факт, что вторая крупная операция флота в этой войне, битва у Доггер-банки, произошла, когда он все еще находился на суше, усилил его уныние. «Жизнь здесь очень скучна, – писал он своему бывшему офицеру курса капитану Спенсер-Куперу, – и мне очень хочется вернуться на „Коллингвуд“». В его дневнике все чаще появлялись записи «как обычно, нечего делать» или «это кажется такой пустой тратой времени, каждый день ходить туда и ничего не делать». Наконец, 4 февраля 1915 года, после беседы со вторым лордом Адмиралтейства, в ходе которой ему удалось получить разрешение вернуться в море, появляется радостная запись: «Я ходил в Адмиралтейство последний раз». Через неделю (12 февраля) в Портсмуте принц поднялся на борт своего корабля.
Как и многие молодые люди, возвращавшиеся из отпуска по болезни в военное время, принц Альберт разрывался между радостным облегчением, поскольку мог снова делать повседневную мужскую работу на службе во благо страны, и сожалением, что покидает своих родителей и свой дом. «Мне действительно очень жаль было уезжать в прошлую пятницу, и первую ночь я очень тосковал по дому, с непривычки ерзая в своем гамаке, – писал он своему отцу. – Но, конечно, я понимаю, что поступил абсолютно правильно, вернувшись теперь, когда поправился после аппендицита». «Я очень скучаю по тебе, особенно за завтраком», – отвечал ему король спустя несколько дней.
Жизнь, в которой он оказался по возвращении, сильно отличалась от той, с которой он расстался шесть месяцев назад. Теперь подразделения флота выходили в Северное море на три дня за раз и десять дней стояли в гавани Скапа-Флоу. Этот новый распорядок повлек за собой соответствующие изменения в обязанностях мидшипменов. Теперь принц Альберт был старшим мидшипменом и, следовательно, больше не занимался наблюдением за морем. Теперь его обязанностью было по ночам управлять прожекторами, а днем отслеживать возможное появление подлодок. В гавани он трудился в качестве помощника артиллерийских специалистов и под присмотром командира водил паровые катера и сторожевые лодки. На отдыхе моряки занимались гимнастикой, греблей, а на берегу играли в хоккей и футбол, но принцу Альберту все это было запрещено. Однако ему разрешали играть в гольф и время от времени в выходные уезжать на рыбалку.
Иногда в монотонные дни патрулирования на море врывались по-настоящему волнующие моменты.
«Вчера после полудня мы узнали, что где-то поблизости от нас обнаружено несколько подлодок, – сообщал принц Альберт отцу. – Мы стали очень тщательно наблюдать и на горизонте обнаружили одну из них, о чем рапортовали на флагман. Около 1:00 дня мы услышали, как „Нептун“, который был прямо у нас за кормой и шел последним, выстрелил по подлодке. Торпеда прошла за кормой. В 1:15 „Дредноут“ подал сигнал, давая понять, что протаранил и потопил эту подлодку. Офицер, стоявший на вахте, увидел перископ, а потом почувствовал удар. Через несколько минут они увидели, что нос подлодки поднялся из воды, и заметили выпуклую надпись U-29 и номер. Главком пока не собирается публиковать это, поскольку хочет посмотреть, признают ли это немцы».
Письма, которыми в тот период времени обменивались король и принц Альберт, были во многом такими же, как письма любых других отцов и сыновей, и указывали на углубление их взаимопонимания и сочувствия. В них отражалась недоумение и искренняя боль по поводу возрастающих потерь на Восточном фронте, где в битве при Нев-Шапель и в битве при Ипре[34] война собрала свою страшную жатву. А гибель сына личного секретаря короля Георга, лорда Стемфордхема, стала для них большой личной утратой. «Смерть бедного Джона Бигги стала для меня огромным потрясением, – писал принц Альберт. – Он был таким хорошим человеком. Должно быть, это разбило сердце лорду Стемфордхему». Ко всему этому добавилось беспокойство из-за нехватки снарядов. «Нам нужно больше снарядов, только тогда мы сможем предпринять новое наступление, – писал король. – Мы не можем исправить это достаточно быстро. Боюсь, какое-то отношение к этому имеет выпивка, поэтому я решил подать пример, бросив пить на время войны». Довершала эти настроения нарастающая волна ужаса и гнева от массированного использования Германией подводных лодок. «Сегодня мы узнали, что „Лузитания“ была потоплена у юго-западного побережья Ирландии, – писал принц Альберт. – Это страшная катастрофа, унесшая столько жизней[35]. Меня бесит мысль о том, что после такого, как потеря „Лузитании“, мы ничего не можем сделать, чтобы отомстить. Мы здесь в состоянии постоянной боевой готовности и тем не менее должны ждать». «Потопление „Лузитании“ – это возмутительный случай и страшное преступление против цивилизации», – отвечал король.
В течение трех месяцев после возвращения на «Коллингвуд» принц выглядел совершенно здоровым. Казалось, он полностью оправился от проблем с желудком, но с приближением лета опасные симптомы появились снова. «Я был в полном порядке, когда вернулся сюда, но совсем недавно опять началось это дьявольское несварение, – написал он мистеру Хенселлу 15 мая. – Я думал, что избавился от него, но оно вернулось в разных формах». С этого времени приступы становились все более частыми, и он уже не мог их игнорировать, как в Дартмуте. Вопреки своему желанию принцу приходилось все чаще обращаться в лазарет. Неуверенность – он никогда не знал, не выведет ли его из строя очередной приступ во время дежурства, – и общее ослабление организма, вызванное недугом, начали, в свою очередь, влиять на его физическое и психологическое состояние. Принц одновременно терял вес и уверенность в себе, и к началу июля положение стало настолько серьезным, что судовой врач запросил консультацию с выдающимся специалистом, сэром Уотсоном Чейни, временно служившим консультантом на флоте. Результатом стала рекомендация отправить принца Альберта в плавучий госпиталь для наблюдения. Это решение было одобрено королем Георгом во время его трехдневного визита на Гранд-Флит с 7 по 9 июля 1915 года. К счастью, в это время принц Альберт чувствовал себя хорошо, и отец с сыном с удовольствием провели время друг с другом после почти шестимесячной разлуки.
Второй раз за время своей военно-морской карьеры принц был вынужден покинуть «Коллингвуд» и отправиться в плавучий госпиталь на корабле «Дрина». Но на этот раз он знал, что к нему каждый день будет приезжать кто-то с его корабля и что он сможет продолжить подготовку к экзаменам на получение звания младшего лейтенанта, которые должны были состояться позднее летом. Кроме того, он получил от отца, от своего капитана и от сэра Уотсона Чейни твердые уверения в том, что, если флот выйдет в море для боевых действий, он вернется на «Коллингвуд».
Когда 12 июля его перевезли на «Дрину» под личный контроль и наблюдение доктора Уиллана, все были твердо уверены, что лечение быстро даст результат и в скором времени принц Альберт вернется на свой корабль. Врачи определили, что его недуг вызван потерей тонуса стенками желудка и, как следствие, его воспалением. Лечение состояло в спокойном, размеренном образе жизни, тщательном соблюдении диеты и вечером искусственной эвакуации остатков содержимого желудка. Принц снова вел себя как примерный пациент и был благодарен за избавление от тошноты, боли и беспокойства. Друзья с «Коллингвуда» навещали его ежедневно после полудня, и он под присмотром судового капеллана выполнял не слишком тяжелые упражнения. Кроме того, его поддерживали уверения в том, что, если «Коллингвуд» выйдет в море, он будет на корабле. Однако в конце месяца стало ясно, что, хотя принцу Альберту становилось лучше и он набирал вес, выздоровление его, вопреки всем надеждам, шло не так быстро, как ожидалось. Его стремление выздороветь и вера в эффективность лечения были очевидным и положительным фактором, но процесс выздоровления затягивался из-за вызывавших тревогу рецидивов, и оба его врача, как и капитан, все больше волновались по поводу выполнимости обещаний, которые они ему дали.